5 рассказов Герберта Уэллса: «Не стимпанк, но прогресс»
Елена Соковенина
Не стимпанк, но прогресс
Пять историй от Герберта Уэллса
“Стимпанк!” — быстро скажут поклонники викторианской фантастики. Кто сказал “стимпанк”? Ерунда. Запомните навсегда: стимпанк — жанр ностальгический. Тоска по ржавым паровозам и вздохи по пневматической почте. Это если бы вы писали нечто подобное в 2013 году, был бы стимпанк. Если же вы имеете дело с оригиналом (то есть с произведением, написанным — условно — в викторианскую эпоху), то никакого “панк” здесь нет и быть не может. Речь не об упадке, а о прогрессе. Об айфонах и андронных коллайдерах 19 века. О проблемах политики, общества и интеллигенции. Так что оставьте свой панк для более подходящего случая, наш торопливый читатель, и давайте посмотрим, какими глазами смотрел в будущее язвительный Герберт Уэллс. Он делал это со своей стороны. По нашу сторону получается интересный ракурс.
***
История двадцатого века
(для обладателей передовых взглядов)
Лондон, 1999 год. Сенсация! Столичная подземка теперь не будет ни душить жителей английской столицы своей духотой, ни отравлять испарениями канализаций и угарного газа! Насыщенный озоном воздух начнет оздоровлять жителей города, которым больше не нужно будет тратить деньги на все эти курорты. Новый поезд движется при помощи сжатого воздуха, а… кто сказал, галиматья? Несчастный безумец, что он понимает в коммерции.
“И вот он наступил, день 19 июля 1999 года. Пышно разукрашенный фасад Кристалл-паласа ослепительно сверкал огнями иллюминации. А внутри, во дворце – о, там собрались все самые способные, самые красноречивые, самые удачливые, самые процветающие из смертных…”
“Сэр Мелвиш величественно бросил на телеграмму взгляд – и физиономия его начала вдруг быстро бледнеть. Когда она сделалась бледно-лилового цвета, великий предприниматель рухнул под стол.
Пусть он там побудет, пока мы не объясним, что произошло…”
Новейший ускоритель
Представьте, что у вас нет времени: нужно быстро закончить работу, а вы… а мы и так периодически мечтаем добыть как-нибудь вторую пару рук, запасную голову, или хотя бы несколько лишних часов в сутках. Встаем в шесть, чтобы не опоздать из-за пробок, успеть попасть на все встречи до обеда и после, наконец, пообедать, успеть в парикмахерскую, сбегать за покупками, уделить, наконец, время детям. Мы уже почти управились, как вдруг выясняется, что мы засыпаем стоя в метро, в ванной или даже прямо за рабочим столом. А когда все-таки все успели, опять отстаем на три дня, потому что никак не можем сосредоточиться. Надо, в конце концов, что-то делать! Скажем, иметь специальный препарат — безвредный, конечно, — чтобы сил было больше и вообще все делалось быстрее. Быстрее, быстрее, еще быстрее!
“— И вы уверены, что такой препарат можно изобрести?— Совершенно уверен, — сказал Гибберн, выглянув в окно, так как в эту минуту мимо дома что-то пронеслось с грохотом”
“— Дайте мне ваше зелье, — сказал я. — На худой конец не надо будет идти стричься, а это, по-моему, самая тяжкая обязанность цивилизованного человека. Как его принимают?”
Похищенная бацилла
Биологическое оружие. Мощное, смертоносное — мечта любого террориста. Кто не спрятался — бактериолог не виноват.
“— А вот это, — сказал бактериолог, подкладывая под микроскоп стеклянную пластинку, — препарат знаменитой холерной бациллы — микроб холеры.
Человек с бледным лицом заглянул в микроскоп — очевидно, он не привык иметь дело с этим прибором — и мягкой белой рукой прикрыл левый глаз”
“Он отбросил фартук, как будто хотел вылезти из кеба, в то время как анархист драматическим жестом махнул ему на прощанье рукой и пошел к мосту Ватерлоо, стараясь своим зараженным телом толкнуть возможно большее число людей. Бактериолог с таким интересом смотрел ему вслед, что почти не выразил удивления, когда на тротуаре появилась Минни со шляпой, пальто и ботинками”
Свод проклятий
Профессор Гнилсток нарочно не платит прислуге, кэбменам и ездит третьим классом. Объездил полсвета — Европу и Азию, чтобы добыть сколько-нибудь пригодный материал для своих научных трудов. Хорошо еще, женщины помогают, не то в Англии совсем бы иссякло сквернословие.
“В прежние времена каждый джентльмен стремился иметь свое собственное проклятие, так же как свою особенную прическу, свой экслибрис или какую-нибудь замысловатую подпись. Это словечко порхало в его речи, как бабочка на полотнах Уистлера, одновременно удостоверяя его личность и вызывая восхищение”
“Помню, как однажды после полудня я ехал метрополитеном в вагоне третьего класса для некурящих, битком набитом простолюдинами. Каждое существительное они подкрепляли одним и тем же глупым прилагательным и, несомненно, чувствовали себя удальцами. В конце концов я попросил их не повторять больше этого слова”
|