Великий и могучий: 5 книг о сленге и мате, 5 книг на сленге и мате
«Новости литературы» с некоторым удивлением обнаружили, что одним из самых популярных товаров в книжном разделе Амазона является издание Dirty Russian: Everyday Slang from «What’s Up?» to «F*%# Off!» (в качестве авторов значатся Erin Coyne и Igor Fisun, что само по себе любопытно). Не пытаясь умалить достоинств книжки в области познания великого и могучего русского мата и не менее могучего, а также богатого в своей образности русского сленга, мы, тем не менее, выражаем сомнение, что по этому словарю можно по-настоящему выучить такие непростые разделы языка. Сленгизмы и ненормативную лексику русские филологи исследуют давно и успели собрать неплохой материал. Что, впрочем, является до некоторой степени сизифовым трудом – ведь сленг постоянно меняется и обновляется, и даже матерные выражения претерпевают изменения в соответствии с модой (интернет-пользователь начала 2000-х очень бы удивился, увидев современные демотиваторы с матерными синонимами выражений «с чего бы?» и «Боже, какой стыд!»). Лучше всего фиксирует ненормативную лексику и демонстрирует во всем её многообразии художественная литература. Иные книги становятся даже законодателями мод в этой области. Поэтому мы отобрали пять лучших художественных книг с образцами сленгизмов и «dirty words», и пять самых интересных словарей. Начнем с первых:
Дмитрий Гайдук «Растаманские сказки»
- Дмитрий Гайдук «Растаманские сказки»
Полтавский писатель, рассказчик, культурный деятель Дмитрий Гайдук, как и все много путешествующие неформалы, очень давно стал широко известен далеко за пределами своей родины. Однако – отнюдь не в узких прихиппованых кругах. «Растаманские Сказки» Дмитрия Гайдука – остроумные, неожиданные притчи из жизни рядовых последователей Джа – да и просто из жизни! – создали ему славу, которая шла впереди автора. «Растаманские сказки» не раз переиздавались отдельно, печатались в журналах, с неизменным успехом встречаются публикой на чтениях, регулярно пополняются – но костяк «классики» остается неизменным: «Про мышу», «Музей спящих хиппи», «Длинная телега про дядю Хрюшу», «Про войну» и др. Нельзя сказать, что они изобилуют сленгом – они просто построены на нем, с некоторыми – там, где требуют обстоятельства – вкраплениями мата. Если вы хотите представить себе, как разговаривают между собой современные растаманы и путешествующие автостопом неформалы – вам сюда!
Цитата из классической сказки «Про мышу»:
«А вот история из жизни старого растамана. Просыпается, короче, старый растаман у себя на хате и думает две мысли. Первая мысль: о, ништяк. Ну, это чисто абстрактная мысль, это он по сезону всегда так думает, как проснётся: о, ништяк. Потому что ништяк в натуре. Тело как перышко, крыша как друшляк, внутри желудка пустота. А вот вторая мысль, он думает: а неплохо бы вот подняться и что-нибудь из ништяков вчерашних заточить неплохо бы. Потому что там ништяков нормально осталось, типа банка тушонки, булка хлеба, картошки пол-казана, короче ни фига себе ништяков осталось. И вот он встаёт и идёт их заточить. А ништяков, короче, нету. Пустой казан стоит, и всё. Даже хлеба не осталось. Нету вобще ничего, короче. И вот растаман громко думает: а кто это мои ништяки всё захавал? А из-под шкафа отзывается стрёмный загробный голос: ЭТО Я НИШТЯКИ ТВОИ ЗАХАВАЛ!!»
Баян Ширянов (Кирилл Воробьев) «Низший пилотаж»
- Баян Ширянов «Низший пилотаж»
Кирилл Воробьёв, долгое время успешно скрывавшийся за говорящим псевдонимом «Баян Ширянов», под своим настоящим именем входит в Союз писателей Москвы и начинал как автор криминальных романов. Что ж, ему есть, что рассказать. И оригинальнее всего он сделал это в «Пилотажах» — после «Низшего» были опубликованы «Срединный» и «Верховный», ничем, впрочем, от своего предшественника особо не отличающиеся и получившие свои названия скорее из коммерческих соображений. Нужно отметить, что лучшего термина, чем «Низший пилотаж», для амфетаминовой наркомании не подобрать. Особенно если речь идет о кустарном производстве и употреблении мощнейшего стимулятора, имевшего невероятную популярность на просторах бывшего СССР на всех уровнях общества, да и сейчас не сдавшего до конца своих монструозных позиций. Невероятный подъем, обусловленный химическим воздействием и ничем, в общем-то, не подкрепленный – отсюда беспорядочный секс, маниакальные опыты, сумасшедшие идеи, безобразные сцены – а затем стремительный спад, черная депрессия, истощение организма. Всё это с документальной точностью и натурализмом описано в книгах Воробьёва-Ширянова от лица участников процесса – на практически чистом сленге пополам с забористым матом, совершенно, впрочем, не демонстративным. Грязи здесь ровно столько, сколько в жизни московского наркомана. То есть очень много…
Цитата из главы «Глюкие врачи»:
«Когда пишешь терку, главное не то, что выписываешь, а фамилия больного. Впрочем, попадаются некоторые грамотеи, которым лень заглянуть в толстого Машука. Вот они и пишут «Sol. Ehpedrini», стремая тем самым и себя и драги.
Да, чтобы получить этот самый Эх! Педрин!, надо постараться. Hапишешь «больной Иванов», и сразу понятно, что это поддельная терка. И фамилия Х*еглотопер тоже не по-хорошему бросается в глаза, заставляя дибить обладателя этой фамилии, или его родственника, ибо сам Х*еглотопер не соизволил прийти за своим лекарством.
Дальше. Лучше всего писать хохлов. Иванько, Бегунько, Лещенко. У них, б**дей, не поймешь по фамилии, мужик это или баба. А значит, стрему меньше.
Hо иногда случаются накладки. Пишет некто фамилию больного — Клочко. Рука у него срывается и вместо Клочко получается Клочкед! Вот и погоняло»
Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»
- Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»
Приводить в качестве примера сленгизмов и ненормативной лексики в литературе какое-либо конкретное произведение Виктора Пелевина – большая условность и мы вполне это осознаём. Ибо в каждом романе, в зависимости от содержания, рано или поздно появляется пласт, описывающий нашу сермяжную действительность, а вместе с ним – соответствующие слова. Ненормативную лексику у Пелевина изучают на кафедрах русского языка профессиональные лингвисты, и не зря. Её интересно сопоставлять от книги к книге, наблюдая, как меняется набор слов и выражений, отражая перемены в обществе. «Жизнь насекомых», «Generation P», «П5», «Священная книга оборотня», «Бэтман Аполло» — везде читатель найдёт примеры разговорной речи, щедро сдобренные сленгизмами и крепким словом. Навскидку приведем знаменитый диалог пациента психиатрической клиники Володина и одного из его «бойцов» из романа «Чапаев и Пустота», являющийся классическим примером сленга 1990-х г.г.:
«– Я недавно кино посмотрел по видаку, «Палп фикшн», про американскую братву. Так мне легко потом было! Словно понял, как жить надо дальше. А с тобой как ни поговоришь, так чернота одна впереди… Я тебе так скажу – я сам никогда твоих внутренних ментов не встречал. А встречу – или валить буду, или под психа закошу.
– А зачем этих внутренних ментов валить? – вмешался Шурик. – Зачем это надо, когда им отстегнуть можно?
– А что, внутренние менты тоже берут? – спросил Колян.
– Конечно, берут, – сказал Шурик. – Ты третьего «Крестного отца» смотрел? Помнишь там дона Корлеоне? Он, чтобы от своих внутренних ментов отмазаться, шестьсот лимонов гринов в Ватикан перевел. И со всей своей мокрухой на внутренний условняк отбился.
Он повернулся к Володину.
– Чего, может, скажешь, внутренние менты не берут?
– Какая разница – берут, не берут.
– Верно, – сказал Шурик, – базар не об этом был. Это Колян ментов мочить начал. Сейчас вспомним. Мы с тобой про вечный кайф говорили. Точно. Про какого-то четвертого, который от вечного кайфа прется, пока ты с внутренними прокурорами и адвокатами разбираешься.
– Вот именно. Дело ведь не в том, какой ты с этими внутренними ментами расклад сделаешь – замочишь их там, отстегивать начнешь или с повинной явишься. Ведь ни мент этот, ни тот, кто ему взятку дает или кается, они ведь не существуют на самом деле. Это ведь ты сам ими всеми по очереди притворяешься. Ты же это вроде понял.
– На самом деле не очень.
– Вспомни, как вы до демократии с Коляном у ГУМа работали. Когда он валюту продавал, а ты с ментовским удостоверением подходил и вроде забирал его вместе с клиентом. Помнишь? Ты же сам говорил, что если на время сам не поверишь, что ты мент, клиент тоже не поверит и ног не сделает. Значит, ментом себя ощущал?
– Ну, ощущал.
– А может, ты им и в самом деле становился?
– Володин, – сказал Шурик, – ты мне друг, но в натуре прошу – следи за базаром»
Ирина Денежкина «Дай мне!»
- Ирина Денежкина «Дай мне!»
Уральской писательнице Ирине Денежкиной довелось пережить свою «минуту славы», когда её сравнивали ни много ни мало с Франсуазой Саган. Интересно, что сама Ирина Денежкина рассказывает, как в юности переписывала для друзей тексты из популярного сериала «Элен и ребята» «в чернушном стиле».Однако со временем о писательнице говорят всё реже. Так или иначе, её несколько наивные, но интересные и живые произведения («Дай мне!», «Смерть в чате», «Вася», «Song for lovers») как нельзя лучше характеризует повседневную речь молодых людей начала XXI века.
Цитата из книги Ирины Денежкиной «Дай мне!»:
«У Волковой свой контингент: богатые мужчинки. Ляпа и Ко отошли мне. Но и для меня они были «чисто просто». Непонятно почему. Тоже мне «муж»!
– Тебя проводить?
Я решила встать в позу и заявила:
– Сама дойду, не маленькая!
Действительно, мне до метро три шага от Ляпы. А там пилить почти час до Выборгского района. Мы с Ляпой живём на разных концах города.
– Ну, дойди. Позвони.
Я ничего не ответила и хлопнула дверью. Тоже мне. Хха… Стрёмно, в общем.
С остановки за мной потащился какой-то пьяный в дупель парень, высоченный, с длинными волосами и в чёрных очках, с бутылкой «Петровского» в руках»
Владимир Шинкарев «Митьки»
Владимир Шинкарев «Митьки»
Пожалуй, называть шинкарёвских «Митьков» художественным произведением – неправильно. Ведь это подробный нон-фикшн рассказ о жизни контркультурной группы (впрочем, автор нам бы тут же и возразил на определение «контркультурная группа» — ведь «митьки никого не хотят победить!»). Здесь даже есть своеобразная словарная разбивка – на каждое особое митьковское слово идет рассказ-пояснение. Впрочем, как и всё творчество митьков – изначально ленинградской группы художников – этот словарь-учебник («Ниже приводятся начала лексикона и правила поведения для нового массового молодежного движения вроде хиппи или панков. Участников движения предлагаю называть митьками по имени основателя и классического образца — Дмитрия Шагина»), книга Шинкарёва является одной большой шуткой и хэппенингом. Тем не менее, концепция «митька» очень скоро превратилась во всенародную, а митьковский сленг и выражения органично стали частью сленга всего бывшего СССР и всех сочувствующих митькам носителей русского языка (а таких очень, очень много). Многие слова так прижились, что никто уже и не помнит об их митьковском происхождении – как и то, что именно митьки популяризовали использование определенных цитат из советской киноклассики. Что же касается самого Владимира Шинкарёва, то он вместе с основными митьковскими выражениями удостоился отдельной песни Бориса Борисовича Гребенщикова («Шинкарёвский романс»).
Цитата из книги Владимира Шинкарёва «Митьки»:
«…способ приятно провести время в доме, где не выносят употребления спиртных напитков, был изобретен Дмитрием Шагиным. Способ прост и изящен. Подойдя к двери этой («образцовой культуры быта») квартиры и позвонившись, Дмитрий Шагин выхватывает бутылку бормотухи и стремительно вливает ее в себя «винтом» за то время, пока хозяин идет открывать дверь. Входящий Митька еще абсолютно трезв. Видя это, хозяин радушно встречает его, усаживает за стол и потчует чаем.Однако, не успев размешать сахар, Митька явственно косеет. На изумление хозяина он с гордостью отвечает:
— А вот так! Элементарно, Ватсон, дурилка картонная!
На упреки в свой адрес он отвечает ласковым смехом, а угрозыигнорирует. Естественно, что этот изящный способ требует некоторой сноровки и силы духа.Этот случай — типичный пример того, как митек достает людей. ДОСТАТЬ (кого-либо) — довести человека до раздражения, негодования или белого каления. Доставанием митек преподносит человеку поучительный и запоминающийся урок выдержки, терпения и христианского смирения. Впрочем, я только что допустил неточность — в отличии от других митьков Дмитрий Шагин никогда не употребляет цитаты «Элементарно, Ватсон!»».
***
Составив, таким образом, некоторое представление о художественной литературе, активно использующей ненормативную лексику, посмотрим, какиеспециальные книги пользуются наибольшей популярностью в современных интернет-магазинах.
«Dirty Russian Everyday Slang»
Уже упомянутый «Dirty Russian Everyday Slang» авторства Erin Coyne & Igor Fisun весьма успешно продается на Amazon’е – во многом благодаря своей радикальной обложке. Сразу стоит отметить, что определение «dirty everyday slang» не вполне корректно, поскольку сленг не является видом нецензурной брани (а именно она понимается в английском языке под определением dirty). Но матерный диалог Ленина и матрёшки с лихвой искупает неточности – иностранные пользователи вовсю интересуются книжкой, которая, как они надеются, поможет им догнать и перегнать русских.
Т. Г. Никитина, В. М. Мокиенко «Словарь русской брани (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы)»
«Словарь русской брани (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы)»
Авторы издания – Т. Г. Никитина и В. М. Мокиенко – приглашают читателей в увлекательный мир русского мата.
Впрочем, они сразу же называют «заборные слова» корректным термином «матизмы» (по аналогии со сленгизмами, диалектизмами и др.). А это настораживает: если для обозначения того, о чем идет речь, понадобилось изобретение «политкорректного» термина, то как же обошлись с самим содержимым?
Его, однако, очень много – в аннотации заявлено более восьми тысяч единиц. Вот только среди них, помимо «вульгарных и нецензурных», представлены «вполне приличные эвфемизмы». Остается догадываться о процентном соотношении тех и других.
Владимир Шляхов,Ева Адлер «Русский сленг: Словарь русского сленга и разговорных выражений» («Dictionary of Russian Slang & Colloquial Expressions»)
«Русский сленг: Словарь русского сленга и разговорных выражений»
Этот русско-английский словарь, так же, как и «Dirty Russian Everyday Slang», призван восполнить пробелы в знании русского сленга у англоязычных граждан. Он не обещает восьми и более тысяч слов и выражений, как «Словарь русской брани», впрочем, и ориентирован он именно на сленг, а не на мат. Разговорные словечки, молодёжные жаргонизмы, выражения, перекочевавшие из среды неформалов – все они структурированы в алфавитном порядке, каждое – с переводом на английский и с примерами из английской и русской сленговой речи. Авторы – Владимир Шляхов и Ева Адлер – проделали большую работу, которую встретишь далеко не в каждом словаре.
С.Ю.Сизов «Китайско-русский словарь сленга»
С.Ю.Сизов «Китайско-русский словарь сленга»
Во времена перестройки ходил анекдот: оптимисты изучают английский, пессимисты – китайский, а реалисты – автомат Калашникова. Что ж, реальность подменила оружие несколькими разновидностями интернет-браузера, да и в переводе «калашниковские» выражения вряд ли нуждаются. Английский по-прежнему востребован, в т.ч. в области перевода сленга, см. приведенные выше издания. Но и китайский занимает всё более прочные позиции. И вот – работа С.Ю.Сизова, «Китайско-русский словарь сленга». Эта колоссальная работа сложна еще и тем, что иероглифы многозначны и работать с ними очень сложно. А между тем, в словаре Сизова приводятся даже переводы аббревиатур, что вообще высший пилотаж. Например: «PF от 佩服 уважать, восхищаться», «PG от 屁股 – задница», и т.д.
В случае с этой книгой плохо только одно – её исчезающее малый тираж, всего тысяча экземпляров!
Владимир Елистратов «Толковый словарь русского сленга»
Владимир Елистратов «Толковый словарь русского сленга»
Владимир Станиславович Елистратов пошел по пути тысяч студентов с их курсовыми и дипломными работами, и сделал не переводной, а толковый словарь русского сленга, предназначенный для русскоязычных пользователей, не знакомых с предметом. Или знакомых частично – ведь не секрет, что сленг различается от местности к местности, от группы к группе. В словаре Елистратова – двенадцать тысяч слов и идеом, все с примерами и с указанием происхождения. Это большая работа, рассчитанная в основном на специалистов-гуманитариев, интересующихся историей языка. Однако и рядовому читателю она может быть интересна.
|
|
