Александр и Антон Чеховы. Воспоминания. Переписка

После смерти Антона Павловича Чехова о нем возникла целая литература, отнесшаяся в высшей степени сочувственно к его памяти. Покойный писатель был охарактеризован со многих сторон — и как человек, и как автор, и как мыслитель-идеалист, и даже как quasi-пессимист. Были также попытки дать материал для его биографии. Но это был лишь отрывочный, случайный материал — эпизоды, выхваченные из жизни писателя и переданные частью правдиво, частью же в искаженном виде. Стройного целого по этим отрывкам составить нельзя. Биография Антона Павловича — дело будущего, да, пожалуй, — и не особенно близкого.
О детстве покойного А.П.Чехова, о его первоначальном воспитании и о первых школьных шагах не написано пока еще ни одной строки. Правда, когда телеграф принес из Баденвейлера известие
о его ранней кончине и когда искренно горевала об ушедшем крупном таланте вся интеллигентная и мыслящая Россия, редакции некоторых южных газет самым добросовестным образом собрали от проживающих в Таганроге родственников покойного — преимущественно от дальней тетки Антона Павловича, Марфы Ивановны Морозовой, — немало сведений о его детских годах. Но эти сведения односторонни и не всегда точны. Оно и понятно. М.И.Морозова теперь уже преклонных лет: многое уже испарилось из ее памяти,
а многое и перемешалось. О первых же собственно школьных годах Антона Павловича никто не мог ничего рассказать репортерам ростовских и таганрогских газет. Эти сведения можно было почерпнуть только в тесной семье его ближайших родственников. Но семье, подавленной горем, было не до того. Да к ней, к слову сказать, мало кто и обращался. Представители журнального и газетного мира были — за немногими исключениями — очень деликатны, щадили чужое горе и не приставали с расспросами.
Ближе всех жизнь покойного писателя знали его братья. Но ни один из них под давлением семейного горя, вызванного тяжелою утратой, долго не мог взяться за перо, и только сравнительно недавно Михаил Павлович Чехов напечатал в «Журнале для всех» обстоятельную и правдивую страничку из жизни Антона Павловича — юноши. Период же первого и самого раннего школьного возраста составляет пробел.
Теперь, когда жгучая боль улеглась и когда воспоминание об утрате волнует уже не так сильно, я позволю себе скромную попытку восполнить пробел и набросать по воспоминаниям несколько страниц из ранней школьной жизни Антона Павловича. Я уверен, что эти страницы известны только одному мне как самому старшему члену в семье и как ученику той самой греческой школы, о которой сейчас пойдет не лишенная — как мне думается — некоторого бытового интереса речь.

 
Александр      1 февраля 1883, Таганрог

Бесселезеночный брат мой!

Прими запоздалое поздравление мое с тезоименитством. По-моему, лучше поздно, чем никогда.

Прихожу я в неестественное удивление по поводу столь правильного выхождения в свет «Зрителя». Я уже получил 6 №№ и при сем прилагаю легонькую белиберду для этого же журнала.

За «Осколки» благодарю, но только их не получаю, о чем и довожу до твоего сведения, дабы ты снова порадел.

Подобный же казус отмочила и «Нива», которую я выписал за деньги и которой еще ни одного №№ не получал.

Сукины вы сыны с Косым Лебедем; почто дядьку журналами награждаете, а брату единоутробному — ничего?! Да будет ми «Свет и тени».

Николаю передай мою скорбную благодарность за его упорное молчание. Он, из каких бы источников ни вытекало, страшно оскорбляет меня. Мне казалось, что пережитые купно невзгоды учениче­ских годов, глада, хлада и взаимной поддержки, дают мне некоторое право на письмо от него хоть раз в два месяца.

Не забудьте, что ведь я волею судеб отрезан от семьи тысячеверстным расстоянием и поставлен в такие условия, когда всякая строка из семьи ценится.

Батька в гонор ударился: не пишет. Он в силу каких-то «юридических» соображений нашел, что я «не оправдал себя ни любовью, ни доверием», не поцеремонился преподнести этот подарок мне
к празднику и — умолк. Маменьку же Господь книжному искусству не дюже умудрил; к тому же они люди немолодые, и их молчание — Господь простит. А вот косым лебедям, с которыми мы тесно связаны братским и дружеским вервием, это уже непростительно.

На лето жду вас к себе. По сведениям от Агали — за прошлое лето девок столько народилось, что вам скучно не будет. Даже, кажется, Аноша намерен вторично жениться, а кстати, и «Зритель» издается.

Я потихоньку становлюсь почтенным и уважаемым гражданином. В собор хожу в табельные дни не иначе как налепляя воском на галстух свою гимназическую медаль. Словом, иду по стопам прародительским. С дядькою в большой дружбе.

A prop\s: что за Ч-ву магнетизировал шелопай некий в редакции «Свет и тени»? Уже не сестру ли? Ответствуй. Сведения доставлены «Московским листком».

Приезжайте, братие, косые и прямые. Покои и брашна уготованы вам, и красоты морской достаточно. Один хохол, приехавший за солью, пришел даже в восхищение: «Воды богато-пребогато, гора высока-превысока, и пид горою цуцик сере… От красыво!..»

Истем да свидания.

Жду ответа.

Ваш А.Чехов.

Приложение — «Зрителю». Пришлю еще. Гонорар — сестре, и 9 р. с копейками, кои числятся за тобой, ей же, ибо в феврале денег выслать не буду в состоянии, ибо жду славного продолжения не менее славного рода своего.

Сестре напишу ответ отдельно.

 

Между 3 и 6 февраля 1883, Москва

 

Любезный друг Сашинькёх!*

Письмо твое поганое получил и оное читал с упреком в нерадении. Я читал твое письмо тетеньке, Семен Гавриловичу, Сергей Петровичу, Иван Егорычу, и всем оно понравилось. Сергей Петрович прослезился, несмотря даже на то оскорбление, которое ты, по неразумию своему и гордыне, нанес величию богов. «Осколки» ты будешь получать. Я вчера еще раз писал Лейкину, а Лейкин исполняет мои прошении с особенною ревностью: я у него один на солидных бджёл. Журнал, как увидишь, умно составляемый и ведомый, хорошо раскрашиваемый и слишком либеральный. Там у меня, как ты увидишь, проскочили такие вещи, какие в Москве боялись принять в лоно свое даже бесцензурные издания. Боюсь, чтобы его не прихлопнули. Получаю от Лейкина 8 коп. за строчку. Гонорар наиаккуратнейшим образом высылается каждое первое число.

«Зритель» и выходит аккуратно, и платит аккуратно. Я заработал уже в нем рублей 90.

Становлюсь популярным и уже читал на себя критики.

Медицина моя идет crescendo. Умею врачевать и не верю себе, что умею… Не найдешь, любезный, ни одной болезни, которую
я не взялся бы лечить. Скоро экзамены. Ежели перейду в V курс, то, значит, finita la comedia…  Не имея yсов, знаний и возраста, придется вступить на стезю Захарьиных и Циркуненков… Материя скучная…

Пиши, любезный.

А.Чехов.

Милостивейшая государыня Анна Ивановна!

Как ви наивны! Неужели ви думаете, что молчание ведет к совершенству в смысле спасения? Ну отчего бы Вам не написать хоть строчечку… (хоть копеечку! — как говорит Стружкин). Сердиты Вы, что ли? Если сердиты, то бросьте сердиться… наплюйте… Будьте грамотны и нас ради… Ведь Вас учили грамоте не для того только, чтобы прочитывать на Долгоруковской улице гробовые вывески
и переводить А.М.Дмитриеву итальянские комедии.

У вас сейчас весна будет. Счастливчики!

Я недавно послал письмо Вам, о судьбе которого ничего не ведаю. Шурке советую щеглов ловить. Что он поделывает? Учится?

Летом прибудем сечь Ваше потомство.

Существует ли Борискин кабак?

Андай кому следует. [Конец письма не сохранился.]