Колонка автора: Фёдор Сваровский

О РАЗРУШИТЕЛЬНОЙ СИЛЕ ВЕРЛИБРА

Наверное, все согласны, что дискуссии по поводу новаций в стихосложении нам уже давно не приходилось слышать. Ну, экспериментирует кто-то со словом, и ладно. Но почему-то до сих пор приходится слышать недовольные возгласы хранителей «Великой Русской Литературы» о том, что не ритмизованная и не рифмованная поэзия  — это попытка разрушения «Великой Русской Литературы». Не вдаваясь в цитаты, опишу идею таких хранителей в целом: русская поэзия достигла неких невероятных результатов за последние 100 лет, и нужно пользоваться именно этими наработками, следовать установившейся традиции, совершенствуя форму и содержание в заданных координатах, тем более, что игра по правилам значительно повышает красоту и изящество задачи, усложняет процесс и служит дальнейшему совершенствованию литературы в целом.

Не могу спорить с тем, что следование определенным традициям – путь, который может быть вполне плодотворен. Даже продолжение стилистики лишь одного единственного автора иногда приносит хорошие результаты. Ренат Гильфанов и Борис Херсонский взяли на вооружение формы, выработанные Иосифом Бродским, и у них все получилось. Жалко только, что Гильфанов уже много лет ничего не публикует.

Также существует достаточно большое количество талантливых авторов, которые вполне гармонично работают в рамках стиля и лексики, заданных, грубо говоря, поэтами Серебряного века. Но если поэзия, как и другие искусства,  — не только верное служение высоким эстетически принципам, но и форма проявления творческой личности, то, видимо, она предполагает для автора еще и личную свободу. У каждого свой язык.

Мне кажется, что причина любой литературной деятельности – желание произвести авторское высказывание. Почему это высказывание должно иметь какую-то заданную кем-то или чем-то форму, мне совершенно непонятно.

На самом деле, у поэзии, думаю, рамки, на самом деле, есть. Но эти рамки задаются лишь возможностями восприятия самого автора и его гипотетического читателя. Сложно воспринимать стихи, если совсем ничего непонятно. Согласен. Но если стихотворение понятно и вызывает эмоцию, и даже вызывает так называемое «виденье надтекстового пространства», то в чем проблема?

В конце концов, традиционные стилистики для многих видов поэтического высказывания просто не подходят. Приведу пример. Вот стихотворение одного из классиков русского верлибра Геннадия Алексеева (к сожалению, он уже умер, годы жизни — 1932 – 1987).

МОЯ КОМНАТА

В моей комнате
          стоит шкаф орехового дерева
          на шкафу сидит деревянный Буратино с длинным носом
          он дразнит моего кота
          который тихонечко воет от злости.

В моей комнате
          солнце бывает только вечером
          под вечер оно изрядно устаёт
          и я не пристаю к нему с разговорами.
В моей комнате
          казнили Марию Стюарт
          и Марина Цветаева тоже умерла в моей комнате.

Вчера я подметал пол
и обнаружил под столом чугунное ядро
оказывается Бородинская битва
тоже произошла в моей комнате.

Кто-то распустил слух
что в моей комнате
          расстреляли Николая Второго и его семью.

Я не монархист.
Но это ложь.

(27.05.1967)

И как же такое высказывание можно изложить каким-то другим образом? Представьте, что это содержание запихнуто в рамки классической просодии или даже просто метризованного стиха. Получится, по-моему, пошловатая ерунда.

И кто-то распустил вдруг слух, что в комнате моей

Расстрелян император Николай с его семьЕй

Нет, я не монархист, но это ложь…

(хочется добавить еще что-то графоманское вроде «меня так просто на такое не возьмёшь»)

Уверен, что на свете существуют очень красивые вещи и значимые высказывания, которые никак не умещаются в рамки организованной речи и прекрасно смотрятся в виде свободной или даже разговорной речи.

Вот, другой пример – написанные в прошлом году стихи Леонида Шваба (Иерусалим): 

Встречались два друга на спасательных работах
Забирались в сломанный башенный кран
Молча глядят вокруг
Громко бранятся по самому ничтожному поводу
Растрескавшаяся земля как арбуз хороша
Вон идёт женщина-врач после смены чудо как хороша

Это совершенно лишенное эмоциональной экспрессии документальное высказывание, передающее какое-то совсем неуловимое ощущение жизни просто не может быть выражено при помощи метра и рифмы. В рамках традиционной поэтики оно обесценивается. Здесь нет места никаким формулам организации речи. Чтобы передать хотя бы поверхностное содержание этого стихотворения при помощи метра и рифмы, на каждые две строки нужно написать четверостишие, но состояние такое уже никак не передашь.

А как быть со стихами, стремящимися передать какие-то штампы, чужую и, возможно, довольно бессмысленную, но символически важную речь? Если к таким высказываниям приделать рифму и метр, они просто будут выглядеть гротескными, нелепыми, а сам текст, звучание языка потеряется за формальными приемами.

– А почему у вас, товарищ Культяпов,
галстук такого же фасона, как мой? –
спускает собак начальник.
– Опыт, как вы знаете, критерий истины, –
блуждает в трёх соснах доцент Пуханцов, –
поэтому я прошу попробовать.

(Виктор Полещук, «Бал слуг», из книги «Крик черепахи» (1986),  сборник Мера личности», М., 2006 г, АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2006.)

Как такое можно зарифмовать и зачем?

Поэт Станислав Львовский написал цикл «Советские застольные песни», главный формальный прием этого цикла заключается в том, что свободным стихом пересказывается и переиначивается содержание всем известных песен. Вся суть здесь в том, что пересказ песни прозаическим языком — это смешно и странно, это кенозис,  эти строки передают состояние унижения.

* * *

плещут 
холодные волны.

сами зарезали 
корейца.
сами убили 
китайца.

оскопили дагестанца.
забили якута.
сбросили на рельсы
таджика.

чайки несутся 
в Россию.

чайки, родимые, 
не сдались,
соратник.

бьются, мёртвые,
о берег морской
за русскую честь.

кричи, соратник,
тоскуй.

знаю, 
как тебе больно,
как страшно.

Верлибр здесь необходим. Без него не будет стихотворения.

Бродский при помощи своих сверхдлинных строк, при помощи внезапных переносов предложений открыл совершенно новые для нас поэтические формы,  способные вместить в себя новый вид философической повествовательности, позволяющие демонстрировать читателю такие категории как время и пространство, не описывая их буквально. Эта стратегия приближения авторского высказывания к плохо описываемым человеческим языком явлениям, к тому, что можно назвать «тайнами жизни», метафизикой — очень важное и думаю, наиболее плодотворное направление в современной русской поэзии. Проходя по этому пути, многие авторы ищут всё более эффективные механизмы для описания действительности. Дальнейшее совершенствование этих инструментов заставляет автора искать еще большей разомкнутости форм. И это не формальное эсперементирование, не мода, не поиск легких путей, а попытка найти идеальные слова для максимально тонкой передачи содержания. Авторы пытаются создать всё более тонкую и глубокую литературу Что же разрушительного в таких попытках?.

Кстати, хочу подчеркнуть, что среди знакомых мне поэтов, тема верлибра и «не верлибра» как-то давно уже не стоит, потому, что никто, собственно, за верлибр не держится, но использует его как инструмент в отдельных случаях. Последние несколько лет распространился гибридный стих – гетероморфный, когда свободный стих чередуется с элементами стиха упорядоченного. Кто-то часто пишет раёшником (это когда длина строки не нормируется, но рифма есть), который по своим возможностям очень близок к верлибру. Кто-то продолжает использовать просодию, и при этом стихи его выглядят весьма новаторски.

Верлибр как форма подачи высказывания – древнейшее изобретение человечества. Вся западная поэзия последних ста лет также написана свободны стихом. Верлибр – это просто одна из возможностей. И не понятно, чем эта возможность может угрожать русской литературе.

Разговор о разрушительности верлибра напоминает мне былую борьбу  комсомольцев с узкими брюками или длинными прическами у мужчин. Видимо, эти особенности внешнего вида молодых людей в свое время, с чьей-то точки зрения, разрушили классический советский костюм. Но какая теперь кому разница, кто и как одет и причесан?

Я понимаю, что всё вышесказанное вряд ли сможет подействовать на адептов регулярных форм стихосложения. Для них, возможно, и все мои примеры – ничто, т.к. они не считают поэзией ни стихи Алексеева, ни Полещука, ни Шваба, ни Львовского. Но если кто-то интересуется современной поэзией и еще не определил для себя, как ему относиться к верлибру, надеюсь, мои слова помогут сориентироваться в пространстве.

 Федор Сваровский