Колонка автора: Евгения Риц
Нео-
Новый город.
Френд-лента моя многогласно сообщает, что 21 апреля 2011 года на планете произошло восстание машин, а через 18 лет некий новый луддит отправит в прошлое некоего юношу, а некий Арнольд – и не шварце, и не неггер, а напротив, белокурая бестия, ещё не губернатор, но терминатор – отправится за ним уже по совершенно иной воле, и Сара родит. И будет это 1984-ый, Большой Брат следит за тобой, а я иду в первый класс, и весь наш класс – рабочий класс, не луддиты, не разрушители машин – идёт в первый класс.
Восемьдесят четвертый. Розовый первоклассник
С восхищением смотрит на тонкие пальцы
Смуглой соседки по парте, девочки Ани Зальцман.
Девочка Аня Зальцман щурится, когда злится
(Розовый первоклассник Сережа чем-то похож на пупса),
Волосы девочки Ани немного вьются,
Но самое в ней невозможное – это ресницы,
Когда она смотрит вправо.
Петя Смирнов. Отличник.
Мальчик с лицом, достойным кистей фламандцев,
Как говорит его мама. Этакий херувимчик
Мальчик Петя Смирнов: после уроков – танцы
(Доктор сказал, помогает исправить осанку),
Тихая ненависть к старшей сестре Оксанке,
Тайная зависть к девичьим платьям коричневым.
Звездочка с Ильичем украшает лацкан
Синего пиджака. Ильичево личико
Напоминает Петю…
Итак, мы шагнули в будущее как минимум дважды: в 1984-ом – но тогда из собственно нас это мало кто заметил, только началась перестройка, и об Оруэлле слышали если не единицы, то, во всяком случае, явно не большинство – и вот сейчас, события первого «Терминатора» остались в прошлом (сейчас, сегодня, когда я это пишу – ещё в настоящем; сейчас, сегодня, когда ты это читаешь – уже в прошлом; впрочем, уже ночь, уже 22-ое – Ильич родился – значит, в прошлом и для меня). «Шагнули в будущее» — вроде и не то, но как ещё назвать ситуацию, когда события безусловного, пусть и выдуманного, будущего – антиутопии, оказывается в не менее безусловном – календарном – прошлом?
*
Странным – или закономерным образом – именно с «Терминатором», хотя не только с ним, было связано моё личное освобождение от Большого Брата. Где-то года с 89-го на местном горьковском телеканале стали крутить западные фильмы. И сегодня я не знаю лучших фильмов не то, что для меня тогдашней, но вообще для подростка. «Терминатор», «Бегущий по лезвию бритвы», «Дюна». Тогда я не понимала, что ведущие показа Александр Блудышев и Илья Ластов выбирают для маленькой меня самое лучшее, и полагала, что на Западе все фильмы такие. Потом-то как разочаровалась… Впрочем, на том, единственно подлинном, Западе, куда каждый вечер скользит фараонова лодка, и правда все – такие.
А потом было 19-ое августа 1991-го года. Проснувшись от вопля «Горбачёва скинули», я крайне обрадовалась. Подумала, что теперь хоть сахар и мыло будут не по талонам. Потом услышала обращение ГКЧП: «Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности». Поняла, что кина не будет. И на всю жизнь поняла, что лучше уж без мыла, чем позволять указывать, что мне смотреть. Точнее – куда мне смотреть.
славно поют мертвецы стимпанка,
выпуская в медные трубки нагретый воздух,
укрепив оболочку на круглой раме,
поскрипывая шестернями и штуцерами,
поигрывая клапанами,
неся на носу фигуру в стальной панаме.
нас, местных жителей, эти звуки заворожили,
вот и стоим мы за гаражами,
железной стеной отгороженные от жизни.
нас позвали, а мы и не возражали.
славно встают мертвецы стимпанка
медной округлой суммой, початком голым,
в усиках-паутинках нитей и лестниц,
в громе стрекоз, большеглазых железных вестниц,
из-под земли, пропитанной солидолом.
местные жители замерли в напряженьи,
с медными лбами,
с открытыми ртами.
чудо! — как они воздух секут винтами.
чудо! — как стреляют на пораженье.
*
Мы живём в будущем. Каждый раз в торговом центре «Фантастика» (он правда так называется!!!) в «Шоколаднице» с видом на самодвижущиеся лестницы и прозрачные лифт, в четвёртом, из алюминия и стекла, сне Веры Павловны, и хорошо ещё, если не под виниловым небом, мы говорим об этом.
Но недавнее настоящее-будущее – расцвет урбанизма, в соседнем доме окна жолты – неотвратимо скользит в прошлое. Разумеется, любое будущее стремится в прошлое, но я сейчас о совершенно конкретных вещах. Город для меня – это завод, горожане напиваются с получки, живут где-то на Северном. Это красиво. Сейчас промзоны всё больше отъезжают загород, на заводах и фабриках – сплошь винзаводы и красные октябри, милые сердцу приметы – мусорный ветер, дым из трубы, перегидрольные с громкими голосами, вульгарные, очаровательные, вечно желанные пэтэушницы – всё это пока есть, но завтра-послезавтра уже не будет. И трамваи перестали ходить. Пролетариата не будет – эти наладчики, операторы, ну какие они пролетарии? Поэт городского пространства, может и верит, что живёт и пишет здесь и сейчас, но на деле он всего лишь ностальгирует.
Я всю жизнь прожила в одном городе, но однажды, где-то между описываемых событий, он сменил имя, а теперь он больше не он, и неон его вывесок не завтра ли сменят иные, совсем уж инертные вещества?
Окружённые стенами, окружённые рвами,
Первые города вышли из-под земли
И стали её садами,
И вал не девятый, но земляной
Поднимался у каждого за спиной.
Имена, которыми их назвали,
Наполнялись желчью, а не слюной.
Современные города выбрались из-за стен,
Растеклись по бывшему лесу
Мутной водой асфальта.
Каждый думал, что он лавина,
Но вслед за тем
Осмотрелся и в рамках себя остался.
А когда не станет ни имени, ни стены,
Городская пыль осядет звёздной, вселенской пылью,
Кем тогда мы будем
Смяты и рождены
Вопреки грядущему изобилью?
Евгения Риц
|
|
