Анна и Сергей Литвиновы «В свободном падении» Москва. ЭКСМО. 2012

Глава первая.

Алексей Данилов.[1]

В небесах я чувствую себя великолепно.

Звучит в моем случае двусмысленно. А еще самонадеянно. По-пижонски. Очень снобистски, честно говоря,  звучит.

Но к черту оглядки. Я буду говорить только то, что думаю и чувствую. И прошу никакого подтекста и второго смысла в моих речах не искать. А то с вас станется. Еще начнете утверждать, что я описал второе пришествие. А я пишу  – просто дневник, и больше ничего.

И говоря о прекрасном самочувствии в небесах, я  всего  на всего имел в виду: я люблю летать на самолетах.

Мне нравится грандиозный вид под крылом. И удобные кресла. И пища, что тебе продумано приносят в пластиковой коробочке, покрытой пленкой. Сидишь, попиваешь кофеек, жуешь бутерброд – и в полном смысле слова находишься  между небом и землей.

Из одного мира, из одной жизни вылетел, а в другую еще не прилетел.

Поэтому ты с полным правом можешь заниматься в полете, чем угодно. Тебе дарят пару часов между двумя твоими жизнями. До полёта – и после. А ты стараешься это время  убить. Приканчиваешь минуты  со знанием дела: глубокомысленно пролистываешь глянцевый журнал, неспешно попиваешь кофей.

Я вообще-то не хотел ехать в Энск. Слишком близкое всё, слишком родное. Слишком много вибраций. Но Сименс как прицепился! Поехали да поехали, единственный из крупных городов, где мы ни разу не были, иные уж по два-три раза окучили, в Питере почти прописались, а Энск… К тому же город портовый, а, значит, денежный, ЛЮДИ НЕ БЕДСТВУЮТ, стало быть, И ПЛАТИТЬ смогут полной горстью. А то после гастролей в Смоленске с Липецком еле командировочные свои отбили.

Гастроли – так мы с Сименсом наши выезды называем. Сходство, конечно, имеется. Особенно если помнить, что воры и шулера тоже свои визиты гастролями именуют. Правда,  не очень понятно, на чьи экспедиции мои путешествия похожи больше: эстрадных звезд или карманников. Хотя смысл  заездов и у первых, и у вторых, и у меня —  одинаковый:  чёс. То есть отъем денег у населения, с той или иной степенью законности.

Я ведь только в начале своей карьеры считал, что у меня есть некая Миссия. Что я должен Выполнить Свое Предназначение. Но теперь  понимаю: Предназначение —  туфта на постном масле. Нет у меня, как и у большинства людей на земле, никакой особенной миссии. И моя жизнь — как и жизнь каждого из нас, людишек,  – есть просто способ существования белковых тел. Немногим отличающийся, по сути, от размножения и гибели плесени.

Думать, что ты можешь повлиять на судьбу человечества — самонадеянно и опасно. В моем случае – опасно смертельно. Потому что означает – заноситься перед лицом Бога или Судьбы (смотря в кого ты веришь).  Но. В кого бы ты ни верил, он или она (Бог или Судьба) – словом, высшие силы – заносчивых карают, и весьма жестоко. К примеру, только раскрылился человек управить судьбой если не всей планеты, то огромной страны  — как вдруг, бах, инсульт, и ничем он уже не управляет, а, напротив, колясочкой инвалидной, вместе с ним, прикованным, нянечка рулит. А он радостно мумукает, пытается объяснить, куда его катить надо.

В моем ведь случае особ опасно заносится. Потому что на жизнь одного, отдельно взятого человека (или группы людей), я повлиять, как раз таки, могу. Это не отрицается ни мной, ни кем иным из знающих меня людей. (Другой вопрос, насколько благотворно, в конечном итоге, моё влияние – но если мы эту тему начнём обсуждать – боюсь, разговор до завтрашнего утра не кончится). Когда у тебя действительно имеются способности  не просто вернуть загулявшего мужа в семью, но и заставить его заново полюбить благоверную – если об этом всерьёз задумываться, то недалеко  до идеи, что ты, скромный человечишко, равен богам. А вот это – как раз опаснейшее заблуждение. Которым я, повторюсь, не страдаю.

Подобные иллюзии исчезли у меня  давно. А вот прожить самому вкусно да достойно – другое дело. Ну, может, хорошим людям чем-нибудь помочь. Это мне по силам. Но в подобных устремлениях я не слишком отличаюсь от большинства землян.

Поэтому свой весьма странный талант я  давно уже не воспринимаю как нечто супер-пупер особенное. Просто кому-то Бог вручил при раздаче удивительно гибкий позвоночник, и он зарабатывает на арене человеком-змеей. Кому-то (как Сименсу) он выдал умение считать, как ЭВМ. Кому-то — талант и страсть к бизнесу, как моему отцу, а мне вот… Даже не знаю, как определить одним или хотя бы двумя словами мои таланты. Третий глаз? Экстрасенсорика? Ясновидение? Эти слова настолько затасканы и скомпрометированы мошенниками, что их даже  произносить не хочется. К тому же сии термины довольно неполно и  слабо отражает суть моего дарования. Я лично свою способность называю Дар. Слишком самонадеянно, да? Но я же даю это определение про себя и  не кричу о том на каждом перекрестке. К тому же сотни людей могут подтвердить: дар — не дар, но определенные способности у меня  и впрямь имеются. И потому – безо всякой особой рекламы, только благодаря легчайшим, инспирируемым Сименсом, слухам – в каждом новом городе меня начинают ждать. И даже раздувать вокруг моего грядущего визита ажиотаж.

Особенно – в городе моего детства.

 

Варвара Кононова.[2]

Мой командир, полковник Петренко, звонил мне, когда заблагорассудится. Если был на дежурстве, и хотел что-нибудь сказать в три часа ночи, он не комплексовал. Снимал трубку и набирал мой номер. А когда я однажды попыталась втолковать ему, что у меня есть право на отдых и какую-никакую личную жизнь, полковник поставил меня по стойке «смирно» и вдохновенно прочел короткую, но жесткую лекцию на тему что я: а) являюсь военнослужащей; б) наше подразделение, согласно наставлению, находится на постоянном боевом дежурстве; и в) сверхсекретная комиссия, где мы с ним оба, между прочим, служим, обязана самым оперативным образом откликаться на вызовы времени. Потом он сказал «Кругом», и… И, как ни в чем не бывало, продолжил в дальнейшем свою практику. И я смирилась. Не потому, что сильно верила в уже изрядно побитую молью Миссию нашей комиссии, нет. А, во многом  потому, что ночные петренковские звонки все ж таки звучали нечасто —  раз в месяц, в среднем. Можно потерпеть. К  тому же, полуночные разговоры с товарищем полковником были, по меньшей мере, занимательны. Или даже полезны.

Сегодня  он позвонил всего-то полпервого – я еще даже заснуть не успела, медитировала над книжкой. Всякий раз полковник начинал свои ночные разговоры с одной фразы:

-Спишь?

-Чего хотели, Сергей Александрович? – Совсем  не по уставному отвечала я.

-Твой подопечный начал активничать, — мрачно молвил Петренко.

-Какой из…? У меня подопечных много.

-Данилов. Алексей.

-А-а, тот парнишка из Москвы! Горящее дерево и прохождение сквозь стену в аэропорту «Шереметьево»?

-Да, и он уже далеко не парнишка. Я прикинул: ему уж за тридцать перевалило.

-Что натворил?

-Собирается на родину свою, в Энск.

-Ну и что?

-Как – что? – Начал заводиться полковник. –Там живет… Забыла?

— Ах, да. Но Данилов уже бывал в Энске.

-Да, но тогда ей одиннадцать  лет было. А он в свой прошлый приезд там собственную свадьбу праздновал.

До меня потихоньку стало доходить, чего опасается мой командир, и меня пронзил, словно электрический разряд, острый приступ страха. Но я все-таки пробормотала:

-Ну, раз собрался – значит, пусть себе едет…

-Ты, что, не понимаешь, Варвара, что им ни в коем случае нельзя встретиться?

Теперь я в голосе Петренко услышала слабый, но отголосок того, чего я еще никогда в его речах не слыхивала (а в очах не видывала). А именно – страха.

-Все равно,  вероятность очень мала, — проговорила я, — в Энске населения тысяч двести живёт. А то и триста уже.

-А если у них есть… — начал было полковник, но оборвал себя и сказал, достаточно жестко: — Короче, чтобы они, двое, повстречались, нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Ни за что. И я тебя уполномочиваю на применение любых методов. Вплоть до… — пауза, тяжелое дыхание в трубке, а затем: — Вплоть до физического уничтожения.