Анатолий Вассерман, Нурали Латыпов. ОСТРАЯ СТРАТЕГИЧЕСКАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ

ЛУЧШЕ МАЛЕНЬКАЯ СТРАТЕГИЯ, ЧЕМ БОЛЬШАЯ ТАКТИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

23‑го февраля 2012‑го кандидат в президенты (ныне уже избранный президент) Владимир Владимирович Путин выступил на митинге своих сторонников на стадионе «Лужники».

«В этом году мы будем отмечать 200‑летие со дня Бородинской бит­вы – сказал оратор, – и как не вспомнить Лермонтова…

«Умрёмте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Битва за Россию продолжается».

Действительно, битва за страну продолжается. И линия фронта про­ходит не только между либералами и государственниками, не только между честными и коррупционерами, не только между богатыми и бед­ными, но – самое главное, с нашей точки зрения – между стратегами и тактиками.

Стратегам во все времена, во всех странах всегда приходилось тя­жело, поскольку стратегический замысел трудно понять даже хорошим тактикам – не говоря уже про широкие, мало просвещённые слои насе­ления, из коих так легко лепится так называемое «общественное мне­ние». России же ХХI века вообще можно поставить диагноз: острая стра­тегическая недостаточность.

Новый президент страны напомнил про двухсотлетие Бородинской битвы. Но именно этой битвы так старательно избегал один из величай­ших стратегов в истории России – Михаил Илларионович Кутузов. Ку­тузов очень тяжело переживал большой стратегический просчёт импе­ратора Александра I, заключившего союз с Британией против Франции.

От этого союза Россия ничего не выигрывала, а только теряла – как в настоящем, так и в будущем. Союз с тогдашней Францией принёс бы ей не только политические, но и экономические дивиденды, и укрепил бы её безопасность на долгую перспективу. Кутузову пришлось применить и высокое дипломатическое искусство, и низменную хитрость, чтобы придать действиям Российской власти максимум стратегичности. У Ку­тузова был колоссальный кредит доверия во всех слоях Российского об­щества – но даже этого кредита не хватило, чтобы избежать масштабного прямого столкновения с Наполеоном. В итоге, как писал тот же Михаил Юрьевич Лермонтов:

Плохая им досталась доля:

не многие вернулись с поля.

А ведь сохранение – как армии, так и мирного населения – ставил во главу угла Кутузов. «Скифская стратегия» русской армии удалась бла­годаря сложению двух кредитов доверия – сначала царя к Барклаю де Толли, а затем всего общества к Кутузову.

Избежать Бородинского сражения у фельдмаршала не получилось. Его замысел не понял бы ни народ, ни генерал, ни царь. Между тем Ку­тузов смог бы добиться той же победы над Наполеоном без бородинских жертв.

Ещё один стратегический замысел Кутузов не смог провести в жизнь. Перемирие, начатое было им с французами, оказалось сорвано под давлением британских интриганов и лазутчиков. А ведь реализуй Кутузов свой замысел, сохранилась бы большая сила российской армии и взаимно загасились бы силы армии Британии и Франции. Именно эти армии через пару–тройку десятилетий объединятся и будут гро­мить Россию в Крымской войне. Именно этого – доминирования буду­щей Британии в Европе за счёт русской крови – хотел избежать старый фельдмаршал.

Не смог он и остановить выход Российской армии за пределы рубежей страны. Россия освобождала Европу, ничего не получив взамен – ни мо­рально, ни материально. Тем не менее Кутузову хватило изворотливости сначала не допустить покушения на жизнь Наполеона (его намеревался провести диверсант Фигнер), а затем живым выпустить его из России.

Череда стратегических просчётов разных правителей разных эпох привела к тому, что – казалось бы неисчерпаемые – людские ресурсы России к XXI веку оказались катастрофически подорваны. Путин гово­рил на том же митинге: «Нас больше, чем 140 миллионов человек! Но мы хотим, чтобы нас было больше».

Он же говорил когда-то о крушении Союза как о величайшей гео­политической катастрофе. И мы с ним в этом полностью солидарны. В этой книге подробно исследуются как все аспекты случившейся катас­трофы, так и возможности избежать дальнейших потерь территории и населения России. Колоссальные территориальные потери, случивши­еся в конце ХХ века, при всей их трагичности несоизмеримы с потерями человеческими. 140 миллионов даже абсолютно полноценных членов общества не удержат нынешнюю территорию в сложившейся геополи­тической ситуации. А если учесть больных, пьющих, наркоманов, ста­новится совсем тревожно.

Вот почему мы уверены: Путин-тактик должен вырасти в Путина-стратега. Эта книга – своеобразное развёрнутое письмо на эту тему но­вому президенту и думающей части его команды.

 

ЮБИЛЕЙНЫЕ УРОКИ

О вождь несчастливый!… Суров был жребий твой:

Всё в жертву ты принёс земле тебе чужой.

Непроницаемый для взгляда черни дикой,

В молчаньи шёл один ты с мыслию великой,

И в имени твоём звук чуждый не взлюбя,

Своими криками преследуя тебя,

Народ, таинственно спасаемый тобою,

Ругался над твоей священной сединою.

И тот, чей острый ум тебя и постигал,

В угоду им тебя лукаво порицал…

И долго, укреплён могущим убежденьем,

Ты был неколебим пред общим заблужденьем;

И на полу-пути был должен наконец

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, обдуманный глубоко, –

И в полковых рядах сокрыться одиноко.

А.С. Пушкин. «Полководец»

 

Публицисты и историки XIX века говорят о троих российских стратегах, проявивших себя в войне с Наполеоном. Современные работы предпочи­тают выделять двоих. Но один из них и доселе оценён далеко не в полной мере. Хотя именно Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли посвящено стихотворение Пушкина «Полководец», откуда взяты строки эпиграфа.

Несомненно лучшим тактиком той эпохи был Наполеон Карлович Бонапарт . Разве что Александр Васильевич Суворов мог надеяться раз­

бить его в полевом сражении . Лучший же ученик Суворова Михаил Ил­ларионович Голенищев-Кутузов на вопрос одного из младших своих до­мочадцев «Неужели надеетесь разбить Наполеона?» ответил обдуманно: «Разбить не надеюсь, но обхитрить – думаю, что смогу». По части веде­ния отдельного сражения Наполеону не было равных. Кутузов мог наде­яться разве что выстоять под его ударами.

Вдобавок французские войска были лучше русских по боевому опы­ту: с 1792‑го страна воевала со всей Европой. И в этих сражениях от­работала множество новых тактических приёмов, высокоэффективных, как любая военная новинка (так, построение глубокой колонной вмес­то ровной стрелковой цепи упростило маневрирование на пересечён­ной местности, хотя и повысило уязвимость войск для артиллерийского огня – но тогда никто лучше самих французов не умел массировать этот огонь). Да и снабжались французы лучше. Император искоренил армей­ских казнокрадов самыми свирепыми способами – включая смертную казнь не на новомодной гильотине и даже не положенным военнослу­жащему расстрелом, а через повешение. Российское же казнокрадство процветало ещё тогда без всяких препятствий. В результате, например, в одном из походов солдаты под командованием Леонтия Леонтьевича Бенигсена питались в основном сырой мёрзлой картошкой.

Вдобавок незадолго до вторжения Наполеона в русской армии раз­горелся очередной раунд традиционных интриг. Причём ключевую роль в них играл сам император Александр I Павлович Романов. Он оказался на троне в результате убийства заговорщиками его отца Павла I Петро­вича и, понятно, не желал, чтобы и на него нашёлся заговор. Поэтому старательно организовывал грызню между своими приближёнными. В частности, давал им пересекающиеся полномочия: система сдержек и противовесов придумана за многие века до Бориса Николаевича Ельци­на.

Кстати, судьба императора Павла заслуживает отдельного рассмот­рения здесь хотя бы потому, что изрядно повлияла на все последующие взаимоотношения России с Францией. Ведь сам Павел дважды, говоря современным языком, поменял политическую ориентацию (в смысле отношения к Франции).

В момент воцарения он относился к Франции очень тепло – просто назло покойной маме: та восприняла французскую революцию в целом весьма неодобрительно, а уж казнь законного короля и вовсе вызвала её негодование. Павел же в бытность свою наследным принцем успел по­ездить по Европе, проникся модными тогда идеями свободы, равенства и братства. Да на это наложилась ещё и неприязнь к маме, десятилети­ями державшей его в стороне от законного трона (по тогдашнему праву и обычаю она могла считаться разве что регентшей, обязанной передать трон сыну сразу по его совершеннолетии). Павел успел возненавидеть едва ли не всё, что она делала. И стал искать пути сближения с Франци­ей просто назло покойнице.

Но тут Наполеон совершил одну из множества ошибок своей поли­тической стратегии. При всех своих несомненных военных и хозяйствен­ных талантах он отродясь не бывал дипломатом. И по дороге в Египет в 1798‑м захватил остров Мальта. Просто потому, что ему был необходим промежуточный опорный пункт на пути снабжения экспедиционного корпуса. Но изгнанные оттуда рыцари обратились за поддержкой к им­ператору Павлу, уже заслужившему репутацию последнего рыцаря Евро­пы. Захват Мальты, дотоле ничем не угрожавшей Франции, Павел счёл деянием неблагородным и заслуживающим наказания. Он тут же вошёл в антифранцузскую коалицию и направил опального (за близость к им­ператрице Екатерине и неприязнь к павловским реформам вооружён­ных сил в прусском стиле) Суворова зачищать Италию от французов. Вскоре боевые действия перешли на территорию Швейцарии.

Здесь наложились друг на друга сразу несколько сюжетов.

Гений Суворова, отточенный десятилетиями сражений в причерно­морских степях (с эпизодическими боями на северо-востоке Европы), совершенно не был отшлифован условиями серьёзно пересечённой мест­ности. Суворов спланировал швейцарскую кампанию в том же стиле, ка­кой принёс ему бесчисленные победы в кампаниях против Турции. Меж­ду тем особенности движения в горах совершенно иные. Там одинаковые расстояния требуют иной раз времени, различающегося во многие разы. Синхронизация движения двух русских и двух австрийских отрядов на­рушилась, и французы получили возможность бить их по частям. Если бы австрийцы заранее предупредили Суворова об этой особенности пре­красно изученного ими театра военных действий или хотя бы обеспечили войскам надлежащее снабжение и организовали точки промежуточных стоянок для новой синхронизации маршей, осложнений не возникло бы. Но союзники самоустранились и от снабжения, и от планирования. Ошибка Суворова, не исправленная вовремя, стала роковой. Правда, ему удалось вывести из Швейцарии неожиданно большую долю войск. Пре­следовавший его генерал (и будущий наполеоновский маршал) Массена говорил, что отдал бы все свои победы за такое отступление. Тем не менее провал был налицо – и налицо была вина союзников и за саму идею пе­реброски русских войск в Швейцарию для замены уходящих австрийцев, и за дезорганизацию похода. Австрийцы поступили абсолютно непоря­дочно и в политическом, и в военном смысле.

Одновременно предали англичане. После ухода Суворова они стре­мительно вытеснили русских из Италии – прежде всего руками своих южноитальянских союзников. Решающую роль тут сыграли легендар­ный адмирал Хорацио Эдмундович Нелсон и его любовница Эми Лайон (по мужу – Хэмилтон). Они обрели непререкаемое влияние на короля Неаполя и обеих Сицилий (леди Хэмилтон, по слухам, даже стала по совместительству любовницей королевы) и добились резкого поворота Италии в сторону от России, фактически спасшей Италию от полной французской оккупации.

Наконец, те же англичане в 1800‑м захватили Мальту – но не вос­становили её независимый статус и не отдали Павлу, бывшему уже грос­смейстером Мальтийского рыцарского ордена, а оставили в своём вла­дении. Остров обрёл независимость только в 1964‑м – на исходе распада Британской империи.

Словом, у Павла накопилось множество поводов к новому сближе­нию с Наполеоном. Но кроме поводов были и причины.

Главная причина – промышленная революция. К тому времени она только начиналась, и её плодами успела воспользоваться только Англия. Российская (и французская) промышленность ещё пребывала на преды­дущем эволюционном витке и заведомо проигрывала в конкуренции с ан­глийской. Для её совершенствования требовались немалые капиталовло­жения, а кто же по доброй воле вложится в явно невыигрышное дело? Ещё Юбилейные уроки 1

тогда многие инстинктивно понимали то, что лишь во второй половине XIX века внятно сформулировал Даниэль Фридрих Йоханнович Лист: развитие новых отраслей и технологий требует временной самоизоляции рынка от внешних конкурентов. Наполеон лишь через несколько лет ус­тановил полную блокаду европейского континента от английских това­ров – но первые намёки на неё уже просматривались. Да и опыт Жана-Батиста Николаевича Кольбера, создавшего при Короле-Солнце первое поколение французской крупной промышленности, ещё не забылся.

После Трафальгарской битвы (21‑го октября 1805‑го года) Наполе­он уже не смог бороться с Британией на море, где Англия стала почти единственной владычицей. Но торговлю английскими товарами можно было блокировать на суше – это подорвало бы экономику Британии.

Идея экономической блокады Великобритании родилась во времена французского Конвента. В 1793‑м году Комитет общественного спасе­ния запретил ввозить во Францию многие фабричные изделия – конеч­но, изготовленные в Англии. Разрешалось ввозить фабрикаты только из дружественных Франции государств. Нейтральные государства начали жаловаться на «права», которые Англия присвоила себе на море благода­ря собственному перевесу. В 1798‑м англичане разрешили нейтральным судам ввозить продукцию враждебной страны в Британию и в их отечес­твенные порты, и ещё подтвердили это правило в 1803‑м, но этого было мало – и англичанам, и Наполеону. Англичан не устраивала оживлённая американская торговля: американские суда ввозили в английские порты товар из французских и испанских колоний Вест-Индии. Тем более, что американцы вскоре превысили свои права, начав ввозить во Францию и Голландию товары из колоний этих стран.

Король Великобритании Георг III 16‑го мая 1806‑го подписал указ: Англия объявляла блокаду всех портов Европы, всех берегов и рек на всём пространстве от Эльбы до Бреста. На практике было блокировано только пространство между устьем Сены (порты Гавр и Онфлёр) и пор­том Остенде. В порты между этими двумя пунктами не имели права за­ходить никакие нейтральные суда. Корабль, захваченный при попытке зайти туда, признавался законной добычей англичан. Однако нейтраль­ные суда могли свободно входить в указанные порты и выходить из них, если они «не грузились в каком-либо порту, принадлежащем врагам Его величества, или не следовали прямо в какой-либо из принадлежащих врагам Его величества портов». В тексте указа старательно не уточнялся вопрос происхождения грузов.

Наполеон этого допустить никак не мог. Сославшись на то, что Ан­глия нарушает признанное всеми цивилизованными народами между­народное право, 21‑го ноября 1806‑го – после разгрома прусской армии французами, – Наполеон подписал Берлинский декрет о континенталь­ной блокаде, благо к тому моменту контролировал всю береговую линию Европы. Декрет запрещал торговые, почтовые и иные отношения с Бри­танскими островами; эту политику должны были поддержать все под­властные Франции, зависимые от неё или союзные ей страны. Любой ан­гличанин, обнаруженный на этих территориях, становился военноплен­ным; корабли отходили французам, товары, принадлежащие британцам, конфисковывались. Ни одно судно, следующее из Англии или её колоний или заходившее в их порты, не допускалось во французские порты.

Великобритания в ответ широко развернула торговую войну на море. Процветала контрабандная торговля. «Королевские приказы» 1807‑го года запретили нейтральным государствам торговать с враждебными странами и принуждали корабли нейтральных стран заходить в британские порты – платить налоги и пошлины Англии.

В конце 1807‑го года Наполеон подписал так называемые «миланские декреты», по которым всякий корабль, подчинившийся распоряжениям английского правительства, приравнивался к вражеским судам и подле­жал захвату. А 18‑го октября 1810‑го издал указ, по которому все британс­кие товары, обнаруженные на твёрдой земле, должны быть сожжены.

Континентальная блокада способствовала интенсификации отде­льных отраслей промышленности (главным образом металлургической и обрабатывающей) но подорвала экономику тех европейских стран, что были традиционно связаны с Великобританией. Конечно, они не­прерывно нарушали указы Наполеона. Главная задача блокады, постав­ленная Наполеоном, – сокрушение Великобритании – оказалась невы­полненной. Чем сильнее Наполеон закручивал гайки, тем больше росло внутреннее сопротивление на вроде бы подвластных ему территориях.

Кстати, в разгар континентальной блокады число промышленных предприятий в России выросло на треть. И примерно на столько же вы­росло производство на уже существующих. Для России в целом противо­стояние Англии было выгодно. К сожалению, оно оказалось невыгодно для тогдашнего правящего класса: Англия, в отличие от Франции, ост­ро нуждалась в российском сырье и сельскохозяйственной продукции, а сами дворяне с удовольствием покупали английские промышленные то­вары, считая местную продукцию заведомо недостойной просвещённого внимания . Поэтому при Александре Россия саботировала блокаду, что и стало главной причиной наполеоновского вторжения 1812‑го года. Па­вел, относившийся к своим дворянам довольно жёстко, вряд ли допустил бы такое развитие событий. Приведём обширную цитату К. Военского:

«В начале XIX в. единственным сословием, имевшим политическое значение, было дворянство, желанию которого и вынужден был усту­пить Александр, порвавший перед лицом дворянской фронды союз с Наполеоном, во всех отношениях выгодный для России.

Цель Наполеона отнюдь не ограничивалась интересами одной Франции. Он хотел освободить континент от экономической зависимос­ти Англии и тем положить основание самобытному развитию промыш­ленности Европы. Он называл Англию «великим ростовщиком мира» (lе grand usurier du monde) и считал себя апостолом великой борьбы за экономическое освобождение Европы.

Насколько верны были его расчёты, свидетельствуют цифры, каса­ющиеся числа фабрик и заводов в России. В 1804 г. число фабрик было 2423, через десять лет – 3731, т.е. возросло на целую треть. Количество рабочих в 1804 г. – 95 202, в 1814 г. – 169 530. Более всего развилась про­мышленность бумаго-ткацкая, затем железо-чугунная.

Совершенно без изменения остались отрасли, изготовляющие пред­меты роскоши.

Главную причину неудачи континентальной системы следует искать в экономической отсталости Европы, которая ещё не вышла из земледельчес­кого периода, тогда как Англия давно уже перешла к капиталистическому производству. Европа сбывала сырьё Англии, а от неё получала всевозмож­ные изделия.

Через 10–15 лет Европа приспособилась бы и развила внутри себя об­рабатывающую промышленность, но Англия ценою огромных пожертвова­ний, рискуя полным банкротством, напрягла все силы страны для борьбы с могущественным и гениальным врагом своим – Наполеоном, и он пал, сломленный невозможностью добиться в Европе единства политики, требо­вавшей жертв в настоящем, но сулившей неисчислимые выгоды в будущем.

Англия победила. За нею осталось мировое владычество над морями и в цепких руках её снова сосредоточилась вся внешняя торговля Европы, которая терпела денежную зависимость от островной державы, а нередко должна была считаться с её желаниями и в международной политике на континенте. Выгоды этой политической конъюнктуры впоследствии испы­тала на себе тогдашняя союзница Англии – Россия: в эпоху Севастополя, в кампанию 1877–1878 гг. и в последнюю русско-японскую войну.