Виктор Пелевин. t. ЭКСМО, 2009

Репутация Пелевина и объём написанного о нём таковы, что так и тянет вывести строки «писатель П. создал свой типичный р. о графе Т.» и на этом закончить. Но популярность Пелевина и интерес к его текстам таковы, что мы этого делать не станем, а внесём свои скромные строчки в закрома пелевинианы.

Виктор Пелевин кажется легкоуловимым в сети четких определений. Но ключевое слово в этом определении – «кажется». Вот он заявляет, что совок — это  «человек, который не принимает борьбу за деньги или социальный статус как цель жизни». И долго (и как-то брезгливо) описывает данный тип при помощи словосочетаний «странные мутанты», «самой близкой к Эдему помойке» и «гнать из вишневого сада». Этакий Лопахин. А вот, в другом месте, пеняя критическому цеху на звон медных тазов вокруг своего имени, вопрошает: «Да я никому же ничего плохого не делал, я ни у кого ничего не уводил. Просто я не человек тусовки. Я просто приношу тексты, и их печатают. Чего они на меня лезут?» Этакий… совок.

Поэтому когда Пелевин признаётся, мол, «Россия для меня — это тип ума, который во мне сформировался», помните, что, как известно, «ум» с «Россией» объединяет «не понять», да и сам Виктор Олегович через каких-нибудь три прихлопа обязательно огорошит: «Абсолютным мифом является абсолютно всё. Человеку неизвестно, что такое он сам, откуда он здесь взялся и куда потом пойдет». Так что про «тип ума» можно забыть.   

Вы спросите, а где же тут про роман? Это всё про роман и есть. Очередной роман поколения «Пелевин», лидер которого является большим любителем внешних эффектов и преобразователем в тексты внутренней темноты, пустоты и зыбкости всего сущего.

Одной из составных частей «t» можно считать такие, например, авторские откровения (из интервью Л. Данилкину): «Кстати, в дневниках Толстого довольно часто встречается фраза «катался на велосипеде». У Набокова был «Dunlop» на дутиках, с карбидным фонарем, а вот Толстой наверняка катался на монстре с огромным передним колесом и крохотным задним. Представьте себе сцену — что-то вроде «Над вечным покоем» Левитана, тучи, простор… Только не река, а дорога через поле, и по ней катит граф Толстой, и борода летит на ветру. Русская литература обязана своим величием именно этим минутам».

Что ж, сказано – и покатили. В романе граф Т. в поисках Оптиной Пустыни аки Бонд утюжит литературное пространство, не забывая и о своей толстовской ипостаси. Повествование аккуратно чередует сцены экшн с многомудрыми диалогами (что есть «человек», «Бог», «я» и в чём цель всего) и размышлениями о природе творчества («Отец всех писателей – диавол»). Всё это под вполне узнаваемым грифом «Энциклопедия русской жизни от ПВО».

Сатира? Пожалуйста. Чекисты делятся на силовых и либеральных. Граф Т. путает маркетологов с маркитантами. Ментальная: «У нас полстраны с утра бросает пить, а в обед уже стоит за пивом – и никто не мучится раздвоением личности, просто у всех такая богатая внутренняя жизнь». Общественно-политическая: «Любая неординарная личность, видящая свою цель в чем-то кроме воровства, традиционно воспринимается нашей властью как источник опасности».

Фирменное сопряжение высокого с низким? Нет проблем. Борьба Незнас (непротивление злу насилием). Философ и поэт Владимир Соловьев дрался двумя хлебными ножами и имел двух учеников: Андрея Белого, который мастерски сливался с потолком, и  А. Блока, который не пропускал ни одного удара. Граф Т., искушаемый женской плотью, заносит топор над пальцем на руке, но тут же удивлённо внимает говорящей лошади, советующей ему: «Рубить не палец надо, барин».

И т. д. и т. п. А ещё много-много дум о том, что книга эта про то, что эта книга – всего лишь книга, или всё-таки книга Всего, и что это, на фиг, за «книга» такая к языку прилипла? Одним словом, понимаете ли: «Тут загадка. Надо ещё много думать. Или, наоборот, не думать совсем».

Выбор за нами.

Кто-то видит в произведениях Пелевина попытку получить представление о том, что такое хорошо, через сгущение того, что плохо. Попытку найти дверцу в клетке, или вертикаль в клинически горизонтальном мире. Кто-то язвительно характеризует творчество автора «t» его же собственными строчками: «Взгляды каменных глаз оставались холодными и равнодушными – и под ними человеческий мир казался смешным и суетливым фокусом». И добавляет — про словесные штампы, занимательную философию и глянцевые понты.

Что ж давайте и мы по простому – «за» или «против». Итак, на счёт «три»… Раз, два, нет, что-то не выходит. Получается какая-то вполне пелевинская «противоза». Виктор Олегович несомненно вызывает уважение за смелость, остроумие и меткость в словесном обращении с хищной и безжалостной реальностью (и нашей, и космической). Нельзя оставаться равнодушным, читая: «Существование, сударь мой, это не выстрел из пушки. С чего вы взяли, что у него есть цель?» Или: «Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нём есть. Считает себя свиньёй – и опять прав, потому что свинья в нём есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога». А?! Как говорил ещё один мастер литературных афоризмов: «Хорошо излагает, собака. Учитесь». Но вот беда, лирик в Пелевине (читайте «Затворника и Шестипалого», «Жизнь насекомых» или «Жёлтую стрелу»!) как-то почти иссяк, видимо, после того как этот маэстро короткой прозы стал — чем дальше, тем больше — вытягивать её в длинные сложносоставные и навороченные конструкции эффектного дизайна, к которым с теплокровными чувствами и на Фру-Фру не подъедешь.

Павел Тимошинов