Ридиан Брук «После войны»

Льюис так долго жил среди руин, что давно перестал замечать их. Одет он был вполне подходяще для губернатора в новой, поделенной на четыре части Германии, –одежда его словно отражала послевоенный хаос.

Американские перчатки были, конечно, ценной вещью, но больше всего Льюиса радовал русский овчинный полушубок, доставшийся ему еще от одного американца, а к тому перешел от летчику люфтваффе, который, в свою очередь, конфисковал полушубок у пленного полковника Советской Армии. Льюис очень рассчитывал на него в преддверии скорых холодов.

От Уилкинса он отделался с облегчением. Молодой офицер прибыл в составе Контрольной Комиссии – целой армии бюрократов, мнивших себя архитекторами реконструкции. Лишь немногие из них не то, что бывали на фронте, а хотя бы видели немца живьем, но это не мешало им самоуверенно теоретизировать и принимать решения. В капитанах этот Уилкинс долго не засидится.

Льюис достал из кармана серебряный портсигар. Солнечный свет на миг полыхнул на гладкой, начищенной до блеска поверхности. Льюис регулярно полировал портсигар. Это была единственная ценность, с которой он никогда не расставался — прощальный подарок Рэйчел, она дала ему портсигар у ворот последнего нормального дома, где он жил – в Амершаме, три года назад. «Вспоминай обо мне, закуривая», – сказала она, и он старался – по пятьдесят, а то и шестьдесят разв день; это стало своего рода маленьким ритуалом, попыткой поддержать огонек любви. Льюис закурил. Огонек любви… Под призмой времени и расстояния он казался куда живее и жарче, чем в реальности.  Воспоминания о любовных ласках, о гладкой оливковой коже, об округлых изгибах тела помогали переносить холод и одиночество, и чем дольше длилась война, тем сильнее они волновали его. Льюис так привык к присутствию образа жены, так свыкся с ее эрзац-вариантом, что перспектива скорой  встречи с оригиналом,с реальными прикосновениями и запахами, выбивала его из колеи.

К крыльцу штаб-квартиры подкатил сияющий черный «мерседес 540К» с британским флажком на капоте. «Юнион Джек» выглядел чужеродной, неуместной деталью на этом вражеском великолепии. Но Льюису нравился автомобиль, нравились его плавные линии и мягкое, вкрадчивое урчание мотора. Оснащена машина была не хуже океанского лайнера, сходства с которым добавлял и сверхосторожный стиль шофера, герра Шредера. И никакой флажок не мог перечеркнуть немецкую суть этого автомобиля. Англичане уместны в родных неуклюжих «остинах 16», но никак не в этом брутальном и прекрасном авто, истинном захватчике мира.

Спустившись по ступенькам, Льюис козырнул водителю. Шредер, грубоватый, небритый мужчина в черной фуражке и плаще с капюшоном, выбрался из машины, торопливо обогнал ее,открыл заднюю дверцу и замер в полупоклоне.

– Меня вполне устроит переднее, герр Шредер.

Столь вольное отношение к субординации потрясло водителя.

— Nein, Herr Kommandant.

— В самом деле? Sehr gut.

— Bitte, Herr Oberst.

Шредер, захлопнув заднюю дверцу, предупреждающе вскинул руку. Льюис отступил, подыгрывая, но чрезмерная почтительность немца ему не нравилась, за всеми этими жестами угадывалось рвение побежденного, стремящегося угодить новому хозяину. Уже в машине он передал шоферу клочок бумаги, на котором Уилкинс написал адрес дома, где, по всей видимости, ему предстояло провести ближайшее время. Водитель прищурился, прочитал и одобрительно кивнул.

Автомобиль осторожно маневрировал между воронками от бомб и вялыми ручейками из людей, бредущими неведомо куда, придавленными тяжестью узлов и коробок с останками прежней жизни и гнетущего, почти осязаемого беспокойства. Их словно отшвырнуло в далекое прошлое человечества, когда выжить можно было, лишь кочуя в поисках пропитания.

Люди шли молча, но над руинами точно завис призрак ужасающего шума. Словно неведомая и безжалостная сила разметала этот город, оставив лишь отдельные кусочки прежнего мира, из которых предстояло воссоздать мир, которого больше нет. Stunde Null. Час ноль. Эти люди начинали с белого листа, на пустом месте, добывая хлеб насущный буквально из ничего. Две женщины с натугой тянули груженую мебелью телегу; их обогнал мужчина с портфелем, он шагал с таким деловитым видом, будто искал контору, в которой когда-то работал, словно и нет вокруг никакой разрухи, а апокалиптическая архитектура привычна и естественна.

Руины тянулись насколько хватало глаз, редкие уцелевшие дома окружали горы мусора, достигавшие второго этажа. Трудно поверить, что когда-то люди здесь читали газеты, пекли пирожные и раздумывали над тем, какие картины повесить в гостиной. Из-за останков зданий вдруг показалась церковь – небо вместо витражей и ветер вместо паствы. На другой стороне улицы — жилые дома, устоявшие в буре, но лишившиеся фасадов, и теперь комнаты были открыты непогоде и чужим взглядам, кукольные домики великана. В одной из комнат, не замечая ничего и никого, женщина ласково расчесывала волосы сидящей перед туалетным столиком девочки.

Дальше по улице в горах мусора копошились женщины и дети, не оставившие надежду найти что-то съестное или спасти осколки прошлого.  Черные кресты отмечали места, где, в ожидании захоронения, лежали мертвые. И повсюду из земли торчали трубы подземного города, выдыхавшие в небо черный дым.