Читаем с ребенком. История вторая. «Они вам такого навыберут сами!»
Елена Соковенина
что читает подросток?
«…А то ведь детишкам дай волю сдуру,
Они вам такого навыберут сами!»
(из стихотворения Николая Назаркина)
***
“Новости литературы” продолжают эксперименты на человеке-школьнике. Следующий смертельный номер на нашей книжной арене — аттракцион “Они выбирают сами!”
А правда: что выберет ребенок, если он при этом свободен? Когда не требуется ни маме угодить, ни учителю понравиться, ни в библиотеке впечатление произвести? Вообще никаких впечатлений ни на кого производить не надо, а надо просто выбрать несколько книг, которые оказались важными и нужными?
И мы поймали человека-школьника четырнадцати лет и поставили вопрос ребром:
— Есть у тебя какая-нибудь книжка, без которой ты был бы не ты?
— Чего?
— Важные, говорю, книги. Для тебя важные.
Тут он сначала закричал: «Черниговка!», а потом спохватился и принес еще. Всего книг оказалось шесть — считая “Черниговку”. Начнем с нее, тем более, что она единственная не вызвала никаких споров, вопросов или конфликтов.
А вот дальше действительно начался смертельный номер.
Итак, часть первая
***
“Черниговка”
Черниговка
Сборник из трех романов Фриды Абрамовны Вигдоровой, написанный от лица Семена Калабалина — реального воспитанника колонии Макаренко, самого ставшего впоследствии директором детского дома. В книгах обоих писателей мы встретим его под фамилией Карабанов. Повесть “Черниговка” написана он лица его жены, Галины Константиновны.
— О чем? — спросил некогда человек-школьник, показывая очень толстую книгу в незврачной обложке.
— О детском доме, — отозвалась занятая мать. — Для таких, знаешь, трудных подростков. Я ее в детстве очень любила.
— А, — сказал ребенок и ушел.
Спустя некоторое время, когда занятая мать пришла, чтобы забрать книгу, которая, конечно, слишком толстая и слишком серьезная, чтобы иметь хоть какие-нибудь шансы у человека-школьника, оказалось, что этот человек лежит на диване и читает.
— Такой человек действительно был, — начала было мать.
— Да я уже знаю, — отмахнулся ребенок.
— Как?!
— Как-как. Ты меня придурком, что ли, считаешь? В предисловии это было.
Он читал эту книгу неделю, пока не прочел от корки до корки. Никак не прокомментировал. Я думала, прочел и забыл.
На этом приличная часть нашего эксперимента закончена. Потому что дальше редакция “Новостей литературы” увидела остальные книги, схватилась за голову и превратилась из редакции в озадаченную мать.
— Э… ты точно уверен, что это те книги?
— Точно, точно. Без них я был бы не я.
Боже мой. Какой ужас. Я не могу показать этого никому. Я этот список унесу с собой в могилу!
Но тут список увидела остальная редакция и унести его в могилу не дала.
Вот что было в небольшой стопке, которую принес человек-школьник и которая вызвала такое разочарование у автора:
***
Серж Брюсолло. День синей собаки
День синей собаки
Серж Брюсолло — автор книжного сериала о девочке Пегги Сью, которая вечно борется с какой-то нечистью, которая, как тот рояль, так и поджидает ее за каждым встречным кустом. На сей раз небольшой американский городок захватили инопланетные собаки. Они намерены бороться за права собак всей Вселенной, и борьба эта заключается в мести: теперь даже самая последняя дворняжка в городе займет место своих хозяев, и наоборот. Отступников, которые осмелятся тявкнуть: “собака — друг человека”, ждет смерть.
Квинтэссенция подросткового нытья, я считаю: ах, как плохо живется в этом жестоком мире, никто-то меня, бедного, не понимает, не любит, не приголубит. К тому же страшная чепуха. Какие, к чертям, синие собаки? Депрессивное чтиво, на хвосте которого консервной банкой болтается хэппи-энд.
Не стоило, не стоило тогда, в магазине говорить сыну: “Выбери себе, что хочешь”.
***
Пол Стюарт, Крис Риддел. Воздушные пираты: Древний странник
Воздушные пираты. Древний странник
Очередной фантастический город. Очередные враги хотят захватить власть. Очередной ученик мага, или кого там? — астронома? Академика? Ну, в общем, очередной ученик очередного мудрого старца один оказывается в состоянии всех спасти. Это его жизненный путь, миссия, или как там.
Нет, я как мать решительно разочарована.
***
Сергей Мусаниф. Подземная канцелярия
Подземная канцелярия
Ангелы и демоны. Коляны, Вованы и Левчики. Брателлы против интеллигентов. Реальные базары и уважаемые коллеги. Специальный эксперт Бегемот, анекдотические депутаты и так далее, и тому подобное. Читать можно только от крайней скуки, да и то не хочется. Не дай бог, как говорила моя бабушка, дожить до такого состояния.
И что, вот эта жвачка дала моему сыну нечто уникальное? Важное? Такое, без чего он бы не был самим собой?
Ха, конечно, не был бы. Не был бы, вероятно, таким балбесом.
***
Алексей Пехов. Пересмешник
Пересмешник
Дамы и господа, мы в Рапгаре! Просвещенном королевстве, столице альтернативной цивилизации, где все работает при помощи пара и магии.
Дамы и господа называются здесь чэры, везде бегают какие-то мутанты, а злодеи, как обычно, помешаны на вопросах чистоты крови.
Это еще и стимпанк — убежище неграмотных лентяев, которые не в состоянии сказать, когда появилось электричество и думают, что первые автомобили забегали по улицам, самое раннее, в 1920-х.
И язык топорный.
***
Виктор Пелевин. Empire V
Empire V
Гм. По крайней мере, человек-школьник будет знать это имя — уже неплохо. Хотя у меня свое мнение об этом авторе. Вечно эта модная литература оказывается ни уму, ни сердцу.
Но предположим. Именно эта вещь понравилась матери человека-школьника больше, чем все остальное. Вампиры, конечно, но, в конце концов, действительно, читать было интересно (хотя и пришлось перелистать книгу, чтобы вспомнить, что там было), и модель отношений человек-общество показана неплохо, и вопрос “чего ты стоишь?” на своем месте.
Я же не против модных книг в целом. Я против глупости и мягкотелости: модно, значит, и мне тоже надо.
Человек-школьник понятия не имеет, что такое Пелевин, к тому же, он личность своевольная, так что слепое следование моде ему не грозит.
Но остальное. Что же теперь делать?
А действительно, что?
С этого момента начинается вторая, самая важная часть нашего эксперимента.
Часть вторая
— Вы сноб! — заметила, увидев эти строки, моя коллега Ника Налёта.
— Да! — говорю. — И горжусь!
А сама думаю: сноб — это верно. И это мое личное дело. Имею право. Так же, как Ника имеет право любить Пехова. Но ведь дело не в том, что и с чьей точки зрения верно. А дело в том, что и мои родители меня не одобряли. Ни то, что я читаю, ни то, что я делаю — вообще ничего не удостаивалось их одобрения. А ведь то, что мы читаем — прямой путь к пониманию того, что мы делаем и что вообще собой представляем. И уж точно — возможность поговорить.
Между тем, с тех пор, как мне исполнилось десять лет, в нашем доме не было таких вещей как обсуждение прочитанного, не говоря уже о чтении вслух. Мои предпочтения всегда были родителям непонятны, а значит, неинтересны. Моих объяснений никто не хотел слушать.
И я всегда считала, что это неправильно. Можно не разделять, можно осуждать, но если вам действительно важно, почему происходит то и это, а не это и то, следует, как минимум, попытаться это понять.
Что ж, попробуем. Эмоции пусть пока испускают пар в уголке, а я перелистаю книги человека-школьника и подумаю.
Да, я сноб. Мне страшно не нравятся многие вещи. У меня давно сложившиеся вкусы. Фантастику не то, чтобы презираю — просто не нашла авторов, которые переплюнули бы для меня “Дверь в стене”, “Голову профессора Доуэля” и “Гиперболоид инженера Гарина”. Эти книги со мной всю жизнь, они выдержали проверку возрастом, их место уже вряд ли займет что-нибудь другое.
Но ведь у человека-школьника нет моего опыта. У него свой опыт, своя жизнь. И ничего тут не поделаешь.
То, что для меня “очередная фантастика”, “очередные мутанты” и “очередные вампиры” ему кажется чем-то новым, ярким и интересным. И если мы не додумаемся до того, что наши сложившиеся вкусы не препятствие, а наоборот, причина для того, чтобы периодически освежать их чем-нибудь новым, то так и застрянем на проблеме отцов и детей: “они другие!”. Да, другие — и что? Все равно найдутся точки соприкосновения. Так же, как мы нашли их с Никой, и как это происходит с нашими взрослыми друзьями. Нам просто некуда деваться: если человек дорог и хочется сберечь отношения, и понять его, и даже, может быть, разделить те его интересы, которые почему-то показались не своими, мы пытаемся это сделать. Почему же нельзя поступить так же с ребенком? Он нам менее дорог?
Да, мне бы хотелось, чтобы человеку-школьнику нравились Кассиль и Катаев, Ильф и Петров, Жюль Верн и Джек Лондон. Но он волен любить их или нет. Я могу только знакомить его — даже не с книгами целиком, с теми отрывками, которые остались для меня важными. Как бы ни хотелось, чтобы мои любимые книги стали его любимыми книгами. Это ведь большая редкость. Особенно сейчас, когда жизнь так изменилась. Большая редкость и большая удача — как еще назвать понимание? А удачу, как известно, надо ловить.
“День синей собаки”, конечно, никогда и ни за что мне не понравится. Хотя книга и была прочитана от начала до конца — есть то настроение, которое я помню по своим одиннадцати-тринадцати. То одиночество, которое…
И тут хватаюсь за голову.
Правильно. В те времена, когда на магазинных полках стояла эта книга, у меня как раз были разные пертурбации. Тогда человек-школьник чувствовал себя здорово одиноким. Удивительно ли, что он выбрал такую книгу? Перелистала. Гм. Черт возьми, а не так и плохо.
Но почему же сейчас я вижу ее другими глазами?
Это сложный вопрос и я пока оставляю его висеть в воздухе. А сама иду жаловаться. Одному человеку. И он говорит:
— Ну, слушай, я в детстве тоже любил очень депрессивную книжку. Какого-то эстонца. Она называлась «Руперт — повелитель железа».
— Роберт! — ахаю я. — Это же не Руперт, это же Роберт! Я так ее любила! Там про робота на свалке, да?
— Вот-вот, да. Я как раз очень люблю свалки.
— Тоже мне, новость. Я сама люблю свалки.
Надо сказать, человек-школьник тоже любит свалки. Он мне про стимпанк возражал. Я говорю, «-панк» не нужен, это уныло. А он мне:
— А я люблю как раз «-панк». Там такие милые ржавые паровозы!
Роберт. Паровозы. Синяя собака… «Пересмешник» долго лежал в одном месте, где любят читать некоторые люди — и это я его туда положила. И прочла целиком. Со всем топорным языком.
Пелевинское мне когда-то самой нравилось. Это прошло — но оно было. Последние три года я сама меняюсь с такой скоростью, что, чувствую, закончу свои дни на необитаемом острове — да и там найду, на что раздражаться.
Ночь. Из своей комнаты выглядывает человек-школьник.
— Ага, — говорит он, — а кто это меня спать прогнал, а сам книжечки почитывает?
Прятать книгу под одеяло поздно. Это “Воздушные пираты”. Я только хотела посмотреть повнимательнее.
— Ну, что? — спрашивает человек-школьник.
— Ага, — говорю.
— Вот так-то.
И все-таки стыдно. Стыдно знаете, что? «Воздушные пираты» — середина цикла. Когда-то я обещала сыну купить все, что было «до» и «после». И забыла.
|
|
