6 книг, когда родители далеко
Елена Соковенина
6 книг, когда родители далеко
Вы умеете правильно разговаривать с ребенком о тяжелых вещах? Как-нибудь так поговорить с этим человеком о том, что ему придется провести некоторое время… без родителей? Как-нибудь этак объяснить, что так бывает, и нужно быть сильным, и уметь видеть хорошее, и так далее в том же духе? И так, чтобы при этом не услышать: “Да-а, что ты понимаешь!” Или: “Да-а, тебе-то хорошо! А мне-то плохо!” Так вы умеете? Нет? Мы, к сожалению, тоже. Зато сами дети это отлично умеют. И некоторые специальные взрослые. Эти взрослые умеют писать специальные книги. То есть, с виду это книги как книги, но именно их герои как раз очень хорошо понимают такие вещи.
***
Николай Назаркин.“Изумрудная рыбка”; Мандариновые острова”
Автор назвал свои книги палатными рассказами. Мы объединили две в одну, потому что вторая — продолжение первой.
Для нас ужасно даже сказать: “книга о детях в больнице”, но ее герои только посмотрят на нас, ужасающихся, снисходительно: подумаешь, делов-то! Вон, Толик здесь уже в третий раз, а Серый — в четвертый. И ничего, живут. Валяют дурака. И вообще они иногда немножко забывают, что находятся в больнице и надо вести себя тихо и скучно. И бабе Шуре, которая лежит тут вместе со своим внуком Шуриком, потому что он еще маленький, даже приходится им об этом напоминать. Чтобы помочь медсестрам. А то эти дети — просто отвернуться нельзя. Ты из какой палаты, мальчик?
Жаль только, что рыбка не получилась изумрудной.
“…Вот тaк оно и случилось. Линa Петровнa зеленку увиделa — цaп! — и в кaрмaн. Потому что медикaмент. Не положено. А нaм что делaть? Без зеленки — все, кaпец. Без зеленки нaд нaми весь пятый этaж ржaть будет. Потому что бесцветнaя рыбкa — это позор. Это дaже хуже, чем вообще не крaсить. Лучше бы, кaк мaлыши кaкие, сплели из «сырой» кaпельницы…”
(“Изумрудная рыбка”)
“Кораблей мы много уже нарисовали – может, даже тыщу. Ну, не тыщу, а сто. Все равно пока в больнице лежим. Три недели уже… Почти три, а Пашка даже все четыре. … Так что я бросил эти дурацкие корабли, тем более, что появилась идея нарисовать остров. Настоящий остров. Наш. В смысле – необитаемый, конечно, где мы очутились в результате крушения.”
(“Мандариновые острова”)
***
Дина Сабитова. “Где нет зимы”
Здорово было бы написать тут какие-нибудь общие вещи. Такие, знаете: “Гуль и Павел — брат и сестра. Однажды в их дом пришла беда. Но в настоящей семье… “ И дальше что-нибудь про одиночество, и про то, как важно любить друг друга и поддерживать. Несчастье в том, что как раз такое ужасно трудно говорить и писать. Может быть, даже проще книгу написать. Но поскольку совершить такой обмен никак нельзя, придется подумать, как, например, рассказать, о чем эта повесть, собственному ребенку. Как бы это сделать? Например: “Там так: дети остались без мамы и попали в детский дом. Мальчику тринадцать, как тебе, а девочка маленькая. Ее Гуль зовут. И еще у них смешная бабушка. Была. И немножко сказочных персонажей, только они не очень сказочно выглядят. Знаешь, там настоящая история. Пошли, читать будем”.
“Мишина мама спрашивает меня:
— Вот что ты делаешь, когда тебе невесело?
— Реву, — вздыхаю я, подумав.
— Я тоже, — кивает Мишина мама. — А потом что?”
“Мне даже в голову не приходило, что взрослые могут бояться каких-то еще более взрослых, я думал, взрослые — монолит, все заодно.”
***
Юлия Кузнецова. “Выдуманный жучок”
Это Таша, это Аня, а это — отделение нейрохирургии. Если вы думаете, что сейчас будет что-нибудь ужасное, то вы, наверное, мама. Или папа. Срочно исправляйте свое серьезное лицо, представляйте, что вам тринадцать лет, вы только что заперли в шкафу злого хирурга, изготовили куклу вуду, завербовали перед операцией тайного агента, и вам связали ежика.
“Аня берёт меня за руку и притягивает к себе:
– Насчёт ежей – замётано. А с этими мамами одни проблемы, да?
– Ага. Счастливые эти, из «общего» хирургического. Делают что хотят без мам.
– Точно. А тут пока маме объяснишь, что к чему, сама станешь бабушкой.”
“Игорь Маркович – простой, как компот из сухофруктов. Александр Степанович – важный, как пудинг. Игорь Маркович говорит так: «Да-да, у вас перелом черепа и ушиб головного мозга. Но вы не волнуйтесь – череп у вас прекрасный, заживёт через полгода. Даже рентген повторять не будем».”
***
Ян Ларри. “Приключения Карика и Вали”
А если так: ты стал вдруг маленьким-маленьким? Это, конечно, страшно неудобно. Как в таком виде показаться родителям? Что они скажут? Да они тебя и не видят! Вон, ищут, найти не могут. А ты, не выходя с собственного двора, оказался в другом мире: среди гигантских растений, животных и насекомых, неожиданностей и опаснотей. Твоя жизнь может внезапно трагически оборваться, но это ерунда. Главное: что теперь делать?
“Бабушка сердито пожевала губами.
— Когда я была маленькой, — сказала она, — я всегда говорила, куда иду. А теперь такие дети растут, что хотят, то и делают… Хотят — на Северный полюс едут, а то и на Южный… Или, например, передавали недавно по радио…
— Что, что передавали? — поспешно спросила мама.”
“Но профессора дома не оказалось.
На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка:
Не ищите меня. Это бесполезно.
Профессор И. Г. Енотов.”
***
Редьярд Киплинг. «Мэ-э, паршивая овца»
Что за дурацкий мир: сначала ты был старшим братом, и мама поручила тебе присматривать за сестрой, и чтобы та не забыла маму, пока та в отъезде, — и вдруг оказывается, что ты какое-то дрянное существо, не способное ни на что, кроме пакостей. А ты и не знал, что ты такой.
“- Ее велят звaть тетя, a не розa, — по секрету рaсскaзывaл он Джуди, — a онa меня не зовет сaхиб. Просто Пaнч, и все. И тaк видно, что не розa, но что знaчит тетя?
Джуди не знaлa. Они с Пaнчем и не слыхивaли, что это зa зверь тaкой — тетя. В их мироздaнии был пaпa и былa мaмa, они все знaли, все позволяли и всех любили — дaже Пaнчa, когдa ему в Бомбее по пятницaм стригли ногти и он тут же бежaл в сaд и нaскребaл себе под них земли…”
“- Рaньше ты не был тaкой скверный, дa? — говорилa Джуди, подaвленнaя перечнем злодеяний Пaршивой овцы. — А теперь почему стaл?
— Сaм не знaю, — отвечaл ей Пaршивец. — Я вообще не скверный, просто меня чересчур зaтормошили. Я же знaю, чего я делaл, a чего нет, a когдa хочу скaзaть, Гaрри все обязaтельно вывернет нaизнaнку, a тетя Анни-Розa ни одному словечку моему не верит. Джу, ты-то хоть не говори, что я скверный..”
***
Мариам Петросян. «Дом, в котором»
…живут дети, от которых отказались родители. Слепой, Лорд, Кролик, Табаки, Сфинкс. Здесь собственный мир. Ни на что не похожий, как не похожи на обычных детей (уже почти не детей) его обитатели. Мрачный и яркий, как… кошмарный сон с приключениями? Здесь нет ни одного персонажа, который показался бы бесцветным или незначительным. Можно было бы сказать о герое по прозвищу Фазан “один против всех”, если бы он не был, скорее, один среди всех. Или об обитателях Дома “толпа”, когда бы там был хоть один бесцветный или незначительный персонаж. Атмосфера насыщена борьбой и враждой, но как раз в таких условиях и находят друзей, и выясняют, кто чего стоит. Может быть, у того, кому эта книга поможет пережить трудные времена, родители рядом, только его не слышат, и он чувствует себя одиноким? Может быть, этот ребенок — уже и не ребенок почти — оказался в новой компании и ему трудно? А может быть, кому-то просто кажется, что весь мир против него. Мир может быть против тебя. Он иногда это делает. Но он тебя видит, слышит и понимает. Главное — тоже смотреть и слушать.
“На нейтральной территории между двумя мирами — зубцов и пустырей — стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям — захоронениям его ровесников.”
“— Эй, Фазан! — окликнули меня из-за самого дальнего столика.
Я развернулся.
Там, над расписными кофейными чашками, сидели колясники четвертой. Лорд — медововолосый и сероглазый, красивый, как эльфийский король, и Шакал Табаки — мелкий, кудлатый и ушастый, похожий на лемура в парике.”
|