Исследование шефа московского бюро FT о евразийстве: Галина Юзефович – о книге «Черный ветер, белый снег»

Meduza 12:44, 8 мая 2017

Чарльз Кловер. Черный ветер, белый снег. М.: Фантом Пресс, 2017. Перевод Л. Сумм

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о книге ближнего зарубежья: Чарльза Кловера «Черный ветер, белый снег», исследующая евразийство как источник нового русского национализма.

Книга англичанина Чарльза Кловера, многолетнего шефа московского бюро газеты The Financial Times, освещает ту же тему — вирулентность зла и его способность легко менять носителя – на принципиально ином материале. Подзаголовок «Новый расцвет национальной идеи» способен ввести в заблуждение, однако в действительности речь идет не о традиционном этническом национализме, но об особой форме национализма имперского, существующей в России с 20-х годов прошлого века, а именно о евразийстве. В самом кратком виде суть этой геополитической концепции сводится к исторически неизбежному противостоянию «континентальной» российской цивилизации и «морской», «атлантистской» цивилизации западной. Гонимое и маргинальное на протяжении большей части своей столетней истории евразийство, тем не менее, обладало дивной способностью возрождаться из пепла, переходить по наследству от побежденных к победителям, и сегодня, по убеждению Кловера, именно оно лежит в основе всей геополитической стратегии путинской России. Исследованию того, откуда возникло евразийство и как ему удалось при всей своей очевидной завиральности так головокружительно вознестись, и посвящен «Черный ветер, белый снег».

Вынесенная в заголовок строка из «Двенадцати» Александра Блока – смысловая доминанта всей книги. Евразийство, рожденное из эмигрантского ресентимента, ставило своей задачей примирить, казалось бы, непримиримые вещи – революцию и Христа, национальную идею и коммунизм. Пытаясь рассматривать Россию как особую форму цивилизации, берущую свой исток в традициях степного Востока, основатель евразийства лингвист Николай Трубецкой и его товарищи решали, по версии Кловера, в первую очередь персональную задачу – объяснить и легитимизировать ужасы революции и Гражданской войны, а заодно свои собственные страдания и утраты. При взгляде с такого угла октябрьский переворот оказывался не бессмысленной и необратимой катастрофой, но закономерным и даже полезным этапом «особого русского пути». Разрыв и противостояние с Западом, отказ от «чуждых» либеральных ценностей и формирование нового, построенного на принципиально иных основаниях социума виделось ранним евразийцам идейной сердцевиной произошедшего, неизмеримо более важной, чем его большевистская «обертка».

Многолетний лагерный сиделец историк Лев Гумилев подхватил знамя евразийства в пятидесятые годы ХХ века, расширив его за счет понятия «пассионарность» (способность нации к свершениям и страданиям). И снова, по версии Чарльза Кловера, не обошлось без личного мотива. Евразийство для Гумилева было едва ли не единственным способом объяснить и, как выражаются психологи, интегрировать преступления ГУЛАГа, который (при взгляде через призму евразийства) становился не машиной уничтожения, но цепочкой оправданных жертв в борьбе с извечно враждебным России Западом.

От Гумилева Кловер ведет линию евразийской философии к Александру Дугину, Эдуарду Лимонову и Захару Прилепину – и дальше, к тому роковому дню в декабре 2013 года, когда в президентском послании к Федеральному собранию впервые отчетливо и внятно зазвучали евразийские мотивы. Именно они, по мнению Кловера, являются подлинным ключом к войнам в Грузии и на Украине, а заодно и вообще ко всей внешней политике России последнего десятилетия. Восставшее из гроба евразийство в очередной раз становится болеутоляющим средством, позволяющим наполнить смыслом и оправдать российские поражения и потери на внешнеполитической арене.

Может сложиться впечатление, что Чарльз Кловер склонен видеть в евразийстве и его адептах некую тайную секту – эдакую масонскую ложу, исподволь направляющую политику России. Конечно же, это не так: трезвый рационалист Кловер воспринимает евразийские идеи скорее как самосбывающееся пророчество – предсказание, влияющее на реальность таким образом, чтобы непременно оказаться верным. Внимая утешительным евразийским напевам и используя их в качестве руководства к действию, российская власть фактически конструирует мир, в котором противостояние Востока и Запада превращается из фантома во вполне осязаемый факт. А готовность, с которой Америка и Европа включаются в предложенную Путиным игру, служит очередным подтверждением того, что против России в самом деле ведется планомерная необъявленная война. Выморочная идея отделяется от своих создателей и – точь-в-точь, как в романе Умберто Эко «Маятник Фуко» – обретает материальную форму.

Иногда идеям Кловера недостает фактологической основательности, многие фрагменты его книги покажутся российскому читателю неточными или избыточными, а концептуальная заостренность приводит к неизбежным упрощениям и смысловым потерям. И тем не менее, полностью выкинуть из головы предложенный Кловером взгляд на евразийство и его роль в современном мире едва ли удастся. Как ни крути, а что-то в этом явно есть – слишком многое правда сходится.

Галина Юзефович