Российские литераторы понравились Италии. Обзор прессы за неделю

На прошедшей неделе газеты анализировали итоги книжной ярмарке в Турине, где присутствовала и российская делегация; обсуждали итоги «Букера», врученного Филипу Роту; рассуждали на тему новых направлений в литературе для детей, а также рецензировали новые книги – как прозу, так и поэзию.

 «В понедельник в Турине завершила работу XXIV Международная книжная ярмарка. Россия выступала на ней в качестве Почетного гостя», отмечают «Известия» в номере от 17 мая. «На национальном стенде России в Турине работали литературные звезды — Людмила Улицкая, Саша Соколов, Захар Прилепин, Михаил Елизаров, Эдуард Успенский. Эти имена обеспечивали аншлаг «круглым столам» и семинарам. Таким же спросом у итальянцев пользовались только Достоевский и Булгаков — встречи, посвященные русским классикам, гарантированно собирают здесь полные залы. В отличие от холодноватой Великобритании, где только что побывала большая писательская делегация, Италия принимала литераторов тепло. Михаил Елизаров, затаивший обиду на британцев, не оценивших его шуток об эффективном Сталине, был совершенно покорен итальянцами, которые были готовы посмеяться вместе с писателем над чем угодно. Елизарова здесь уже знают — переведен его роман «Библиотекарь», готовятся к выходу «Мультики». Итальянцы шли на российский стенд, привлеченные и заразительным смехом Захара Прилепина. Писатель смеялся по поводу стволовых клеток, которые обеспечат политикам в России и Италии перевыборы на 70-й срок. В день закрытия ярмарки Прилепин праздновал успех — «Патологии» стали его первой книгой, изданной на итальянском… Саша Соколов представлял на ярмарке книгу «Триптих» и, к восторгу итальянцев, читал им по-русски. «Хотел, чтобы они услышали язык», — говорил он потом Людмиле Улицкой, благодарившей автора за доставленное удовольствие. «Интерес к русской литературе в Италии намного больше, чем в Северной Америке, — отметил писатель в беседе с «Известиями». — У меня переведен один роман — «Школа для дураков», но он прошел очень успешно. Книга получила премию Горького за перевод, и это отразилось на продажах». Организаторы премии сами ищут издателей для русских писателей, чьи тексты они считают знаковыми, — Дмитрия Быкова, Олега Дивова и Александра Проханова. Выбор итальянского издателя прихотлив — здесь почти не переведен и не любим Владимир Сорокин, зато издан Владислав Отрошенко, которого знает не всякий русский читатель», сообщает газета. «Праздновала победу и Людмила Улицкая — ее роман «Даниэль Штайн» стал главным блокбастером ярмарки…  Подводя итоги ярмарки, литераторы сошлись на том, что Турин — прекрасный, назидательный город».

 «18 мая на фестивале писателей в Сиднее был объявлен лауреат Интернациональной Букеровской премии (The Man Booker International Prize), вручаемой раз в два года писателям, пишущим по-английски или переведенным на этот язык. Труды нынешнего лауреата на английский переводить не пришлось — им стал американец Филип Рот, автор знаменитого «Случая Портного»», сообщает «Коммерсантъ» в номере от 20 мая. «Чествование 78-летнего писателя не обошлось без скандала — из жюри в знак протеста демонстративно вышла британская издательница-феминистка Кармен Калил, заявив: «Я вообще не считаю его за писателя… Разве через двадцать лет кто-нибудь будет его читать?» Презрительная формулировка госпожи Калил, вполне в стилистике не считаемого ею писателем автора, почти дословно повторяет одно из его самых цитируемых последнее время изречений: «Сегодня каждый день умирает читатель, а новый — тот, кто займет его место,— не рождается». Рот не хоронит, конечно, всех читателей на свете, а именно своих читателей — читателей настоящих американских романов, таких романов, в которых портрет человеческого «я» предъявлен в мельчайших деталях, в которых самокопание превращается в искусство. Это действительно выглядит старомодно. Книги Рота не предлагают никакого фокуса, никакого «а оказывается»: даже его попытки альтернативной истории, вроде описания фашизированной Америки, в которой президентом в 1940 году стал не Рузвельт, а известный своими изоляционистскими идеями авиатор Линдберг («Заговор против Америки», 2004), воспринимаются как солидный и многословный реализм, а не остроумный конструкт. И если задаться целью свести причины нелюбви к Роту к совсем чему-то простому, то можно сказать так: он пишет про людей, их переживания и мысли, что сегодня почти полностью переведено в разряд беллетристики, а читать его не то чтобы очень легко», анализирует газета. «К этим внутрилитературным претензиям можно добавить еще одну, к искусству отношения не имеющую, но не менее действенную — особенно в последнее время. Филип Рот имеет репутацию еврейского писателя. И в общем-то заслуженно: он еврей и пишет про евреев… «Быть евреем» по Роту — значит быть чужаком, спрятанным от жизни в вате обособленного еврейского существования с веками отработанной градацией того, как должно быть, а как не должно. И в этом смысле главная тема этого писателя — это столкновение с жизнью вообще, выход из окукленного «местечкового» существования в реальность, которая и есть Америка. Но буквальная реальность текстов Рота и особенности героев — начиная с узнаваемых имен (alter ego автора во многих его романах зовут Натан Цукерман) и заканчивая специфическими отношениями с родителями и не менее специфическим самоуничижительно-восторженным отношением к себе — слишком наглядно противоречат таким стоящим труда толкованиям. Так что воспринимаемые многими как «герметичные еврейские истории» эти книги могут ощущаться нежеланными в контексте стойко меняющегося в последнее десятилетие — особенно в Западной Европе — отношения к евреям… В итоге выходит, что Филип Рот сегодня оказывается «непроходным» по множеству параметров — слишком человеческий, слишком подробно реалистический, слишком еврейский. На это соображение, конечно, можно возразить, что Интернациональную Букеровскую премию ему как раз дали. Но «случай Рота», кажется, заключается в том, что неприятие и даже раздражение по его поводу не менее симптоматично, чем награждение».

 «Анна Борисова — самый загадочный российский писатель (этот псевдоним уже успели приписать и Александру Мамуту, и Григорию Чхартишвили) — выпустила новый роман «Vremena goda»», сообщают «Известия» в номере от 18 мая. «По поводу «Анны Борисовой» издатели напустили туману еще перед выходом ее первой книги в 2008 году. Тогдашний глава издательской группы «Аттикус» Сергей Пархоменко, представляя новинку, сообщил, что под псевдонимом Анна Борисова скрылся человек в обычной жизни известный и успешный, который решил не путать две истории — профессиональную и литературную. Все тут же подумали, что «Анна Борисова» — это владелец «Аттикуса» Александр Мамут… Однако вскоре в Сети появилось интервью Анны Борисовой, данное по электронной почте. В нем писательница поясняла, что она — жена человека, чьим профессиональным делам может повредить супруга-литератор. Про себя она сообщила, что «дети выросли, разъехались, и я впервые за долгие годы осталась наедине, пардон, с экзистенцией». Так ей пришла в голову идея написать книгу. Вот она и взяла псевдоним, превратив отчество в фамилию. В эту версию вполне можно было бы поверить, не будь писательская манера Борисовой такой подчеркнуто мужской… После выхода «Креативщика» было высказано предположение, что «Анна Борисова» — очередной литературный проект известного любителя экспериментов Григория Чхартишвили. Своего рода женский вариант «Бориса Акунина» (и инициалы с псевдонимом перекликаются). И наконец, только что появившийся роман «Vremena goda» заставляет задуматься о том, что автора не просто так заботит «тот свет». Он явно пережил (или переживает) серьезные проблемы со здоровьем. Обе героини «Vremen goda» отличаются несовпадением физического и метафизического возрастов. 25-летняя Вероника Коробейщикова, врач-гериатр, страдает аневризмой базилярной артерии. В обычной жизни это означает, что ей все нельзя, малейший скачок артериального давления — и она на том свете. То есть она молодая старуха. У героини-двойника Вероники — Александрины Каннегисер, основательницы французского пансионата для престарелых «Vremena goda», та же аневризма. Но дожила она с ней до весьма преклонного возраста. Сейчас же Каннегисер совсем старуха, которая более десяти лет находится в псевдокоме (это когда сознание работает, а все остальное нет). Но она прожила долгую насыщенную жизнь и сохранила разум молодой женщины. В третьей книге есть еще один важный персонаж — молодой бизнесмен, который в какой-то момент начинает пространно рассуждать об устройстве крупного бизнеса в России. Все это дает основания предположить, что, возможно, «Анну Борисову» следует поискать среди отечественных бизнесменов, которые в недавнем прошлом пережили серьезные проблемы со здоровьем и много времени проводят в Санкт-Петербурге…», резюмирует газета.

 ««О чем говорят младенцы» Маши Трауб — невероятно смешная и одновременно добрая книжка. Случай в нашей словесности практически уникальный», сообщают «Ведомости» в номере от 19 мая. «Только не читайте эту книгу в публичном месте. Ваши конвульсии и заливистый смех могут быть неверно истолкованы. Нет, правда, лучше уединиться. Проверено на себе: после тщетных попыток не рассмеяться во время чтения и думать о грустном я в конце концов расхохоталась так, что серьезный человек с компьютером, сидевший рядом (дело происходило в самолете), внезапно захлопнул свой лэптоп, куда-то исчез и уже не вернулся. Так что дочитывала я Машу Трауб уже на земле. Во избежание дальнейших исчезновений. Книга написана от имени девочки полутора лет, которая глядит на мир непосредственным, а потому весьма ироничным взглядом. Малышка созерцает жизнь своих ближайших родственников — импульсивной мамы, вечно напуганного происходящим папы, брата-школьника Васи и бабушки, выступающей в роли enfant terrible. С ними и с ней самой происходят разные истории… В аранжировке Маши Трауб весь этот маленький семейный ад превращается в уморительное и трогательное приключение. Возможно, потому что ее юмор еще и деликатен и добр по отношению как к персонажам, так и ко всему человеческому роду. Кажется, больше никто из наших авторов так смеяться не умеет. Немудрено: в русской литературе традиция человеколюбивого юмора практически отсутствует («Денискины рассказы», как чтение детское, все же не в счет). Наши неизменно серьезно настроенные классики предпочитали сатиру, пригодилась она и строителям коммунизма. Стоит ли удивляться, что литература с таким анамнезом шутить разучилась вовсе», пишет литературный обозреватель «Ведомостей» Майя Кучерская. «Трауб позволяет читателю посмеяться от души, не дергаясь, не холодея от мысли, а уж не над собой ли он смеется и не у него ли самого рожа крива. Читая Трауб, неожиданно понимаешь: она вообще ни у кого не крива, потому что тебя окружают вовсе не свиные рыла, а симпатичные человеческие лица».

«Книгоиздатели сейчас на перепутье: непонятно, что дальше — глобальная отцифровка или общий обвал. Однако есть ниша, которую ридеры пока не смогли отвоевать, — детское книгоиздание. Про проблемы детской литературы много говорили несколько лет назад, с тех пор ситуация радикально изменилась», пишут «Московские новости» в номере от 17 мая. «Сейчас отделы книг для детей выглядят едва ли не привлекательнее взрослых полок: обновляются чаще, издаются лучше, отбираются тщательнее. Впрочем, эти комплименты касаются лишь книг для малышни — дошкольников и младшеклассников, за которых выбор осуществляют родители. Как только речь заходит о литературе для подростков — среднешкольников от 10 лет и старше, ассортимент беднеет. Меж тем, именно этот сегмент рынка книгоиздатели Европы, Японии и Америки окучивают наиболее интенсивно как самый активный и перспективный. Наши издатели тоже зашевелились в этом направлении: вслед за тройкой лидеров — «Самокатом», «Розовым жирафом» и «Домом Мещерякова» — серии для подростков запустили гиганты («Эксмо», АСТ, «Аттикус»). Обратили внимание на старших школьников и традиционные малышовые издательства — «Мир детства», «КомпасГид». Рынок ожил, но проблема осталась: работают издатели по преимуществу с переводной литературой. Советская подростковая литература — Кассиль, Коваль, Алексин, Железняков, Щербакова, Булычев — была золотой кладовой, которая предоставляла не только идеологическое убежище для писателей, но вдохновляла детский кинематограф. Традиция прервалась, современные тинейджеры или по наводке родителей читают ретро и классику, или получают в подарок переводные издания. Которые тоже бывают разные: одно дело — вампирские саги и сериальные фэнтези, другое дело — познавательная литература и психологические повести. Последние редко бывают рентабельными и чаще всего издаются на гранты культурных центров», пишет газета. В материале отмечены несколько любопытных книг для подростков, недавно вышедших в московских издательствах.

«Книга Алексея А. Шепелёва Maxximum еxxtremum для определенного круга читателей стала событием, которого ждали с момента выхода в свет в 2003 году другого его романа Есhо. Однако Maxximum еxxtremum может порадовать не только радикально настроенную аудиторию, провозгласившую Шепелёва культовым писателем. Роман получился жестким, современным и очень русским. Экстрим на черноземной почве – это сама жизнь во всех ее проявлениях. Здесь все по максимуму: любовь и ненависть, взлеты и падения, прозрение и умопомешательство», отмечает на прошедшей неделе приложение к «Независимой газете» «НГ-Exlibris», комментируя книгу, вышедшую в издательстве «Кислород». «Несмотря на изощренную архитектонику, изумительный по экспрессивности и колориту язык, Maxximum exxtremum принадлежит к типу произведений, оценить достоинство которых, в том числе и эстетическое, помогает не интеллект, не безупречный литературный вкус и даже не художественная проницательность, а исключительно опыт страдания. И это сближает Шепелёва с почитаемым им Достоевским, который, живи он в наше время, наверняка писал бы что-нибудь подобное. Наверное, для того, чтобы понять произведение в полной мере, нужно родиться в черноземной глубинке, пожить в «берлаге», измучиться неразделенными мыслями и ощутить собственную отверженность как печать избранности. ОШ (Алексей Шепелёв, герой романа) страдает, любит, ненавидит, пьет от безысходности, философствует, творит, болеет, бездельничает, тоскует… Живет. И для него помойное ведро у двери и грязные половики – самая что ни на есть подлинная реальность. А еще – голод и холод, одиночество, мрачные мысли, ощущение «сил необъятных» внутри и замкнутого пространства снаружи. Тяжелый опыт, повседневные испытания, самую однообразность которых выдержать сложнее, чем пройти через какую-нибудь экстремальную ситуацию… Это литература из тех, про которую можно сказать: не нравится – не читай! Ну да, весь этот надрыв вроде бы ни к чему. Познав, «как ужасна любовь», герой не становится ни лучше, ни хуже. Подобный опыт повседневности тоже ничем не обогащает, ничему не учит. Кроме, пожалуй, одного – умения не осуждать. Впрочем, это дорогого стоит… Что есть роман Maxximum exxtremum? История о любви–дружбе–неверности? Пожалуй. Но мне он в большей степени кажется поэмой страдания и одиночества. Умирает бабушка, бабаня – единственный человек, которого любил ОШ. По воле обстоятельств уходит Саша Фролов – единственный человек, который любит его. Но и помимо конкретики в романе масса свидетельств того, что человек человеку – волк, хотя бы и из одной стаи. И здесь не нужно искать подтекст, читать между строк и пытаться увидеть подводные течения. Здесь все отрефлексировано до конца. Почти».

«Поэтическое наследие Константина Михайловича Фофанова (1862–1911) хочется назвать необозримым. Конечно, выявить, опубликовать и даже потом прочесть все его сочинения в принципе можно, но дело это будет весьма трудоемким. Том «Стихотворений и поэм» в «Новой библиотеке поэта» (СПб., Издательство Пушкинского дома) вобрал 528 текстов. Что, согласитесь, немало. Всего же, согласно подсчетам подготовившего книгу Сергея Сапожкова, Фофанов оставил более 3 тыс. опусов», пишет литературный критик Андрей Немзер в «Московских новостях» от 19 мая. «Конкурентами Фофанова на стезе многописания можно признать, пожалуй, Фета (если учитывать громады его переводов) и Сологуба (неустанно выдававшего еще и прозу)… Расслышав в стихах Фофанова мелодии Фета и Сологуба (а это не трудно), с грустью констатируешь: правом на графоманию и безвкусицу обладают только очень большие поэты. Сологуб на опасной грани как-то да удержался. Фофанов — нет. Фофанов писал не только много, но и по-разному. То есть «темы» разные обрабатывал. При преобладании лирического начала сюжетностью не брезговал. Философствовал всяко. Метрической бедностью не страдал. Со строфикой экспериментировал. И все равно оставался на удивление монотонным. Простодушно улыбчивым и одновременно насупленно серьезным. До комического предела, когда эмблемные (и прославившие поэта) строки глядят автопародией… В финале обстоятельной, но несколько сумбурной, по-фофановски всклокоченной (если хотите ученого слова, импрессионистичной) вступительной статьи к «Стихотворениям и поэмам» изрядно потрудившийся Сергей Сапожков цитирует «Завещание» своего героя. Фофанов наивно (или играя в наивность?) просил о рукотворном памятнике. На другой — прочнее меди — надежда слаба, так пусть скверик скульптура украсит. «Пусть вокруг играют дети,/ Пусть цветет сирени куст,/ Пусть услышит звуки эти,/ Как при жизни, медный бюст./ Хоть без чувства, хоть без слов он,/ Но по-прежнему живой, — / Это Фофан, это Фофан,/ Это друг наш дорогой!» И правда пусть…»

«На днях состоялось представление новинок, вышедших из-под пера поэта, публициста и культуртрегера Вадима Месяца», сообщает «НГ-Exlibris». «Центральный дом литераторов – «много званных, да мало избранных». Пришли только крепкие духом и проверенные в мистических боях. Вадим представлял сразу две единицы новой печатной продукции. Первая – «Норумбега: головы предков». Непростое для осмысления название и еще более затейливый жанр: грандж-эпос. Эпиграфы из Хайдеггера, Ашвагхоши, Башляра и Гребенщикова – самое простое и понятное для восприятия. При переходе же к собственно текстам следует заранее обреченно готовиться к глубоководному окунанию в конспирологические откровения. Тем, у кого «градус Посвящения» понижен, нечего делать в данных «астролябиях и канделябрах». Сам Вадим Месяц отозвался о них следующим образом: «Худшие из худших – те, кто обладает дурной кармой, кто не имеет ни малейшей предрасположенности ни к какой из религий»… «Головы предков» выписаны Месяцем в некоем торжественном «гипервысочайшем штиле», десакрализации «с наскока» не поддаются… и предназначены исключительно для запредельных Магистериумов!», пишет газета. «Вторая увесистая (в смысле мыслей и озарений) книга называется «Поэзия действия. Опыт преодоления литературы». Как и заявлено, литература-матушка преодолевается на ура! Да так, что у неподготовленного обывателя начинается лавинообразное разочарование во всех аспектах бытия. Издание включает в себя более 40 изящных статей, а также свыше сотни эксклюзивных фотографий… Выступающие на вечере, приуроченному к явлению этих книг народу, были несколько обескуражены свалившимися на их головы откровениями. Прозаик Сергей Сибирцев выразил гордость без предубеждения. Мол, в Клубе писателей-метафизиков (и без того перегруженном тайными философскими смыслами!) зародилась самая загадочно-внемирская фракция «гулливеров». Выступающие следом подчеркивали общий герметическо-просвещенческий аспект проектов Месяца. Кто-то заметил, что «идея «Русского Гулливера» стала востребована именно потому, что нынешнюю литературу пытаются делать лилипуты!»… Жаль, что большинством литературного сообщества «Мистерия» презентация новых книг Вадима Месяца не была замечена на должном уровне», резюмирует «НГ-Exlibris»

Вероника Шарова