Роман Супер «Одной крови»

— Привет, Юль. Слушай, мы уже два батона искрошили мандаринкам. Ты чего так долго едешь? Ну что там с результатом? Давай ты скажешь, что все в порядке?

— Привет, Ром. Классные мандаринки. Ты прости. Но это не туберкулез…

Мы с женой сидим у пруда и кормим птиц. Вокруг нас бегает счастливый, небесной красоты трех-летний сын Лука. В сумке у меня бутылка шампанского. Мы все вместе встретились в парке «Дубки», чтобы отметить годовщину свадьбы:

— Это точно не туберкулез. Компьютерная томография показала, что у меня рядом с легкими гроздь винограда. Как бы она не превратилась там в вино… Скорее всего, это рак. Его, конечно, еще нужно подтверждать. Но врач так посмотрел на меня, что короче, давай поищем кого-нибудь вроде гематолога.

— Как это?

— Не знаю.

— За что? За что? За что?

— Не знаю.

Лука продолжает нарезать круги вокруг нас, не замечая, как родители изменились в лицах. Плавают мандаринки. Смотрю на неё стыдливо — будто это она виновата в еще не поставленном, но уже прозвучавшем диагнозе — улыбающуюся жену и зачем-то представляю себе ее похороны.

Начинается страшный ливень. Люди в парке разбегаются в поисках крыш. Смех тонет в страшном воющем ветре. Земля под нами за одну секунду превращается в хлюпающую глину. Откуда-то возникают уродливые похоронные венки. Раскаты грома, сквозь которые проступают рыдания и истерики родственников. А вокруг процессии носится Лука, так до сих пор и не понимающий, что на самом деле случилось. Он просто по-детски радуется большому скоплению родных людей, облетает их игрушечным вертолетом, подаренным на третий день рождения бабушкой.

И вот мы уже в церкви. И вот священник густым басом тараторит молитву: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго преставльшуюся рабу Твою, сестру нашу Юлию, и яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная ея согрешения и невольная, избави ея вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ей причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящим Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святого Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троице и Троицу во Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповеда».

— Ну что, давай выпьем, Ром? Шампанское холодное?

— Давай, Юль. Я тебя люблю.

В 2002-м весна пришла очень рано. Не было этой нудной драки февраля с мартом, марта с апрелем. Не возникал вопрос о том, когда же наконец будет прилично выйти на улицу в одном свитере, а прохожие не подумают, что ты сумасшедший. Просто резко стало тепло. Ушел снег. И вернулось солнце, которое у нас вечно в таком дефиците.

Мне семнадцать лет. Я живу в рабочем поселке подмосковного города, где из развлечений один стадион, одно общежитие и, пожалуй, самая неблагополучная школа на всем белом свете. Ее я как раз и заканчиваю, дерзко подумывая поступать на факультет журналистики МГУ, хотя способностей моих, как мне казалось, едва должно было хватить на какую-нибудь платную шарагу, открытую аферистами не из любви к высшему образованию, а из любви к Бенджамину Франклину на стодолларовых купюрах.

Мечтать о главном университете страны вслух в моей школе было небезопасно для здоровья и репутации. Даже намек на мысли об МГУ у нас в лучшем случае сочли бы за хвастовство. В худшем — разожгли бы классовую войну. Поэтому я подумывал об этом очень тихо и робко, особенно не веря в собственные силы. Раз в неделю я лениво ходил на курсы, которые придумала выпускница этого самого журфака — моя приятельница Люда. На курсах Люда объясняла, как будут проходить вступительные экзамены. Как правильно писать сочинение по литературе. На каждом занятии она рассказывала, что жизнь может быть совсем другой — не как сейчас, а интересной. Развлечений может быть гораздо больше, чем стадион и общежитие. А люди могут быть красивыми и умными. Чтобы стать частью этого другого мира, нужно всего-то поступить в МГУ.

Я сидел и записывал рассказы Люды в блокнот, щурясь от не по-апрельски яркого и теплого солнца. Небольшая комната, в которой мы занимались, была до краев заполнена светом. Открой в этот момент окно — и, казалось, лишний свет перельется за подоконник, как убегающее молоко из кастрюли. Когда ты подросток, для того чтобы остро почувствовать себя живым и счастливым, больше в общем-то ничего и не нужно: ранняя весна и желание поступить в университет. Этим и была занята моя голова. Я записывал ценные указания выпускницы журфака, наслаждался теплым светом и ни о чем другом не хотел даже думать.

Но однажды в дверь этой небольшой комнатки постучат. И кто-то запредельно сильный, большой и беспощадный поднимет меня за волосы и швырнет в огромный кухонный комбайн. Потом нажмет на кнопку и пропустит все мои семнадцать лет через острые ножи, превратив их в фарш.

Меня не станет. И я, наконец, появлюсь.

— Привет, Люд. Прости, вы не закончили еще?

— Заканчиваем, заходи, Юль.

Кто-то запредельно сильный, большой и беспощадный — это милая привлекательная девушка Юля. Юля зашла по каким-то своим делам к своей подруге Люде, не рассчитав правильно время: занятие еще не закончилось. Она села на свободное место, которое оказалось рядом со мной. Собственно, на этом простое, беззаботное и счастливое существование подростка, единственной проблемой которого было поступление в МГУ, закончилось.

Юлю я полюбил, даже толком не успев ее разглядеть из-за солнца, которое слепило глаза. Так что это была любовь не с первого взгляда. А с первого запаха, с первого «привет», сказанного даже не мне, с первого стука в дверь.

Ну а дальше, как в дурацких романтических фильмах: slow motion, она поворачивает голову в мою сторону, свет падает на ее красивое лицо. Я смущаюсь и краснею. Она медленно собирает волосы в хвост, открывая опасные для впечатлительных мальчиков пубертатного возраста скулы. Я впадаю в оцепенение. Она облокачивается на спинку стула и поднимает руки на голову.

Я в коме.

Еле дожил до следующего занятия. Перед его началом я очень аккуратно, чтобы не попасть под подозрения — хотя, разумеется, попал под них тут же, — узнал у Люды, что Юля старше меня на четыре года. Что учится она на четвертом курсе искусствоведческого факультета. И что вот-вот выйдет замуж за какого-то чемпиона по каким-то велосипедным гонкам. Не знаю, какой из этих гвоздей вошел глубже в крышку гроба моего набухающего чувства.

У меня снова кома.

Представить себе ситуацию, в которой эта красивая девушка могла бы даже просто обратить внимание на краснеющего по каждому поводу, закомплексованного, лохматого школьника в каких-то нелепых дешевых кедах, мне было трудно. Представить себе изящную руку этой девушки во вспотевшей от волнения руке несуразного абитуриента было больно. Представить себе робкое прикосновение ее губ к дрожащему от испуга рту нерешительного подростка было страшно.

Давление падает.

Через несколько дней, вцепившись друг в друга, как звери, мы с Юлей занимались любовью. В полумраке. На старом скрипучем паркете полупустой квартиры.

Пульса нет.

Ты же никак не можешь к этому подготовиться. Не можешь предугадать. Не можешь спланировать. Как-то заранее набраться смелости и сил. Не можешь вечером лечь спать с мыслью, что завтра утром все изменится, что все твои текущие дела перестанут иметь какое-либо значение и смысл, потому что сам Бог, судьба, случай или черт знает что пошлет тебя на три страшных буквы — РАК. Нет, ничего, что может как-то подготовить человека, не происходит.

Вот и Юля третьего апреля 2013 года просто легла спать. А в девять утра четвертого апреля просто зазвенел будильник. Комната до краев была залита теплым светом, как и в тот апрельский день одиннадцать лет назад, когда я впервые увидел свою будущую жену. Юля высунула из-под одеяла ногу, запустила пальцы в волосы и нехотя открыла глаза. Потом как-то случайно провела рукой по шее и у самого ее основания над левой ключицей зацепилась за что-то неестественно твердое.

Бугорок? Не бугорок.

Шишка? Вроде нет.

Прыщик? Вряд ли.

Принимая душ, пощупала эту штуку еще раз. Все-таки похоже на воспаленный лимфатический узел. Ну, бывает. Правда, обычно за ушами. Наверное, и здесь иногда воспаляется. Надо последить.

* * *

Жена моя работала в маленьком уютном магазинчике на Цветном бульваре. Заказывала из Европы виниловые пластинки, кино, книги и альбомы по искусству. Каждый день копалась в лучшем, что создавалось людьми на нашей планете. Пропускала через себя песни, фильмы, фотографии, зацепившиеся за историю мировой культуры. Это откладывало сильный отпечаток на то, как остро она чувствовала мир.

Юля очень красива. Красива изнутри. Она хорошо образована. Все, за что она бралась, всегда выходило в лучшем виде. Она привыкла отдавать тому делу, которым занимается, всю себя, без остатка. При этом в ней нет ни капли тщеславия, зависти, эгоизма. И это всегда подкупало меня. Моя жена — мой нравственный камертон. Моя жена — моя главная находка и главное завоевание. Она невероятный человек. Такие рождаются раз в сто лет. Юля всегда, несмотря ни на что, остается собой. Поэтому и люди, и дела, и помыслы, и все вокруг нее — прозрачное, чистое, честное.

Она никогда и никуда не торопится, чтобы случайно на бегу не пропустить что-то важное, настоящее и красивое. Она ценит мелочи и детали, из которых складывает свою жизнь в большие, причудливых форм и красок картины и фантазии. Всегда чуть-чуть не от мира сего. Всегда в смешных широких платьях, как у девочек в детском саду, но при этом женственна и сексуальна. Всегда чуть-чуть витает в облаках, но при этом внимательна к людям — самым близким или случайным, появляющимся в жизни пусть даже на одну минуту. Ко всем.

К себе она тоже всегда относилась внимательно. Особенно после рождения нашего сына. Лука с первых дней жизни как-то слишком болезненно был привязан к Юле. А Юля к нему. Может поэтому странный незнакомец над ключицей заставил ее обратить на себя такое пристальное внимание.