«Нацбест»: обошлось без сенсаций. Обзор прессы за неделю

Заслужил или не заслужил Дмитрий Быков «Нацбест» за «Остромова», или премию должен был получить загадочный Фигль-Мигль?  Что будет с нашедшим спонсора «Русским Букером»? А также 200-летие Виссариона Белинского, новая книга Саши Соколова, Московский книжный фестиваль и другое – в газетах на минувшей неделе.

«В воскресенье вечером прошла церемония вручения премии «Национальный бестселлер-2011». По ее итогам было установлено два персональных рекорда: Андрей Рубанов стал пятикратным номинантом на «Нацбест», Дмитрий Быков — дважды лауреатом», сообщают «Московские новости» в номере от 6 июня. «Правила «Нацбеста» подразумевают шоу в прямом эфире: подбор малого жюри во многом определяет финальный результат. Рэпер Noize MC, автор хита Mercedes S666, сидел за одним столом с председателем научно-методического совета по русскому языку Сергеем Богдановым. Руководитель LiveJournal Russia Светлана Иванникова, журналист Олег Кашин, режиссер Алексей Учитель — люди, от которых все вправе ждать оригинального выбора. Председательствовала Ксения Собчак, которая заявила, что будет выбирать между романом Быкова «Остромов, или Ученик чародея» и «Мультиками» Михаила Елизарова. Оставалось надеяться, что голосовать ей не придется. Потому что слогану премии «Проснуться знаменитым» и ориентации на литературную сенсацию соответствовал единственный роман шорт-листа — «Ты так любишь эти фильмы». Его автор скрылся под идиотским псевдонимом Фигль-Мигль, в список подозреваемых попали Михаил Трофименков, Марина Москвина, Павел Крусанов и Виктор Топоров. Желание снять маску с создателя «умного и легкого» (по определению Иванниковой) литературного кунштюка придавало вечеру интригу. Кроме того, в «Фильмах» были озвучены голоса тех, кто, собственно, и составлял подавляющее большинство членов жюри, — невротичных интеллектуалов и хронических диссидентов. За Фигля отдали голоса Светлана Иванникова (ожидаемо) и Сергей Богданов (неожиданно). Олег Кашин поддержал Сергея Шаргунова. Алексей Учитель выбрал кинематографичные «Мультики». Конкуренцию Фиглю составил Дмитрий Быков, за которого проголосовали Noize MC и лауреат прошлого года Эдуард Кочергин. Разрешила спор Ксения Собчак, выбрав роман Быкова и таким образом провалив очередной сезон «Нацбеста». Дмитрий Быков — не открытие и не сенсация, и само попадание его романа в список было связано с локальным скандалом. На премию лауреат не явился», пишет газета.

«Заслужил ли премию «Остромов» — вопрос, зато сам Быков ее заслужил совершенно точно», полагают «Ведомости», комментирующие итоги премии в номере от 7 июня. ««Остромов» — заключительная часть исторической трилогии, в которую вошли «Оправдание» и «Орфография». Последний роман — необычайно просторное (768 страниц) сочинение о реальном «деле ленинградских масонов» 1925-1927 гг… Атмосфера трещащего по швам, растерзанного бытия в Питере середины 1920-х передана в романе с такой психологической достоверностью, словно Дмитрий Быков сам заехал на уикенд в Петербург 1926 г. и написал репортаж. Рискованно было бы пытаться взвешивать этот роман на литературных весах и сравнивать его с другими вошедшими в шорт-лист текстами. Слишком уж разнородным получился нынешний шорт-лист. Наполовину, исключая самого Быкова, сборник автобиографических историй «Книга без фотографий» Сергея Шаргунова и энергичную социальную беллетристику Андрея Рубанова «Психодел», короткий список состоит из прозы, которую лет двадцать назад вполне можно было бы назвать экспериментальной. Это полные мрачного драйва и диалога с советскими мифологемами «Мультики» Михаила Елизарова и «Пражская ночь» Павла Пепперштейна, а также прихотливый детектив с пятью повествователями, обильными отсылками ко всей мировой литературе и несколько натужным юмором «Ты так любишь эти фильмы» Фигля-Мигля (автор и издатели пока не раскрывают псевдоним)», пишет газета. «Пусть «Остромов» Дмитрия Быкова по замыслу масштабнее каждой из перечисленных книг. И все же назвать его национальным бестселлером значило бы погрешить против истины. Хотя бы потому, что, как справедливо заметил сам автор, «Остромов» — «роман не для всех». И все равно награждение уже вторым по счету «Нацбестом» (первый был в 2006-м, за биографию«Борис Пастернак») именно Дмитрия Быкова кажется совершенно адекватным и справедливым. Если не «пособие по левитации», то сам Дмитрий Быков с его изумительной продуктивностью, легким юродством, политическим бесстрашием и восхитительными стихотворными фельетонами, безусловно, наше национальное достояние. Быков и есть наш «Нацбест»».

А по мнению корреспондента «Коммерсанта» Михаила Трофименкова, «моральную победу одержал автор, скрывшийся под псевдонимом Фигль-Мигль». Свой взгял на итоги «Нацбеста» «Ъ» публикует в номере от 7 июня. «Интригу в первые же минуты изрядно испортила госпожа Собчак, объявившая, что ее сердце — председатель жюри голосует лишь том случае, если два автора наберут одинаковое количество голосов — отдано господам Елизарову и Быкову. Испортила, но и повысила градус напряжения. Оказалось, что интрига с предначертанным, как вскоре выяснилось, финалом — тоже интрига. За «Книгу без фотографий» отдал голос корреспондент «Ъ» Олег Кашин. За «Мультики» — кинорежиссер Алексей Учитель, оценивший зримость и киногеничность образов. За Фигля-Мигля проголосовали руководитель LiveJournal Russia Светлана Иванникова и — неожиданно — академический филолог, проректор СПбГУ Сергей Богданов. За «Остромова» — столь же неожиданно — музыкант Noize MC, продемонстрировавший завидный для политизированного рэпера эстетический консерватизм, и прошлогодний лауреат, великий театральный художник Эдуард Кочергин… Дмитрий Быков добился узнаваемости — даже для много повидавшего господина Кочергина — исторической атмосферы благодаря своему уникальному имитационному дару, позволяющему ему говорить с интонацией то Алексея Толстого, то Александра Грина, то Виктора Шкловского. Фигль-Мигль же — это свежий, живой, совершенно оригинальный голос. Точнее говоря, многоголосье. «Ты так любишь эти фильмы» можно, если очень хочется зафиксировать сюжетную основу, определить как историю убийства, рассказанную с нескольких точек зрения. Хотя убийство, пусть внимательный читатель и получает удовольствие, складывая разгадку из разбросанных по тексту деталей,— дело десятое. Главное, интонации рассказчиков: таксы Корнея, ее соседа Шизофреника, торчка И Гриега — брата жены ее хозяина, К. Р., директора школы и тайного агента, мужа хозяйки таксы, наконец Хераскова, ночного собеседника Шизофреника. Все они — даже такса — так или иначе, но имеют, очевидно, как и автор, отношение к гуманитарным наукам, в той или иной степени не в ладах с реальностью и собственным разумом, в той или иной степени ищут реальным событиям кинематографические аналогии — не в силу пресловутого «постмодернизма», а просто потому, что современным городским жителям это свойственно. Так же как свойственно им не видеть в окружающей атмосфере повседневного насилия ничего апокалиптического. Очень остроумная и точная, виртуозно — но без манерничанья — выстроенная проза имеет право считаться моральным победителем «Нацбеста» так же, как в 2002 году этот негласный статус обрела книга юной Ирины Денежкиной «Дай мне», проигравшая премию «Господину Гексогену» ветерана Александра Проханова», констатирует «Ъ».

«Русский Букер» нашел спонсора. Почти. Имя отечественной компании, готовой поддерживать премию, рассекретят позже. Пока речь идет о «твердом согласии». Уповаем на честное купеческое слово. Горько будет, коли лишимся нашей первой независимой премии», пишет критик Андрей Немзер в «Московских новостях» от 6 июня. ««Русский Букер» попал в беду не из-за единичной промашки, а из-за общего равнодушия и безответственности большинства судей последних лет. (Других среди нас нет! Ладно, есть, но мало.) Относись мы литераторы — серьезно к традиции и корпоративной этике, не вкладывался бы национальный капитал в другие — прямо ориентированные на вытеснение «Букера» — премии («Большая книга», «НОС»). Мечты-с… В реальности «Букер» оказался не нужен никому, кроме секретаря Букеровского комитета Игоря Шайтанова и его коллег. (Робко пишу: И мне! Авось кто подхватит…)… Во-первых, сезон-2011 упущен. (Если лауреат будет выбран из авторов, выдавших романы в течение двух лет, получим опасный прецедент. Плюс усложнение работы жюри и умножение писательских обид). Во-вторых, призванный заменить премиальную процедуру выбора «Букера десятилетия» сочтут калькой «Супернацбеста». В «Супербукер» уже играли, да кто о том помнит? В-третьих, потеха разбередит старые раны. Из кого выбирать аж трех суперов? Подлинным событием стал за минувшее десятилетие лишь один букероносный роман — «2017» Ольги Славниковой (2006). Добро, приторочим к нему «Вольтерьянцев и вольтерьянок» Василия Аксенова (2004, свистели тогда многие) и «Матисса» Александра Иличевского (2007; кому-то импонирует, по мне — образчик графомании). Ни консенсусом, ни конкуренцией не пахнет. Правда, в шорт-листы входили сильные вещи — «Юпитер» Леонида Зорина (2003), «Сергеев и городок» Олега Зайончковского (2004), «Каблуков» Анатолия Наймана (2005), «Бухта радости» Андрея Дмитриева и «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой (2007), «Жили-были старик со старухой» Елены Катишонок (2009), «Клоцвог» Маргариты Хемлин (2010) и др. Но не верится, что прежние судьи (а решать дело будет их рейтинговое голосование) вдруг блеснут здравомыслием. (Даже что перечитают полсотни с лишком романов, сомнительно. А вот грянуть дружное Ура! Улицкой — запросто). Также слаба надежда на разумную реакцию публики. Вот и двинемся по знакомым тропам… Пока должно констатировать: Пациент скорее жив, чем мертв. Или наоборот».

«В Центральном доме художника на Крымском Валу 10 июня в шестой раз откроется Московский международный открытый книжный фестиваль», сообщали похудевшие, но живые «Известия» в номере от 9 июня. «Посетить его стоит не для закупки книг по издательским ценам (хотя полевой книжный магазин во дворике ЦДХ тоже присутствует), а для участия в разнообразных интеллектуальных дискуссиях, которые составители программ «подогнали» к теме, обозначенной как «траектории». Во всех смыслах слова: не только траектории перемещения человека в пространстве, но и траектории мысли, траектории классического романа в эпоху твиттера и фейсбука и тому подобное. Кроме того, на ММОКФ можно посмотреть выставки рисунков Д.А. Пригова и обложек русского Rolling Stone, необычное кино в кинозале ЦДХ, полистать книжки, лежа в гамаке, заглянуть в спорт-бар  — побеседовать со спортсменами и журналистами или неспешно перебирать виниловые пластинки. Концерта-церемонии вручения музыкальной премии «Степной волк», который обычно закрывал фестиваль, в этом году не будет – ее вдохновитель Артемий Троицкий счел за лучшее перенести его в Петербург. Но состоится настоящий рок-концерт, правда, детский». Напомним, что о ММОКФ сообщали и «Новости литературы», в надежде на то, что наши читатели смогут уделить время этому мероприятию, несмотря на долгие солнечные выходные, соблазнявшие загородным отдыхом.

О 200-летии Виссариона Белинского вспомнили «Московские новости» — материал, посвященный этой дате, опубликован в номере от 10 июня. «Полтора десятилетия литературного бытия Белинского — это тринадцать толстых томов. Год за годом он сжигал себя беспрестанным чтением всей наличествующей словесности (от Гомера до Жорж Санд, от Кирши Данилова до Гончарова, от шедевров до грошовых поделок), освоением новейшей европейской мудрости (не зная немецкого, Белинский по пересказам друзей последовательно и страстно постигал германскую классическую философию от Фихте и Шеллинга до левых гегельянцев), писанием огромных статей и писем (многие из которых не уступают его журнальным опусам ни по объему, ни по стилистической энергии, ни по концентрации мысли, ни по силе воздействия на отечественную культуру), бесконечными разговорами — все о том же, о самом главном. Весной 1848 года — в день рождения Пушкина — наступила развязка… Хорошо известно, что первая — громадная, бесстрашная, искрящая остроумием, отчаянно хулиганская — статья недоучившегося студента (отчислен из университета «по слабому здоровью» и «ограниченности способностей») «Литературные мечтания» разворачивается из ударного посыла: У нас нет литературы! Тезис этот выдвигался в первые десятилетия XIX века едва ли не всеми яркими критиками — от Андрея Тургенева до Полевого и Надеждина. Всякое Нет! подразумевало, что завтра, когда должные идеи будут усвоены, а ложные авторитеты низвергнуты, эта самая литература появится — вырастет из «руководящей» критики. А она все не вырастала. Даже при наличии Пушкина. Белинский сумел выстроить национальный канон на живом литературном материале, он увидел (и заставил публику видеть) в современниках классиков. С чего начинается «настоящая» русская литература? Правильно, с Пушкина, Гоголя и Лермонтова. Этому научил нас Белинский», пишут «МН». «Язвительный Вяземский писал, что Белинский за невозможностью бунтовать на площади бунтовал в журналах. Сам Белинский не раз жаловался на цензурный намордник, мешающий прямо обсуждать главные — общественные, политические, религиозные, моральные — вопросы. Понятно, что при таком раскладе разговор о словесности становился разговором о жизни. Но не менее важно, что следствием этого длинного разговора — жизненного дела Белинского — было утверждение того мощного, способного к саморазвитию и усложнению духовного феномена, о котором и вспомнил Тургенев, — той самой русской литературы, которая, к счастью, до сих пор у нас есть».

«В новом сборнике «Триптих» Саша Соколов продолжает сочинять идеальный текст на идеальном языке», обращаются к новой книге «Ведомости» в номере от 10 июня. «Сборник «Триптих» — красиво названный издателями «новой книгой Саши Соколова» — это вовсе не опубликованная рукопись романа из стола, а публиковавшиеся в журнале«Зеркало» в 2000-х тексты. Три изящных сочинения, писанные «куртуазным верлибром», «проэзия», как выразился сам же Саша Соколов. Пересказывать их — примерно то же, что пытаться насвистеть ораторию. Первая из этих условных поэм, «Рассуждение», — описание бесконечной череды возможностей что-то обсудить и о чем-то рассудить, временами сильно смахивающее на карточки Льва Рубинштейна (что вообще-то неправильно: это карточки Рубинштейна должны напоминать Сашу Соколова, но получается наоборот). Рассуждения как такового, разумеется, так и не случается, все тонет в оговорках и уточнениях. «Типа того, что, мол, как-то там, что ли, так, / что по сути-то этак, таким приблизительно / образом, потому-то и потому-то, / иными словами, более или менее обстоятельно, / пусть и не слишком подробно: / подробности, как известно, письмом». Но подробностей, всех этих зорко и чутко увиденных деталей, которых так много было в «Школе для дураков», уже не будет. Они давно описаны и забыты. На сегодняшний день остались только осколки выражений, пылинки русской речи и русской истории — отзвуки которой слышны в следующей поэме, «Газибо». Сквозь ее многоголосье проглядывает даже силуэт вдовы убитого на «справедливой войне» офицера, которому потом приснятся сны о его собственной гибели. А вдове придет по почте «его пенсне / в специальном пакете со штампом: / хрупко, / да все равно ведь растрескалось: / растрясли в колесницах своих залетных, / автомедонты треклятые». Третья поэма, «Филорнит» — т. е. «птицелюб», в общем о том же, о возможности выразить невыразимое, говорить «электричеством чакр» и неизбежности«гибели изящных». В итоге Саша Соколов собирает хрупкий языковой гербарий, строит языковую утопию, показывая, каким русский язык был, должен быть и остаться навсегда… Разбираться в культурных наслоениях «Триптиха» чрезвычайно увлекательно, и все же это будет исключительно рациональное, холодное занятие. Да, всякому автору обидно, когда от него требуют, чтобы он писал книги, похожие на те, за которые мы когда-то его полюбили. Но гениальная «Школа для дураков» уже написана, второй не бывать. И «Между собакой и волком» тоже. Желание двигаться дальше, продолжать эксперимент — черта честного художника, который здесь в своем праве. Но и читатель в своем. Эксперимент может быть любого содержания и смелости, однако обязан пробить читательское сердце насквозь. «Триптих» не пробивает, все-таки нет».

«Вышло второе издание автобиографии Оскара Питерсона… Книга петербургского издательства «Скифия» построена как джазовая импровизация», сообщают «Известия» в номере от 8 июня. «Книга в отличном переводе поначалу производит впечатление обычного размеренного жизнеописания. Но хронологический порядок соблюдается лишь вначале, когда речь идет о первых годах жизненного и творческого пути героя. В середине же она взрывается серией импровизаций — рассказы о музыкантах, с которыми работал пианист в зрелости, описание альбомов и памятных моментов. Это в итоге и оказывается главным — ведь узнать подробности жизни джазменов непросто. Достаточно взглянуть на большую часть биографий звезд этого стиля. Там все словно под копирку – родился, учился, записывался. Питерсон же выдает фейерверк шуток и прозвищ, историй и деталей. И эта несколько ироничная джаз-энциклопедия — описание характеров и судеб джазовой эры — летит вперед, будто свингуя… Джазовый Одиссей Питерсон играл, кстати, в СССР. Дело было в Таллине в 1974 году. Это выступление описал Сергей Довлатов. Писатель аплодировал так, что у него остановились новые часы. В Москве же концерт не состоялся — Госконцерт не выполнил условия контракта, и пианист в гневе покинул Златоглавую. Но об этом в книге нет ни слова».

Приложение к «Независимой газете», «НГ-Exlibris», выбирает пять книг недели – на сей раз это «Молитвы русских поэтов XX–XXI вв.: Антология» (Вече, 2011); Максим Амелин, «Гнутая речь» (Б.С.Г.-Пресс, 2011); Евгений Кольчужкин, «Речи дней: Стихотворения 2001–2010 гг.» (Водолей, 2011);  Альфред Дёблин, «Берлин, Александерплац» (Ладомир, Наука, 2011); Савелий Дудаков, «Петр Шафиров и другие…» (Э.РА, 2011).

 Вероника Шарова