Ирада Вовненко. Дресс-код вдохновения

ПРОЛОГ

Какая-то женщина просыпается за пятнадцать минут до звонка будильника, лежит на спине, смотрит на люстру и немного на стену — монохромные обои золотистых тонов, никакого солнца сегодня, вот и хорошо. Садится, рассматривает с пристрастием ноги — эпиляцию и педикюр делала вчера, но все ли в порядке? Все в порядке, лак цвета венозной крови.

Встает и проходит на кухню, утром босиком особенно приятно.

Какая-то женщина достает из холодильника красивый темно-розовый кусок телятины, недолго полощет его под краном, опускает на дно кастрюли из нержавеющей стали, заливает холодной водой, включает газ. Улыбается эмалированной крышке плиты и даже поет что-то про осень. Возвращается к холодильнику. Вынимает из специального отделения ледяной крем KenzoKi, серия «Имбирь».

Какая-то женщина чистит зубы, одновременно загружает стиральную машину светлым бельем, засыпает порошок. Стоит под душем лишних пять минут, время есть, прилежно наносит на волосы бальзам, на лицо — маску, на мокрое тело — крем, обещает себе делать это каждый раз, обещания не сдержит. Вода заворачивается в стоке по часовой стрелке, говорят, в Южном вода ведет себя по-иному. Шумит феном. Растирает в ладонях воск. Укладывает челку гладко, по-особому.

Какая-то женщина включает компьютер, просматривает почту, читает два письма от приятельниц, удачно, что нет ничего рабочего, спешно отвечает, общие фразы, общие вопросы.

Какая-то женщина возвращается к плите, снимает бело-серую плотную пену, вытягивает вперед руку, хмурится на единичный неясный дефект маникюра, но нет, это освещение, освещение. Опускает в бульон крупную луковицу, крестообразно надрезав ее сверху, оранжевую морковку, поструганный корень сельдерея и две горошины душистого перца. Моет в раковине шампиньоны, чистит шесть крупных молодых картофелин, достает турку и варит кофе, очень крепкий. Про себя она называет его «немецкий» — вроде бы совершенно неуместно, но именно в Берлине, в крохотной арабской кебабной она познакомилась с его вкусом — насыщенным вкусом. В блюдце рыночный творог с зеленью и солью.

Какая-то женщина допивает кофе одним глотком, следом — холодную минеральную воду, сидит неподвижно некоторое время, смотрит в окно, хорошо слышит удары собственного сердца, и это отнюдь не кофеин. Открывает шкаф, притворяется, будто выбирает одежду, ерунда — все продумано заранее, вот это красное льняное платье на пуговицах, пуговицы металлические, а парадное белье она уже надела. Черное в полоску, без особых затей, но комплект даже с солидной скидкой стоил шестьсот евро, кошмар, кошмар. Платье кидает на кровать, хлопает себя по голому животу, изворачивается и осматривает спину, нормально все со спиной.

Удивительно, как строго судят себя женщины — без всякого сострадания и жалости, без поблажек и снисхождения. Ни долгие девять месяцев ожидания младенца, когда приходится носить свое изрядно потолстевшее и опухшее тело, ни рождение детей не снимает никаких обязательств. Мы, женщины, все равно оцениваем себя сугубо по внешним критериям и стереотипам: «У нее кожа более гладкая, а у этой брюнетки красивый плоский животик, совсем не такой, как у меня…» Неважно, что ей восемнадцать прекрасных лет, а тебе уже за сорок. И вот мысль сомнения уже понеслась быстрым ручьем, превращаясь в бурную полноводную реку. Достойна ли я его внимания, его любви? Его, обрюзгшего и потолстевшего, но такого «мачо». А нужно-то — всего ничего. Просто взять и полюбить себя, не пожалеть, а полюбить. И баловать, баловать! Ведь мужчины так обожают уверенных в себе женщин.

Какая-то женщина кромсает молодую картофелину и другую тоже, извлекает из бульона вареную луковицу, с брезгливой гримасой отправляет ее в мусорное ведро и морковку тоже. Нарезает шампиньоны, укроп и траву любисток, ах, запах, ах. Не забыть соль. Толчет в ступке черный перец. Закрывает кастрюлю крышкой. Смотрит на часы. Отлично.

Какая-то женщина подтягивает к себе объемистую косметичку, достает тональный крем Pro Lumiere от Chanel, с эффектом сияния, аккуратно распределяет тремя пальцами обеих рук, и как хорошо, что она все-таки разорилась на лучшую специалистку по бровям в городе.

Какая-то женщина застегивает металлические пуговицы на красном платье, разбрызгивает духи, с удовольствием вдыхает нежный аромат, раздувая ноздри, флакон кидает в сумку, и новые туфли из трех ремешков с высокими каблуками тоже. Не сможет она прыгать на таких целый день, только настроение испортится, а ближе к вечеру наденет.

Выключает огонь, теперь суп готов, она прекрасная хозяйка, никто и не спорит. Звонок, такси подъехало, сегодня она собирается выпивать и не за рулем, редкий случай. Дурацкое выражение, редкий случай. А ведь действительно. Редкий.

Стоп. Перестать. Закрывает дверь. Два поворота одного ключа, три — другого. Прыгает по лестнице, где-то в центре живота и немного в груди надуваются огромные пузыри, и надо хорошенько удерживать себя, как проволочное мюзле удерживает пробку у шампанского.

Какая-то женщина вернется не так чтобы поздно. Долго будет подниматься в неудобных туфлях из трех ремешков и высокого каблука по ступеням, отдыхая на каждой площадке, как старуха.

«Я — дура», — скажет с непонятным выражением и выдохнет, опасливо осмотрится, никого рядом. «Я — дура», — скажет она увереннее, достанет зеркало из кармана. Посмотрит на несчастное отражение с размазанной по тяжелым векам тушью, вспухшими губами, горящими щеками, пряди волос обрамляют гладкий лоб, коротко заплачет. В душном подъезде, на пыльной лестнице заплачет по себе.

Перестанет плакать, вытрет нос о рукав красного платья, наплевать. С чувством обретения трудного решения важного вопроса подумает, что сейчас, немедленно, в эту минуту позвонит подруге. Позвонит подруге, максимально спокойно скажет: «Алло». Подруга понятливо спросит: «Очень плохо?» — «Да». — «Ты дома уже?» — «В подъезде — рыдаешь?» — «Ага». — «Ну перестань, ты же знаешь…» — «Да». — «Перестала?» — «Почти». — «Давай завтра встретимся?» — «Посмотрим, работы полно». — «А мы вечером». — «Спасибо». — «Не за что».

Какая-то женщина откроет дверь ключом. Или еще постоит без всякого дела, переминаясь с ноги на ногу в неудобных туфлях. Три ремешка и высокие каблуки. Пересиливая себя, улыбнется своим близким людям — нежеланному, но все еще родному мужу, потому что двадцать лет просто так не вычеркнешь из жизни, и взрослой дочери. Муж просматривает рабочие материалы на личном ноутбуке, приветливо и слабенько улыбнется. Дочь живет своими интересами и, как ей кажется, не нуждается в опеке и родительских советах. Она держит дверь в свою комнату плотно закрытой.

Какая-то женщина постучится и скажет ей: «Добрый вечер».

Какая-то женщина. Может быть, вы?