Ульф Нильсон «Комиссар Гордон. Последнее дело?»
Издательство:
Самокат
|
Иллюстрации Гитты Спе
Комиссар Гордон очнулся в холодном поту. Ему приснился кошмар. Всё ещё сонный, он с трудом открыл глаза.
— Уфф‑уфф‑уфф, — прокряхтел он и сел.
За окном раздавалась весёлая песня и мерный стук топора. Жаби, помощник комиссара, колола дрова.
Сейчас только съем маленький утренний кексик, подумал Гордон, и сразу проснусь.
Комиссар тяжело поднялся и пересёк просторную комнату, где находилось отделение полиции.
Вяло пошарил на полке. Но что это? Три важные банки исчезли. Полка была пуста.
Комиссар потёр глаза. Однако это не помогло — на полке так ничего и не появилось!
Гордон обыскал всю комнату. Ничего. Обыскал тюрьму, служившую им спальней. Ничего. И вдруг он увидел в зеркале своё отражение.
Неужели это он? А ведь ещё не так давно он был молодым и статным полицейским. Какое неприятное зрелище. Он стал похож на комок мягкой
глины. Пузо раздалось во все стороны и нависало над поясом складками. Из пижамы торчали тощие ножки с большими плоскими и неопрятными ступнями. Уголки широкого рта безвольно обвисли.
— Когда‑нибудь я отверну это зеркало к стене. Жабам ни к чему видеть своё отражение, — проворчал он.
Правда, его помощница просто обожала это зеркало. Она часами могла вертеться перед ним и строить смешные мордочки. Иногда она примеряла полицейскую фуражку и напускала на себя по-настоящему грозный вид.
— Ладно, но когда‑нибудь я всё равно отверну его к стене!
Вдруг комиссар вспомнил про сон, который только что видел. Во сне кто‑то хотел утащить все его банки. А что, если это не сон? Что, если на отделение полиции напали бандиты?
— Жаби! — позвал комиссар. — Сюда! Украдены важные банки!
Стук топора немедленно прекратился. Песня смолкла. По полу просеменили быстрые лёгкие ножки — и вот перед ним стоит Жаби и отдаёт честь. Эту смышлёную мышь он нанял себе в помощники зимой. Энергичный, умный, покладистый и совсем ещё юный полицейский, чемпион мира по проникновению в дупла и узкие норы.
Какая удача — ведь сам комиссар ни в дупла, ни в норы лазить не умел.
— Доброе утро, шеф.
— Дело нешуточное, — сказал Гордон. —Какой‑то негодяй украл банки с кексами!
Комиссару показалось, будто Жаби как‑то ехидно улыбается.
Она выбежала во двор, а комиссар так и остался стоять посреди комнаты. Через минуту дверь снова распахнулась. Внутрь хлынули солнечный свет, птичьи трели и аромат цветов. На пороге стояла Жаби. Она пропела небольшую торжественную мелодию, сделала несколько танцевальных па и,
покачиваясь, внесла в дом три большие банки.
— Моя дорогая помощница, ты раскрыла дело! — Комиссар наконец взбодрился и повеселел. — Но кто же преступник? — спросил он и тут же
припомнил новые подробности своего сна. Он жевал кексы и съел штук двадцать, не меньше. Из угла за ним наблюдала какая‑то чёрно-белая фигура. И смеялась над его толстым пузом. И дразнила за то, как жадно он уминает кексы. Во сне этот чёрно-белый незнакомец пытался
украсть его банки. Но комиссар его перехитрил…
— Ну и кто же вор? — повторил свой вопрос комиссар.
— Ты сам, шеф! — весело сказала Жаби. — Я проснулась рано утром и увидела, как ты встаёшь. Возможно, ты это делал во сне. Ты взял банки
и вышел из дома. А потом вернулся без банок и уснул.
Комиссар вспомнил, что во сне он тоже спрятал банки. Он покашлял и опустил глаза.
— Мне не спалось, — продолжала Жаби, — и я пошла в сарай рубить дрова. И нашла там банки…
— Преступник дразнился и вёл себя крайне неприятно, — с чувством подчеркнул комиссар. — В моём сне, то есть.
Его вдруг посетила страшная мысль: а что, если в банках ничего нет? Будет очень печально, если окажется, что во сне он съел все кексы и даже толком не насладился вкусом! Пустые банки и ещё более толстый живот — вот и всё, с чем он останется.
Комиссар потянулся к одной из банок. К утренней. (Банки у него были разные: утренняя, обеденная и вечерняя.)
Работа полицейского может длиться день и ночь, поэтому важно
различать время суток на вкус. Вдруг утренняя банка окажется пуста?
Но нет — кексы были на месте. Гордон поставил один на другой два ваниль‑
ных кекса и запихнул в рот. Какое наслаждение!
— Грумф, грумф.
Какой‑то я стал прожорливый последнее время, подумал он.
Жаби копалась в сундуке с костюмами, который стоял под кроватью. Отыскав в нём золотую корону, она надела её и принялась плясать по комнате и распевать: «Я раскрыла это дело, я раскры-ы-ыла дело». И всё время поглядывала на себя в зеркало.
— Знаешь, раньше я прямо‑таки зашивался на работе, — сказал Гордон. — Но с тех пор, как зимой я взял тебя в помощники, работать стало легче, и обстановка в отделении сейчас куда приятнее.
Мышь прошлась на цыпочках, и комиссар Новое расследование началось.
зааплодировал.
— Съем‑ка я ещё один кекс, — сказал Гордон. — Двойной. М-м-м, грумф-грумф. Ну вот, теперь я доволен…
Вдруг Жаби замерла, подняв лапку, и серьёзно посмотрела на шефа:
— А вот в лесу у нас не все довольны. Вид у животных печальный. Это странно. Они грустят.
— Правда? — удивился комиссар.
Мышь кивнула. Она заглянула в пустую банку. От утренних кексов остался только запах. У Жаби был отменный нюх, и она обожала ваниль, пахнущую ветром, цветами и высокими далёкими горами.
Комиссар Гордон доковылял до стола и взял чистый лист. Полицейские не должны сидеть сложа руки!
Он ещё не придумал, что написать в рапорте. Пока что. Поэтому просто достал из ящика старую и очень важную печать. Поднёс её к бумаге.
Чуть подвинул вправо. Потом чуть влево. Ага, вот так идеально.
Ка-данк, — пропела печать.
На бумаге появился красивый, гордый штамп.
Новое расследование началось.
