Библио-movie. Часть II. Фотография на памятник

Ника Налёта.

…Итак, как мы уже говорили несколько ранее, одним из самых важных моментов в жизни каждого образованного человека является закрытый библиотечный лист. Особенно это касается людей с высшим образованием – потому что без особой подписи вузовской библиотеки студента попросту не допускают к сдаче государственных экзаменов и дипломной защите.

Это — хорошие студенты. Они ходят в библиотеку!

Нужно сказать, что мало кто задумывается об этом на первом курсе. Не скажу за всех, но на филологическом факультете – точно.

Я объясню.

Дело в том, что на филфак – за вычетом дочек и редких сыновей школьных учительниц, а также тех, кто пошел просто, чтобы не учить математику – поступают люди, сильно интересующиеся литературой, про которую они думают, что много понимают. Реже – очень любящие излагать свои мысли письменно. Как правило, и те, и другие к выпускным классам школы начинают любить Главную Книгу М.А.Булгакова, фрондировать перед учителями ранним Маяковским и рассуждать о Серебряном веке (довольно поверхностно, хотя мне довелось знать девушку, прочитавшую всего Мережковского). А вокруг ненавистная физика, химия, страшно сказать, геометрия и – хуже того – допризывная подготовка.

«Ничего, ничего!, — остервенело думает будущий филолог, — ничего. Вот я поступлю и буду заниматься Только Своим делом». Какое это Своё Дело, он (чаще, конечно, она, но бывает, что и он) представляет смутно, однако пребывает в уверенности, что это точно что-то возвышенное. И тут начинается первый курс. Старославянский, древнерусская литература, введение в литературоведение, фонетика. Расстрел каждое утро. Недоумение, перерастающее в боль. За что? Зачем мы сюда пришли? Здесь муштра, здесь мракобесие, здесь… в этом угаре проходит первая сессия, которая плавно перетекает во вторую, летнюю. Из которой иные умельцы – пора признаться, что я – в первую очередь – выходят с пулевыми ранениями в виде двух-трех несданных предметов, которые непременно клянутся сами себе «закрыть» в первые же дни нового семестра. И конечно, это происходит не раньше, чем в следующую сессию – причем тогда, когда она уже заканчивается. На финише этой новой сессии студент, наконец, получает к ней допуск. Поскольку он хоть и приблизился за последние полтора года к статусу сверхчеловека, но все-таки еще совсем не сверхчеловек, то сдать всю сессию за три-четыре дня он не может. И оставляет себе два-три предмета «на потом», чтобы теперь уже точно досдать их в начале следующего семестра. И всё повторяется по-новой.

Как вы понимаете, в такой круговерти человеку не до того, чтобы ходить в библиотеку и сдавать туда какие-то книжки. Выданные еще в первые дни учебы. Они давно не актуальны и где тот неоперившийся птенец, который их получал? Говорить не о чем. Тем более, что по ходу трансформации птенца в хищного аиста марабу от лингвистики (поскольку это всё-таки автобиографическая история, позволю себе уточнить свою языковедческую, а не литературную специальность) гнездо перемещалось N раз и оттуда выпадало такое! – куда там книжкам. А главное – главное! – за это время появился и набрал силу Интернет. Ну и кто же пойдет заказывать Проппа или Потебню в читальный зал, где студентки-заочницы на полном серьезе пишут в бланках «Д.К.Мерон»? Когда всё это можно сделать в разных прекрасных местах, обставленных компьютерами и обсаженных интересными людьми? В общем, в моем случае библиотека была забыта и никогда бы не возникла из небытия, когда бы не методист с виртуальной нагайкой и вполне реальным обходным листом. Без которого ни о каком допуске к госэкзаменам и диплому не может быть и речи.

Разумеется, в библиотеке нас ждали с распростертыми объятиями. Я давно заметила, что библиотекари имеют совершенно особенные способности – может, на них так действует книжная пыль, а может осознание Причастности. А может, то, что некоторые сдают им карточки-заявки, где написано «Д.К.Мерон». Последнее, кстати, вероятнее всего.

В общем, я и несколько моих коллег, будущих преподавателей и журналистов, вылетели из библиотеки как пробка из шампанского, погоняемые враждебными вихрями из-за стойки. «В десятикратном размере! Чтобы вашей ноги! Пойдете не на госэкзамен, а на!…» неслось нам вслед.

В вестибюле мы закурили и сильно приуныли. Книги давно поглотил Ктулху или кто-то вроде него, а денег заплатить за них не было и в однократном размере. Да что говорить, если бы у меня была сумма, равная десятикратному платежу за учебники, я бы уже давно… впрочем, как уже было справедливо замечено, что говорить.

Мне до сих пор доподлинно неизвестно, чем занимались в тот вечер и ночь мои товарищи по несчастью. Я же подалась вполне бесцельно бродить по городу, утешаясь тем, что к примеру Осип Мандельштам вообще не мог сдать ни одного экзамена, и ничего, героически погиб в лагерях.

Понятное дело, что такие мысли к хорошему не привели. В разгар весны человеку гуманитарной профессии – пусть даже и в будущем – найти себе приключений очень несложно. Я же в своей профессии подавала большие надежды. Не стану подробно перечислять обстоятельства следующих часов, но прошу принять на веру, что они были самыми неожиданными и выдающимися одновременно. Такой «коктейль» произвел не менее неожиданный и не менее выдающийся побочный эффект. А именно – ровно в 7.00 утра я поняла, что мне срочно, прямо сейчас, необходимо сфотографироваться для получения новой зачетки.

Дело в том, что скрупулезно заполняемая мной зачетка, в которой я с немалыми проблемами проставляла все не вписанные туда зачеты и экзамены за годы учебы, была безжалостно залита кока-колой прямо в моей сумке за пару недель до того. В принципе, как документ она годилась, но когда я представляла себе лица приемной комиссия на госэкзамене, если я им протяну Это… было ясно, что зачетку придется менять, но как-то не складывалось. И тут, ранним утром, последовавшим за вполне непростой ночью, меня осенило.

Проблема была только одна – где бы взять денег на фото (других сложностей я не видела). Это, впрочем, было тоже решаемо. Нужно было отправиться на работу к маме. Конечно, в другие дни, попроще, я бы сто раз подумала, прежде чем десантироваться к маме на работу в таком, не побоюсь этого слова, ореоле. Но тогда…

Мама, увидев меня, всплеснула руками и спросила, как и любая мама на её месте: «Что случилось?!». И это был мой звездный час. По невероятному наитию я сообщила женщине, которая произвела меня на свет, что на 8.00 у меня была назначена консультация в университете – и надо же такому было случиться, в троллейбусе карманники разрезали мне сумку. Вытащили всё! Последние деньги, зачетку, которую неизвестно как теперь восстанавливать, читательский билет, и – внимание! – книги , которые я везла сдавать в библиотеку. Что теперь делать – непонятно, остается только рыдать, и я рыдаю…

Надо ли говорить, что от мамы я ушла с суммой, превышавшей мои самые смелые мечты, которые еще вчера вечером казались несбыточными? И надо ли говорить, что окрыленная я сразу побежала фотографироваться?

…когда я принесла свежие фото и заявление на новые документы в деканат, наша методистка, а женщина она была легендарная в своем сходстве с бронетранспортером и за инициалы, а также курильщицкий стаж носила прозвище «ЛМ» – так вот, наша методистка посмотрела на меня изподлобья и сказала: «Кто-то у нас вчера гулял..». Я возмутилась и продвинула историю про карманников в троллейбусе снова. «Ну-ну», покачала головой ЛМ, «а библиотека?». Она была уверена, что уж этот кратер мне никак не объехать. И была жестоко разочарована.

«Ну что ты скажешь?» — спросили меня будущие коллеги, преподаватели и журналисты. «Скажу, что у меня теперь есть фотография на памятник. Я непременно в завещании укажу, чтобы вот эту повесили. Пусть все знают, какая у меня была нелёгкая жизнь».

та самая фотография на памятник

Диплом я защитила с рекомендацией в аспирантуру.