Елена Макарова «Тайм-код»

Кровожадная рыба Капила

Жаркими августовскими ночами меня навещают любите­ли изящной словесности — черный мотылек и прозрачнокрылый кузнечик. Мотылек ползает по клавиатуре, нра­вятся ему освещенные лампой клавиши и разноцветные буквы — фиолетовая кириллица, белая латиница и желтый иврит. Какой из языков ему больше по сердцу, сказать не берусь; полагаю, иврит — он самый яркий, под цвет на ­стольной лампы, и к тому же это язык его родины. Куз­нечика привлекает экран — он читатель, а мотылек, стало быть, писатель. Пока мы с кузнечиком читаем, что нам пи­шут дети, которые еще не умеют писать, мотылек гуляет по буквам, однако стоит мне вознести руки над клавиатурой — и мотылек замирает на клавише Escape, что в верхнем ле­вом углу. И покуда не прекратится словесная эскапада, он и крылышком не поведет.

«Эскапада» — это не роман и даже не повесть времен­ных лет, а задания ученикам или вопросы, обращенные к детям. Пока я думаю, кузнечик расправляет прозрачные крылышки, подбирает под себя передние лапки, переска­кивает с пятого предложения на десятое (он не умеет чи­тать по порядку).

«Хоть я и взрослая, к тому же учительница, я не пони­маю, что такое время. Что у него внутри? Цифры? Стрелки? Капуста? Где оно начинается? Куда уходит? Кому принад­лежит? Тебе, маме, вселенной? Где оно? Пожалуйста, объ­ясни.

Есть ли у тебя любимое место? Где оно? В доме? На ули­це? В космосе? А место, которое ты терпеть не можешь, — есть такое?

Пожалуйста, если у тебя есть время, расскажи, нарисуй или вылепи».

Теперь это послание увидят все, кто зайдет в тему «Что такое время и что такое место».

Пока варила кофе, трехлетняя Саша в Москве вылепила время и окропила табуретку красной краской — это и есть ее любимое место! Пока провожала взглядом медленно отчаливающую из хайфского порта многоярусную белую ма­хину, больше похожую на многоэтажный дом, чем на ко­рабль, семилетняя Маша в далекой украинской деревне со­чинила целый трактат (записала мама).

«Время меняется и движется. У него есть подружки — секунды, они очень быстро движутся. Они живут в большом домике — в минуте. Секунды — они очень маленькие, а ми­нута большая, поэтому они там и живут. Минуты живут в часах. У них у всех есть такая страна — „Часы, время, ми­нуты, секунды“.

Время выходит гулять из этой страны в разные стра­ны к нам. Секунды, минуты каждый день и каждую ночь от­правляются в какую-то страну. Ведь не может быть ночь без времени?! Это же был бы ужас какой-то!

Эти минуты и секунды любят мороженое, яблоки и кашу с маслом. Но они очень-очень не любят ленивых людей, ко­торые тратят время, чтобы лежать, смотреть мультики и не помогать. Иногда есть такие люди. Которые ленивые. Но не сильно. И у них время движется не очень быстро.

Цифры, минуты, секунды очень любят свою добрую коро­леву. И еще очень любят маленькую принцессу. Если тебе хо­чется узнать, кто у них король, королева и принцесса, я сей­час расскажу тебе. У них король — толстая длинная стрелка, королева — толстая низкая стрелка, принцесса у них весе­ленькая, быстро движется с минутками. Потому что ми­нутки так же быстро движутся, как стрелка.

Король и королева очень любят разговаривать с мамами секундочек и с их папами — часами. И однажды минутки сказали стрелке: „Давай покатаемся на лодочке на речке! Там так прекрасно! Дует ветерок и красивые волны!“

Называется эта речка Сутки. В Сутках живут разные рыбы. Они очень-очень маленькие — милли-фимилли. А в са­мой глубине этой речки — там живет огромная рыба. И если тебе хочется узнать, кто же ест время — или крадет вре­мя, то крадет его именно эта рыба, которая живет в глу­бине этой речки.

Если кто-то туда поплывет, то не вернется. Когда-то туда поплыла одна минутка — и не вернулась. Всем цифрам стало подозрительно, что минутка не вернулась. И больше там не плавали. И с тех пор эта рыба очень голодная. Очень редко кто-то туда заплывает.

Рыба эта очень любит минутки — они медленные и большие.

Но еще есть у них друг, друг минуток и секундок. Он очень добрый друг. Его зовут Цветочный Осьминог. Его так зовут потому, что он очень любит цветы.

Ой, подождите! Я совсем забыла рассказать, как зовут эту рыбу, которая пожирает время: черно-зелено-красно-кровожадная рыба Капила!

Внутри времени чувства: радость, грусть… Все, что пе­режили люди. Время начинается нигде и кончается нигде…»

К ответу приложен рисунок.

 

Мысли взрослого человека спросонья

Уборщица сняла спящего мотылька с клавиатуры, разда­вила указательным пальцем и выкинула в открытое окно. Это произошло в одно мгновенье.

Мгновение. Точечный укол настоящего. Остальное — в прошлом.

«Время — мотылек». Уборщица убила время. Переиме­новать ее в Капилу.

Кстати, на ней черно-зелено-красный халат. Но она не кровожадная. Она убила мотылька просто так, для порядка.

Служанка Аделя из книги Бруно Шульца тоже любила порядок. Вместе с пометом она вымела с чердака стаю ред­костных птиц, которых взрастил отец Бруно Шульца. Аделина страсть к порядку убила отца Бруно Шульца, самого же Бруно убили нацисты в его родном городе Дрогобыче. Они тоже наводили порядок.

Наведение порядка — необходимая, но небезопасная акция.

Вроде бы так много нажил всякого — склады целые, ам­бары, ангары, вся память заполнена, а прошлое все прибы­вает и прибывает. Куда его? Отсортировать? Лишнее выки­нуть, важное сохранить? А что лишнее и что важное?

Со временем на этой свалке остается все меньше це­лых, не деформированных объектов — все спрессовывает­ся, слипается, теряет первозданную форму. Оно и понятно, ведь настоящее мгновенно становится прошлым.

Настоящее — неизмеримо малая величина, микроско­пическая точка на линии, рисующей топографию бытия, твоего единственного, уникального опыта жизнепроживания. Все прочее — дело веры.

Абрис грядущего туманен. Что будет, что нас ждет?

Да что толку тревожиться? Ведь мы не тревожимся из-за прошлого, что было, то было, назад не вернешь. Сожа­леем — да, но не тревожимся. Так и с грядущим. Предопре­деление, в которое по-детски самозабвенно верили древ­ние греки, снимает с нас всяческую ответственность. Живи мгновеньем, ибо все предрешено Мойрами — определительницей судеб Лахесой, пряхой Клото и неумолимой, пе­ререзающей нить жизни Атропой.

Евреи в старину тоже верили в предопределение, но по-взрослому. Древнееврейское предание гласит, что ре­бенок во чреве матери все знает про мир, но во время ро­дов он получает удар, отшибающий память. И жизнь ему дана на то, чтобы вспомнить то, что он знал.

Думай, человек, вспоминай, не полагайся на «что будет, то будет», ищи себя.

 

 

Супротив движения

В окне едет море задом наперед, дома плывут задом напе­ред, история едет задом наперед.

Напротив меня — парень и девушка, соединенные на­ушниками. Перед ними компьютер. Она слушает правым ухом, он — левым. Похоже, смотрят какую-то комедию. Од­новременно смеются, одновременно стихают.

Рядом со мной старушка, одетая по-мароккански яр­ко, но утонченный профиль выдает в ней европейку. Смо­трит во все глаза на молодых людей, улыбается, когда они хохочут, и подрыгивает ножками, как они. Им смешно — и ей смешно.

Но тут фильм, видимо, закончился, и они уснули в об­нимку.

— Раньше в поезде люди общались, а теперь ведут себя как дома, — вздохнула старушка. — Мои внуки такие же: уставятся в телефоны, жмут на кнопки и молчат, каждый в своем углу…

Мы разговорились. Старушка оказалась родом из Ар­гентины, куда ее родители успели перебраться из Герма­нии. Они получили разрешение на выезд, но требовалась печать еврейской общины, а был шабат. Отец предчув­ствовал, что ворота вот-вот захлопнутся, и подкупил вы­сокопоставленного еврея. Как потом выяснилось, это был их последний шанс. Тогда все решали секунды. Оказался в нужный момент на нужном месте — жив. Не оказался — мертв. Нерешительные сгинули.

Аргентинской старушке повезло. Иначе бы она тут не сидела, не было бы ни ее, ни ее внуков. А электронные игры все равно были бы.

В нежном возрасте я была захвачена книгой Михаи­ла Бахтина «Формы времени и хронотопа в романе». Дома ее сейчас не оказалось, но я нагуглила. Бахтин пишет, что авантюрное время в первом греческом романе «слагается из ряда коротких отрезков, соответствующих отдельным авантюрам; внутри каждой такой авантюры время органи­зовано внешне — технически: важно успеть убежать, успеть догнать, опередить, быть или не быть как раз в данный мо­мент в определенном месте, встретиться или не встре­титься и т. п.»

Меж тем глухонемой раздает пассажирам брошюру с картинками — по ней можно изучать язык жестов. Стоит десять шекелей. Помощь детям. Старушка покупает. Видно, она редко ездит в поезде. У меня такая есть.

За окном море. Спокойное, голубое, без единой волны. Под стать небу. Линия горизонта режет голубизну.

Читаем дальше: «В пределах отдельной авантюры на счету дни, ночи, часы, даже минуты и секунды, как во всякой борьбе и во всяком активном внешнем предприятии. Эти временные отрезки вводятся и пересекаются специфически­ми „вдруг“ и „как раз“».

Аргентинская старушка занята изучением языка не­мых. Прикладывает кулак ко лбу и подбородку — это зна­чит «спасибо»; прикладывает ладонь с оттопыренными пальцами, указательным и мизинцем, к нижней губе — это значит «любовь».

Юный роман, молодая беспечная Греция. Случайности вторгаются и вершат чудеса.

Купить книгу на сайте Издательства «Самокат»