Вероника Рот «Избранная»

2.
Это безумие, и я это знаю. Ошибка в долю дюйма, полусекундное промедление, и моя жизнь оборвется. Жар раздирает мне грудь, и я улыбаюсь, хватая следующий прут. Я подтягиваюсь, мои руки дрожат, я упираюсь ногой и встаю на очередную перекладину. Обретя равновесие, я смотрю вниз на Четыре. Но вижу не его, а землю.

У меня перехватывает дыхание. Я представляю, как мое тело камнем летит вниз, врезаясь по пути в перекладины, как мои руки и ноги раскинуты под неестественными углами на мостовой, как у сестры Риты, которая не допрыгнула до крыши. Четыре хватается за перекладины обеими руками и с легкостью подтягивается, как будто садится в кровати. Но он не спокоен и не безмятежен — каждый мускул на его руках напряжен. Глупо думать об этом, когда до земли сотня футов.

Я хватаюсь за очередную перекладину, нахожу, куда поставить ногу. Когда я снова смотрю на город, здание мне не мешает. Я достаточно высоко, чтобы видеть горизонт. Большинство зданий — черные силуэты на темно-синем небе, но на макушке «Втулки» горят красные огни.
Они мигают вполовину медленнее, чем бьется мое сердце.
Улицы под зданиями похожи на тоннели. Несколько мгновений я вижу лишь темную пелену на земле подо мной, лишь смутные различия между зданиями, небом, улицами и землей. Затем я вижу внизу крошечный пульсирующий огонек.
— Видишь? — Я указываю на него.

Четыре перестает карабкаться, только оказавшись за моей спиной, и смотрит мне через плечо; его подбородок совсем рядом с моей головой. Его дыхание касается моего уха, и я снова дрожу, как тогда, когда поднималась по лестнице.
— Ага.
Его лицо расплывается в улыбке.
— Это в парке на конце пирса,— говорит он.— Я так и думал. Вокруг открытое пространство, но деревья немного его маскируют. Явно недостаточно.
— Отлично.
Я смотрю на него через плечо. Мы так близко, что я забываю, где нахожусь, но зато замечаю, что уголки его губ от природы опущены, как и у меня, и у него шрам на
подбородке.
— Гм.— Я прочищаю горло.— Спускайся. Я следом.

Четыре кивает и начинает спускаться. У него такие длинные ноги, что он легко находит место для ступней и пролезает между арматурой. Даже в темноте видно, что его руки ярко-красные и дрожат.

Я спускаю одну ногу, опираюсь на поперечину. Прут трескается под моим весом и отламывается, со звоном ударяясь по пути о пяток других прутьев и подпрыгивая на
мостовой. Я вишу на перекладине, мои ноги болтаются в воздухе. Из груди вырывается сдавленный вздох.
— Четыре!

Я пытаюсь найти, куда поставить ногу, но ближайшая опора в паре футов и до нее не дотянуться. Мои ладони вспотели. Я вспоминаю, как вытирала их о брюки перед Церемонией выбора, перед проверкой склонностей, перед каждым важным событием, и едва сдерживаю крик.
Я соскользну. Соскользну.
— Держись! — кричит он.— Просто держись. У меня есть идея.
Он продолжает спускаться. Он движется в неправильном направлении; он должен карабкаться ко мне, а не от меня. Я смотрю на свои руки, обхватившие узкий прут
так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мои пальцы темно-красные, почти пурпурные. Долго они не протянут.
Я долго не протяну.
Я зажмуриваюсь. Лучше не смотреть. Лучше притвориться, что всего этого не существует. Я слышу, как кроссовки Четыре скрипят по металлу, как он быстро
перебирает перекладины лестницы.
— Четыре! — кричу я.

Возможно, он ушел. Возможно, он меня бросил. Возможно, это проверка моей силы, моей храбрости. Я вдыхаю через нос и выдыхаю через рот. Считаю вдохи, чтобы успокоиться. Раз, два. Вдох, выдох. «Ну же, Четыре,— моя единственная мысль.— Ну же, сделай что-нибудь».

Затем я слышу, как что-то хрипит и скрипит. Перекладина, за которую я держусь, содрогается, и я кричу сквозь сжатые зубы, пытаясь не разжать пальцев.
Колесо движется.

Воздух обвивается вокруг лодыжек и запястий, потому что ветер бьет фонтаном, словно гейзер. Я открываю глаза. Я двигаюсь — к земле. Я истерически смеюсь, голова идет кругом, а земля все ближе и ближе. Но я набираю скорость. Если я не спрыгну в нужный момент, движущиеся кабинки и металлическая арматура потащат мое тело за собой, и тогда я точно умру.

Каждая мышца в моем теле напрягается, когда я бросаюсь к земле. Я вижу трещины на мостовой, отпускаю руки, и мое тело камнем падает вниз. Ноги подламываются, и я прижимаю руки к телу, стараясь как можно скорее перекатиться на бок. Бетон царапает лицо, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как кабинка мчится на меня, словно гигантский ботинок, готовый раздавить. Я снова перекатываюсь, и дно кабинки задевает мое плечо.
Я в безопасности.
Я прижимаю ладони к лицу и даже не пробую встать. Если я встану, то наверняка сразу упаду. Я слышу шаги, и Четыре хватает меня за запястья. Я позволяю ему отвести мои руки от глаз.

Моя ладонь идеально помещается между его ладонями. Тепло его кожи превозмогает боль в пальцах, слишком долго цеплявшихся за прутья.
— Все в порядке? — спрашивает он, сжимая мою ладонь.
— Ага.
Он начинает смеяться.

Через мгновение я присоединяюсь к нему. Свободной рукой я помогаю себе сесть. Я остро чувствую, сколь невелико расстояние между нами — не больше шести дюймов. И все они заряжены электричеством. Но кажется, что мы должны быть еще ближе.