Филип Рот. Вожделение. Амфора, 2011

В эту книгу вошли три романа, три истории из жизни профессора филологии Дэвида Кипеша. Исповедь молодого распутника, откровения стареющего сластолюбца, а между ними — рассказ о фантастическом превращении человека, одержимого женской плотью, в объект его вожделений. Бытие под знаком Чехова, Гоголя и Достоевского.

Филип Рот — признанный классик американской литературы. Это единственный писатель, трижды награжденный премией Уильяма Фолкнера: в 1994 г. — за «Операцию „Шейлок”», в 2001 г. — за «Людское клеймо», в 2007 г. — за роман «Обычный человек». Рот является обладателем множества американских литературных наград, в том числе Пулицеровской премии, двух Национальных книжных премии, двух премий Национальной ассоциации литературных критиков.

Отрывок из книги

Я — женская грудь. Одна грудь, непарная. Превращение, неоднократно и противоречиво объясненное мне «мощным выбросом гормонов», «эндокринной катастрофой» и «гермафродитным взрывом хромосом», произошло с моим телом в период с полуночи до четырех утра 18 марта 1971 года, в результате чего я стал молочной железой, отделенной от моего (и любого другого) человеческого тела, стал молочной железой, какая, как вы, несомненно, подумали, могла бы появиться разве что на одном из сновидческих полотен Сальвадора Дали. Мне говорят, что в настоящее время я представляю собой организм, имеющий форму мяча для игры в регби или дирижабля; как утверждают, губчатой консистенции; весящий, однако же, шестьдесят два килограмма (в моей прошлой жизни я весил шестьдесят пять) и в высоту по-прежнему насчитывающий где-то метр восемьдесят. И вот я существую в этом изуродованном и ненормальном обличии: мои сердечно-сосудистая и центральная нервная система (а также выделительная система) «редуцированы и примитивны», как это называют специалисты, жизнь во мне теперь поддерживают при помощи трубок и капельниц; дыхательная система располагается у меня где-то посередине и имеет форму человеческого пупка, снабженного клапаном; базовая же конструкция, заключающая в себе — пусть и в хаотическом беспорядке — все вышеперечисленные принадлежности человеческого организма, представляет собой молочную железу самки млекопитающего.

Своим нынешним весом я в основном обязан жировой массе. На одном конце я скруглен, как арбуз, тогда как на другом заканчиваюсь выпирающим сантиметров на пятнадцать цилиндрической формы соском, в самом кончике которого — семнадцать отверстий, каждое из них примерно вдвое уже отверстия мужского мочеточника. Мне объяснили, что это выходы системы лактации, так сказать, отверстия млекоточника. Насколько я могу понять, не сверяя воображения с анатомическими разрезами (а я ведь лишен зрения), млекоточники уходят в глубь меня к долькам, состоящим из клеток, которые ответственны за выделение молока, выводимого из нормальной груди все через тот же сосок, когда его сосут или сцеживают механическими (машинными) средствами.

Кожа у меня гладкая и свежая, и, как мне объясняют, я по-прежнему принадлежу к европеоидному типу. Мой сосок ярко-розов. Последнее обстоятельство отчасти даже странно, потому что в моей предыдущей ипостаси я был жгучим брюнетом. Так, по меньшей мере, говорит мой эндокринолог, который и сделал соответствующее наблюдение, тогда как мне самому кажутся куда более странными несколько иные аспекты моего превращения, но ведь, в конце концов, не я здесь работаю эндокринологом. Шутка, конечно, горькая, но все равно это шутка, и, должно быть, ее восприняли как признак того, что я постепенно осваиваюсь в новой для себя ситуации.

Мой сосок ярко-розов — таково же было пятно, обнаруженное мною в основании пениса перед тем, как я встал под душ тою ночью, когда все и произошло. Вместе с тем отверстия в кончике соска служат мне чем-то вроде органов речи и слуха, по меньшей мере, благодаря им я имею возможность доносить до окружающих свои мысли и (пусть с трудом) слышать все, что происходит вокруг; поначалу я предположил даже, что в сосок превратилась моя голова. Гипотезы, выдвигаемые врачами (по крайней мере, те из них, что выдвинуты в самый последний месяц), говорят, однако же, иное. Не имея, сказал бы я, достаточных оснований к тому, чтобы предпочесть нынешнюю версию любой другой, врачи утверждают, будто сморщенная и несколько загрубевшая кожа соска (которая, согласен, обладает исключительной чувствительностью к прикосновениям, чувствительностью даже большею, чем человеческие губы) сформирована из головки члена. А морщинистая и тоже розоватая ареола, которой окружен сосок и чьи мышцы, сокращаясь, заставляют его напрягаться, когда я прихожу в возбужденное состояние, восходит, полагают доктора, к стволу члена и образовалась (а вот с этим согласны далеко не все) в результате вулканического извержения слизистой «маммогенной» жидкости. Два длинных тонких рыжеватых волоска растут из небольшого бугорка на самом краю розоватой ареолы.