Елена Михалкова. «Восемь бусин на тонкой ниточке». Москва. Астрель. 2011

Ознакомиться с анонсом книги Елены Михалковой «Восемь бусин на тонкой ниточке»

Глава 1

Гости собирались.

Машины одна за другой выезжали из леса, подскакивая и перекатываясь на ухабах проселочной дороги. Чаща неохотно выпускала их: то провезет по крылу корявым сучком, то подбросит на дорогу у самой опушки тяжелую отломившуюся ветку. А переберешься через ветку — разразится вслед издевательским смехом откуда_то с верхушек деревьев: мол, зря проехал, пожалеешь, лучше бы вернулся назад! Уо_хо_хо_хо!

Маша видела, как «лексус» впереди легко перевалил через поваленное деревце. Что ему то деревце! И не заметил, наверное. А она на своей машинке-малютке из тех, что в народе именуют пузотерками, цепляет брюхом на этой глухой лесной дороге каждую шишку.

Маша выбралась из «мазды» и, пыхтя, принялась оттаскивать корягу в сторону, провожая взглядом машину. «Интересно, кто это из родственников?» Он, конечно, видел, что она остановилась, но

и не подумал помочь. Успенская вслух обругала водителя «лексуса» нехорошим словом, и лес снова отозвался глумливым уханьем.

Кто же здесь хохочет так страшно? Маша огляделась. Может быть, филин? Но филины, кажется, ухают только по ночам, а сейчас ясный день. Солнце купается в сочной июньской листве берез, поглаживает лохматые ветки елей, скользит, как белка, вверх-вниз по сосновым стволам… Кстати, о стволах… Что это мелькает за сосной?

Маша прищурилась, вглядываясь в глубину леса. Но кто бы ни прятался за деревом, больше он не показывался. А идти в чащу, чтобы удовлетворить свое любопытство, Маша не собиралась.

Она вернулась к машине, достала из багажника перчатки и направилась к упавшему деревцу, ощущая спиной чей-то взгляд из густых ветвей.

«Смотрите, смотрите. Думаете, я сбегу из-за какой-то преграды на дороге? Струшу? Нет. Во вся ком случае, не сейчас».

Маша рывком подняла ствол, охнув от его тяжести, и оттащила в сторону. Бросила на траву, и под ногами гулко отозвалась земля. А через секунду на голову Маше откуда-то сверху свалился кусок сухой коры.

Она ожидала, что лес опять расхохочется над ней, но вокруг стояла настороженная тишина.

— Вот так, — удовлетворенно сказала Маша Успенская неизвестно кому. И стряхнула с макушки сосновую шелуху.

«Лексус» она нагнала на выезде из леса. Наголо бритый водитель, ругаясь, волочил ствол раза в четыре толще того, через который не смогла перебраться Маша.

Глядя, как он мучается, Успенская испытала приступ доброжелательности к этому лесу. В другое время она обязательно вышла бы, чтобы помочь, но только не после того, как ее оставили одну посреди дороги разбираться с упавшей сосенкой.

Освободив проезд, бритый сел в свой джип и рванул с места, не бросив на Машу и взгляда, словно ее не было. А Успенская, глядя вслед, уже второй раз подумала, что поездка может оказаться куда менее приятной, чем ей представлялось.

Марфа Степановна стояла на крыльце, словно капитан на мостике, приставив руку козырьком к глазам, и смотрела туда, где зеленое море луга билось о скалы синего леса. Ветер свирепствовал над травами, гнул их, трепал что было силы, но возле леса стихал, запутавшись в сетях еловых ветвей.

Розовые всплески цветов на самом краю поля напомнили Марфе Степановне, что она не засушила ни иван-чая, ни мяты. Олейникова порылась в карманах пестрого фартука и достала маленький блокнотик размером с половину ладони. Из-за уха вытащила замусоленный огрызок карандаша. И микроскопическими, очень четкими буковками вывела: мята, иван-чай, лист. смор. Марфа Степановна очень уважала листья смородины в заварке.

Она перевернула страничку, прищурилась, изучая те дела, до которых руки пока не дошли. Что здесь у нее?

Крыш.сар. Ага, крышу сарая работники не перекрыли. Ничего, успеется, там только один угол.

Шершни. Завелись в старой бане, что стоит у самого леса, и гудят там, не смолкая. Войти страшно. Можно, конечно, дождаться холодов и уж тогда из вести эту напасть, но, неровен час, кто сунется в баню — покусают.

Вет-нар. На прошлой неделе был ветеринар, осмотрел Зорьку. Можно галочку ставить.

Убийство. А вот здесь галочку ставить рано. Ничего-то еще не сделано…

Старуха насупилась и взглянула на подъезжающие к дому машины. Первым идет огромный, как пароход, черный джип, переваливается на ухабах. Не иначе, Борис. За ним, подскакивая, бодро чешет по полю красненькая машина, яркая, как мак. А вдалеке за ней осторожно выбирается из леса что-то серое, с крыльца и не разобрать, что…

Марфа Степановна сунула карандашик за ухо, закрыла блокнот. Пошуршала в фартуке, отыскала потайной кармашек, в который и спрятала записную книжку. Не дай бог, попадет в чужие руки.

Первый гость уже подъехал к воротам, и собачонка Тявка выкатилась звонким мячиком под колеса, оправдывая свою кличку.

— Пошла вон! — заорали из машины.

Марфа Степановна ухмыльнулась: точно, Борис. Что ж, пора встречать гостей.

Она неторопливо спустилась с крыльца и пошла навстречу племяннику.

— Здравствуй, Боренька! Тявка, цыц!

От звучного окрика хозяйки собачонка немедленно убралась в сторону и легла, стуча хвостом по земле. Борис вышел из машины, да так и остался стоять на месте, обводя взглядом дом и хозяйство.

«Смотри, голубчик, смотри», — усмехнулась Марфа Степановна.

— Что, давно не был в наших краях? — вслух спросила она. — У меня здесь все малость поменялось за это время.

Борис, хоть и был ошеломлен увиденным, все же отметил эту «малость». Марфа прежде никогда так не говорила.

— Малость, да, — машинально ответил он и спохватился: сначала надо с тетушкой поздороваться, как подобает, а все остальное — потом.

Борис широко улыбнулся и раскрыл объятия:

— Ну, здравствуйте, Марфа Степановна! Рад вас видеть. Соскучился — до ужаса!

Олейникова стояла в нескольких шагах от него, но не спешила падать в объятия племянника. Пришлось Борису самому идти к ней через двор с разведенными руками. Неловко вышло. И паршивая собачонка залилась насмешливым лаем и гавкала до тех пор, пока старуха не зыркнула на нее исподлобья. Взгляда хватило: пустолайка поджала хвост и убралась в конуру.

А Марфа Степановна со спокойным достоинством подождала, пока племянник подойдет, и разрешила обнять себя и поцеловать в сухую загорелую щеку.

— Если соскучился, что ж раньше не приехал? — спросила она. И, не слушая оправданий Бориса («дела, тетушка, дела…»), распорядилась:

— Ступай пока в дом. Вторая комната над лестницей — твоя. Иди, иди. А я остальных гостей встречу.

Вытаскивая сумки из «лексуса», Борис вынужден был признать, что приняли его суховато. Переоценил он силу своего обаяния. Но старуха, старухато какова! Держится, как царица. «Сидела раньше у разбитого корыта, не важничала, а теперь поймала золотую рыбку — и все, другим человеком стала», — недобро подумал Борис.

Он вспомнил о подарке, который хотел вручить сразу, поразив тетушку широким жестом. Но, обернувшись, увидел, что во двор уже въезжает красная «мазда». Выходит, и с подарком он опоздал.

Еле сдержавшись, чтобы не выругаться в сторону приехавшей, Борис взбежал на крыльцо и скрылся в избе.

Маша почувствовала неладное еще тогда, когда доехала до развилки. Дорога раздваивалась. Слева километрах в двух виднелись черные домишки, торчащие в поле, словно гнилые зубы — кривые, покосившиеся. Деревенька Зотово, кажется. Ей туда точно не надо. Да и выглядела деревенька даже издалека до того сиро и убого, что Маша по доброй воле ни за что не отправилась бы по левому пути.

Правый рукав дороги взбирался на холм и обрывался возле забора. А за ним виднелся дом — одинединственный. Успенская даже вышла из машины, разглядывая его, и тихо присвистнула.

«Живу я в избушке, — сообщила Марфа Степановна по телефону. — Можно сказать, в хибаре. На са-а-а-мых выселках!»

Теперь Маша оценила ее юмор.

Двухэтажная бревенчатая «хибара» с мансардой возвышалась на холме, точно крепость. По всему периметру ее окружала высокая ограда. Широченные ворота гостеприимно распахнуты, а за ними видны сарай, баня, два больших пристроя — то ли коровник, то ли конюшня… Слева от дома густо зеленеет сад, шапки деревьев вздымаются над оградой.

До Маши донесся бодрый крик петуха. Присмотревшись, Успенская разглядела пестрых кур, бродящих по двору.

— Хибара, значит, — пробормотала Маша. — На выселках.

Она села в машину и повернула к холму. Чем ближе подъезжала Маша к дому, тем сильнее ошеломляли ее масштабы увиденного. И когда машина медленно вкатилась в ворота, Маша окончательно осознала, что Марфа Олейникова совсем не та женщина, которую она себе вообразила.

«Познакомишься со старушонкой, — напутствовал ее Воронцов, когда помогал собраться. — Привезешь гостинцев, пряничков — она и растает…»

Пряничков! С каждой секундой Успенская чувствовала себя все более неловко. У нее даже мелькнула трусливая мысль: из машины не выходить, быстро развернуться и уехать. Машина — последнее укрытие; откроешь дверь — и возможности удрать больше не будет.

Но хозяйка уже шла к ней — без улыбки, сосредоточенно вглядываясь сквозь пыльное лобовое стекло. Маша глубоко вдохнула и открыла дверь. Выпрямилась, напряженно глядя на новообретенную родственницу, начисто позабыв о том, что запланировала небольшую приветственную речь.

Вот, значит, как выглядит Марфа Степановна Олейникова. Да, это не подслеповатая маленькая бабушка, которую нафантазировала Маша.

Худая старуха с раскосыми темными глазами, загорелая до бронзового цвета, словно индеец. Лицо в морщинах — как шляпка гриба масленка, в которую врезались сухие травинки. Если осторожно отделить их от липкой пленки, под ними обнаружатся бороздки, повторяющие изломы стебелька. Такие же изрезали немолодое лицо.

На Олейниковой был длинный льняной сарафан и пестрый фартук, сшитый из разноцветных лоскутов. Цветастый платок на голове завязан, как бандана, сзади под затылком. Яркие глаза, ничуть не выцветшие от возраста, испытующе глядели на Машу. Из-под платка выбивались короткие пряди черных, как смоль, волос.

«Красит волосы», — подумала Маша, и эта приземленная мысль отчего-то немного успокоила ее.

Если красит, то ничто человеческое не чуждо этой суровой, страшноватой, похожей на индейца старухе.

Она осознала, что уже с минуту стоит молча, бесцеремонно рассматривая хозяйку.

— Здравствуйте, Марфа Степановна.

— Здравствуй-здравствуй… Так вот ты какая, Маша Успенская, — протянула Олейникова. Взгляд ее потеплел. — Внучка Зоина, сразу видно.

— Вы ее хорошо знали? — живо спросила Маша.

По губам Марфы скользнула улыбка, она кивнула:

— Хорошо знала. У меня две ее фотографии хранятся в городской квартире. Порода у вас с ней одна, точно под копирку делали: Зойка была тонкая-звонкая, как струна, а по волосам огонь пробежал. Лисья порода, как отец мой говаривал.

Старуха замолчала, задумчиво рассматривая Машу. И вдруг улыбнулась — ярко, озорно:

— А ведь хорошо, что ты приехала, девочка! Перезнакомишься сразу со всей родней. Иди-ка сюда, обниму тебя, душа-девица.

Олейникова заключила Машу в крепкие объятия. Потом отстранила, держа за плечи, пытливо заглянула в лицо:

— Устала? Вижу, что устала. Дорога до нас долгая, тяжелая. Ничего, скоро отдохнешь. Знаешь, как спится у меня! Забери свой скарб из машины да поставь ее вон туда, под навес. А потом приходи в избу, покажу тебе твою комнату.

Маша отогнала «мазду», вытащила из багажника спортивную сумку и остановилась, наблюдая за появлением гостей, только что подъехавших на сером «опеле».