Павел Крусанов: Игра и больше ничего

Павел Крусанов (р. в 1961) — один из беллетристов, для которых первостепенное значение имеет литературная игра, изящное словоплетение, belle lettres. Наследник Маркеса, Павича и Набокова, литературный попутчик Пелевина и Сорокина, Крусанов крепит свои метафоры на каркас общественно-политических тезисов. Империя, тирания, судьба интеллигенции во власти, Ленин, Путин, Курёхин, антиамериканские настроения — таковы тезисы. Подземный колокол, чьи колебания определяют движение русской истории; сын, рожденный от мертвого отца; вавилонская башня, врастающая гигантской скважиной внутрь Земли; «душ Ставрогина» — таковы метафоры. Но вот какова реальность?

В ожидании превращения

Павел Васильевич считает жуков прекрасными созданиями, коллекционирует их, как Набоков бабочек, и говорит в интервью: «Возможно, я должен был родиться жуком, но что-то пошло не так, и теперь мне приходится мучиться в человеческом обличии». В ожидании очередного перерождения, которое, как все мы надеемся, пройдет гораздо удачнее, Крусанов написал на сегодняшний день четыре романа, несколько повестей, сборник рассказов.

Его первый роман «Укус ангела» (1999) был опубликован в журнале «Октябрь» и отмечен премией этого журнала как лучшая публикация года. В 2002 г. он становится финалистом премии «Национальный бестселлер» с романом «Бом-бом». Три года спустя другой роман «Американская дырка» — опять финалист «Нацбеста». В 2010 г. совершен прорыв, и роман Крусанова «Мертвый язык» становится финалистом премии «Большая книга». Кроме того, Павел Васильевич еще побывал в финале таких литературных премий, как «Северная Пальмира» (1996) и АБС-премия (2001).

В довершении мучений человеческого обличья Крусанова он — издательский работник, и стало быть почти вся его жизнь связана с буквами. Неудивительно поэтому сделанное им однажды признание: «испытываю отвращение к печатному слову и всем буквам алфавита вообще». И желание родиться жуком — неудивительно.

Метаморфозы и метафоры

Всякий, кто читал Милорада Павича, уже имеет некоторое представление о стиле Крусанова. Вот из «Укуса ангела»: «День её рождения был тёмен от затмения, котоpому не нашлось пpичины, а накануне тpи ночи подpяд люди не видели луны, астpономы империи не узнавали небесных фигуp Зодиака, и алая хвостатая звезда висела над чёpной землёй. Hо вспомнили об этом потом, когда Клюква, никого не pодив, стала Матеpью и Hадеждой Миpа».

Словеса Крусанова кто-то называет избыточными, кто-то завораживающими, кто-то прекрасными и неподражаемыми. Говоря объективно, редкий объект остается у него без чего-нибудь дополнительного: развернутой ли метафоры, сложноподчиненного сопоставления или, на худой конец, однословного определения (далее все цитаты из «Укуса ангела»):

«В канаве у деревенской улицы среди зарослей лабазника возились три поросёнка, в которых лишь понаторевший в адвокатской казуистике английский ум мог заподозрить трудолюбие».

«Глухо, как стакан под матрасом, хрустнула ключица».

Порой, бывает, автор в безудержном увлечении выдает то ли нелепость, то ли очередную провокацию:

«На этих уроках Некитаев всегда садился на первую парту, сгоняя оттуда близнецов Шереметевых с одним лицом на двоих…» — следует ли это понимать, что у близнецов было по одному глазу на брата и по половине носа у каждого?

И — да, нелюбителям заумных словечек в Крусанова заглядывать не след, чтобы лишний раз не расстраиваться:

«Интервью получилось философическое, но вполне проницаемое — что-то о бодрийаровском симулякре и декадентском дискурсе новых символистов» («Укус ангела»).

Всякий, кто читал апрельские тезисы Ленина, имеет представление о содержании книг Крусанова, ибо это содержание — сама современность, невзирая на то, что герои внемлют призыву лесов укореняться и превращаются в деревья; проливается на них чудесный «душ Ставрогина»; тиран готов выпустить в мир «псов Гекаты», а в подземной башне живет колокол, звоном своим пробуждающий тот самый русский бунт. Современные политические реалии не так уж сложно угадать в вывернутых наизнанку метафорах. Со страниц вещают, хоть и замысловато, хоть и заброшенные то в утопическое будущее, то в переиначенное прошлое, наши современники. Их мысли и настроения, кстати, сами по себе совсем несложные:

«Давно бы пора уяснить, что добро и зло, как любовь и ненависть, как наслаждение и боль — не противоположности, а, так сказать, звенья одной цепи, которая сковывает человека разом, как кандалы» («Укус ангела»).

Всякий, кто увлекается шарадами, смысловыми перевертышами, стилистическими загадками, найдет в Крусанове задорного товарища по играм. «Писатель ничем не отличается от человека, который делает из спичек кораблики, например… Это прикладное занятие, и смотреть на слово писателя как на прогноз или руководство к действию совершенно нелепо. Всё это — игра и организация досуга, ничуть не более того…», — говорит Павел Васильевич.

Мозговая контузия

«Перелистнув последнюю страницу «Дырки», ощущаешь симптомы мозговой контузии: эта, как и предыдущие крупные работы питерского прозаика («Укус ангела», «Бом-бом»), — вязкий публицистический миракль, щедро нашпигованный платоническими диалогами и экзотическими лексемами», — пишет в рецензии на роман «Американская дырка» Аделаида Метёлкина.

Мозговая контузия, в большей или меньшей степени, принесет удовольствие или раздражение, но случится непременно, какое произведение Крусанова не взять. Хотя надо иметь в виду, что уже вторая встреча с автором может разочаровать. Так, Лев Данилкин, отреагировавший на «Укус ангела» признательной, благородно-воинственной рецензией, про роман «Бом-бом» написал уничижительную заметку, стилизованную под газетную, из рубрики «Происшествия»: «Покусанный ангелами житель города С.-Петербурга П.Крусанов, трудоустроенный в издательстве «Амфора» на должности редактора, угодил в ужасную переделку: подвергся насильственным действиям со стороны гражданина Республики Сербия М. Павича. /…/ Несчастный Крусанов, который уже в своем бестселлере «Укус ангела» слишком близко подобрался к вампиру-графоману Милораду Павичу, на этот раз не смог соблюсти дистанцию».

Наталия Гуревич