Библио-movie. Часть I. Залечь на дно в…

Ника Налёта

Конец мая. Для школьников уже прозвенел последний звонок, для студентов самое время готовится к сессии, а некоторые счастливчики скоро защитят диплом. Во всяком случае, попробуют. Но мало кто держит в уме, что это прекрасное, цветущее время связано ещё и с поистине гоголевским кошмаром. И именно потому, что мало кто держит это в уме, кошмар получается таким забористым. Речь, конечно, идёт о погашении задолженностей перед библиотекой.

И если в школе степень ужаса зависит исключительно от вашей личной подверженности параноидальным настроениям, ну, ещё, пожалуй, от позиции ваших родителей по вопросам «что такое хорошо и что такое плохо» — то в ВУЗе всё зеркально наоборот. Обнаглев и размякнув за несколько лет студенчества, приучившись употреблять никотин с методистами из деканата и алкоголь с сотрудниками кафедр в нарушение всякой субординации, будущий молодой специалист свято уверен в том, что никаких идиотских условностей в мире давно не осталось.

И никогда, никогда Плейшнер не будет так близок к провалу. Потому что без закрытого обходного листа студента не допускают к дипломной защите и сдаче государственных экзаменов. А отсутствие задолженностей в библиотеке является едва ли не главным заданием квеста под названием «обходной лист». Ибо договориться с преподом, которому вы когда-то клятвенно пообещали прийти и досдать как следует, вы мне только ведомость закройте, потому что отчисляют уже, а в зачётку потом – это можно. Есть даже вариант, что означенный препод вас и не вспомнит, что он подмахнет зачетку выпускника не глядя, что он вообще с утра не очень хорошо себя чувствует, что даже все четырнадцать-пятнадцать таких преподов именно так и поступят. Но только не библиотекари. Никогда. Ни за что!

Я расскажу вам душераздирающую историю о том, как был закрыт обходной лист студентки выпускного курса филологического факультета и как она вместе с дипломом обзавелась оригинальным фото на памятник. Но сначала давайте сделаем небольшой экскурс в школьные годы.

***

В третьем классе, после которого у рожденных в СССР начиналась средняя школа, кабинетная система и практически трудовой стаж, к нам повадилась ходить библиотекарша. Работала она в крайне странном заведении у нас на районе, которое было ориентировано на школьников, но числилось при этом сугубо цивильной детской библиотекой. Это был своего рода сетевой маркетинг: как светское, а не школьное учреждение, библиотека располагала внушительным набором тогдашних бестселлеров, за которыми гонялись и которые «из-под полы» стоили втридорога. Сотрудники библиотеки работали по принципу представителей Avon и Oriflame: они ходили по закрепленным за ними школам и носили сумки с книгами и гроссбухи, в которых велся учет, кто что взял читать и когда должен вернуть. Поскольку предприятие было сугубо некоммерческим, одному Богу известно, что с этого имела библиотека и на какие нетрудовые доходы она закупала такие книги, как «Митя Метелкин в стране Синих Роз», «Жёлтый туман», «Эмиль и сыщики» и «Приключения капитана Врунгеля». Вероятно, это был результат деятельности какого-то тайного мецената. Сейчас узнать точно не представляется возможным. Известно другое: книги выдавались на срок от трех дней до двух недель. Маньяки вроде меня (а я была известна в среде районных маргиналов, увлекавшихся вместо жвачек и мордобития чтением и шахматами, тем, что прочла во втором классе «Семь подземных королей» за четыре часа, не вставая с кресла) могли, конечно, брать книги на трое суток. Но здесь нужно было учитывать один существенный момент. Взять и прочитать книгу – полдела. Её ещё надо вернуть! А для этого в день, когда приходит библиотекарша, книгу надо дома не забыть. Что, конечно, уже гораздо сложнее.

С другой стороны, вынужденные трудиться в неблагодарных условиях полурабочей окраины библиотечные дамы смотрели на редких маленьких книгочеев так умильно, что прощали нам просрочки, дописывая плюс одну книгу, которую мы должны были принести после, вместе с той, предыдущей.

Не будем создавать нездоровый саспенс. Ближе к 25 мая, дню торжественного родительского собрания, концерта и раздачи табелей я была должна библиотеке, как не всякий курильщик крэка своему драгдилеру. За мной числилось десять томов, одним из которых были те самые «Приключения капитана Врунгеля», стоившие на базаре 10 советских рублей. На червонец две-три подруги (судя по тому, что я краем уха слышала про одну нашу одиозную дальнюю родственницу) могли успешно выступить в ресторане до закрытия. Купить дефицитную (потому что интересную! нынешним читателям таких сложностей уже не понять…) книгу по её реальной цене глупо было бы и мечтать. У библиотекарей зрели выраженные неприятности. Нечего и говорить, что у меня они уже просто-таки колосились.

Приключения капитана Врунгеля. Неклассическая иллюстрация

Покойная ныне первая учительница Людмила Ивановна, выпускавшая мой класс, вдохновенно делала мне так называемые вырванные годы. В переводе на русский язык это значит – трепала нервы и всячески осложняла жизнь. Спустя очень много лет я поняла, что мое бесконечное чтение и выкрики правильных ответов с задней парты (на переднюю меня не пускали из-за привычки вытягивать ноги под самую классную доску) все три года неимоверно раздражали женщину, привыкшую к имиджу Очень Хорошей Учительницы. И вообще выскочек никто не любит. Поэтому вместо того, чтобы просто побеседовать с моей мамой и попросить  её по-человечески собрать мне с вечера пакет с книгами, Людмила Ивановна третировала меня, как последний раз в жизни. Собственно, так оно и было – до выпуска и перехода в старшую школу осталось всего ничего. От этого в моей голове рождались не видения даже – я до сих пор не могу отчетливо сформулировать, чего конкретно я так боялась – а некие смысловые галлюцинации. Которые именно и были причиной просрочки сдачи книг. У меня от страха свело мозг, как в песне Фёдора Чистякова.

Сначала в ответ на издевательские вопросы, когда же такая расслабленная принцесса и беспардонная лентяйка соизволит принести книжки в библиотеку (к нам уже, конечно, никто не ходил, ибо учебный год был на излёте), я блеющим козлетоном отвечала: «Завтра непременно отнесу!». Спустя некоторое время стало понятно, что «завтра» плохое слово и книжки во главе с «Врунгелем» надо нести сегодня. О чем я и сообщала, уже в состоянии легкой кататонии. Книжек, однако, не несла. По окончании последнего урока мне начисто отшибало память.

Я не шучу. Я не враг себе. И сказать, что я мучилась от ежедневных «пропесочиваний» перед всем классом, в котором и так не пользовалась особой популярностью – это значит не сказать вообще ничего. Мне к тому моменту уже была предоставлена свобода передвижений по окрестностям и отнести после школы книжки в соседнюю часть микрорайона в общем ничего не стоило. Но я совершенно не помнила об этом, как только выходила из школы. И утром тоже не помнила. Пока мне не напоминала об этом учительница. А потом уроки заканчивались, и амнезия возвращалась.

Наконец количество перешло в качество и несданные книжки прочно угнездились в моем сознании. Однако результат из этого последовал крайне неожиданный. А именно – я решила, что если я сейчас пойду в библиотеку относить книжки, то это будет невероятно стыдно, потому что они просрочены сверх всякой меры. Если же об этом узнает мама – вообще страшно себе представить. Потому что… не важно. Но точно страшно!

мама

Не могу объяснить причину этого страха и не смогу, вероятно, никогда. Моя мама никогда не отличалась авторитарностью, а уж в то относительно беззаботное для нашей семьи время и вовсе была мне скорее старшей сестрой. С чего я решила, что она будет меня наказывать за эти несчастные книжки? Понятия не имею. Но моя паранойя определённо перешла на следующую ступень, на которой родилось нетривиальное решение: надо запрятать книжки подальше, чтобы никто не мог обнаружить их (это довольно трудно сделать, когда живёшь всей семьей в однокомнатной квартире, но если никому, кроме тебя, нет до этих книжек дела, то может получиться – что и произошло). А потом надо всеми силами избегать окрестностей той самой библиотеки и всё будет хорошо. Что же касается ежеутренней экзекуции в классе, я уже воспринимала её как что-то естественное, вроде зимнего гололёда, отключения света, бабушкиного борща и других неизбежных житейских неприятностей.

Не знаю, куда могли бы завести эти маниакальные танцы, если бы не папа. Он тогда ещё служил на Дальнем Востоке и приехал в отпуск, подгадав как раз к моему последнему звонку. Вернувшись из школы в уже привычном мне слегка придурочном состоянии, которое во всяком мозге вызывает переизбыток адреналина, усугубленный гормоном роста, я едва не потеряла сознание прямо в дверях. В однокомнатной малогабаритке несложно, только войдя, рассмотреть, чем занимается человек у шкафа. Папа с интересом листал… «Приключения капитана Врунгеля».

— Ты уже всю прочитала? Скажи какая книжка? Это вам не мультик! Хотя мультик тоже хороший.

папа накануне отпуска

У меня возникло отчётливое впечатление раскалённого утюга, зародившегося где-то в кишечнике и неумолимо ползущего в сторону верхних дыхательных путей. Определенно, папа тоже это заметил, потому что со свойственной только ему полуучастливой-полуиздевательской интонацией спросил:

— Что-то ты бледненькая. У тебя, может, это… расстройство?

Расстройство у меня, конечно, наблюдалось, но совсем не то, которое мог предположить мой отец. С другой стороны, вот он, «Врунгель» с библиотечным штемпелем в папиных руках – какие уже теперь варианты? Заревев в три ручья, я с пятого на десятое начала рассказывать.

Когда примерно через полчаса рыданий до отца дошел смысл моего спича, послышалось курлыканье. Нужно сказать, что мой папа смеется полновесно – не так, чтобы похихикать, а именно ржёт-заходится – достаточно редко. Возможно, потому что он много лет прослужил в военно-морском флоте и имеет высокую планку по этой части. Но если он начинает… а начинает он всегда с курлыканья, как если бы перед вами задыхался голубь. И именно эти звуки предстали моим не вполне верящим в них ушам. Потом до меня дошло, что папа смеется, вероятно, надо мной, и я решила обидеться:

— Очень смешно! – заверещала я. – Меня тут убьют за эти книжки, а ты!!!..

Отвечать мне полноценно папа не мог, но честно постарался.

— Уй, я не могу! Боится ходить возле библиотеки! Какие-то заочницы не могут свои бебехи забрать, а дитё исходит на фекалии. Серьезно (тут папа немножко отдышался и повернулся ко мне), серьезно, ты что, боишься этих заочниц? Да пошли… в общем, хочешь, можешь их себе оставить, этих «Врунгелей»? Давай их натянем!

«Натянуть» библиотеку мне, признаюсь, не хватило пороху. Но папин гомерический ржач расслабил мозговой спазм и я в тот же вечер с прибаутками отнесла всю пачку туда, где мне подмахнули не глядя какую-то бумажку, чуть ли не под нос ткнутую мной уже почти бывшей учительнице. На концерт в честь последнего звонка я пришла в феонитовых серьгах и с высоченным «конским хвостом». На этой волне я перекрикивала солистов и делала «рожки» на групповом фото. Библиотека на долгие годы получила в моем сознании маркер «пристанища перешуганных заочниц», а сильные детские впечатления так просто не перешибёшь. Однако они могут быть крайне ошибочными и во всяком случае не безусловными.

В этом мне предстояло на собственном непростом опыте убедиться двенадцать лет спустя.

To be continued