Джонатан Франзен. Поправки. Иностранка, 2008
«Поправки» — классическая семейная сага, контурами своими и раскладами напоминающая хорошо у нас известный «Богач, бедняк…» Ирвина Шоу, кем-то читанный, а большинством смотренный в виде советско-литовского телесериала.
В «Поправках» семья Ламбертов – отец, мать, сын, сын, дочь – посеянная когда-то в небольшом городке Сент-Джуд на Среднем Западе к прошловековым 90-м прорастает к восточному побережью США. Как водится, родители (Альфред, Инид) так и укоренились в срединных землях Америки, а дети на месте не удержались. Старший из них — Гари (женат, трое детей, работает в банке) и младшая — Дениз (разведена, шеф-повар) обосновались в Филадельфии, средний – Чип (холост, экс-преподаватель, ныне пишет сценарий) живёт в Нью-Йорке. Повествование, флешбэками ныряя из 90-х в какие угодно, ломанной пунктирной линией несколько раз обводит всех персонажей, соединяя их, в конце концов, за праздничным рождественским столом в Сент-Джуде. Выходит это со скрипом и очень нервно – графики жизней сбиваются, путаются, кривятся истеричными или полубезумными каракулями…
Третья книга Джонатана Франзена «The Corrections» («Поправки»), увидевшая свет за неделю до 11 сентября 2001 года, получила в Америке очень хорошие рецензии, ряд литературных наград, была выбрана для «книжного клуба Опры Уинфри», стала одной из лучших по продажам в ХХI веке, а на 2015 год намечена её экранизация — с Робертом Земекисом в режиссёрском кресле… После такого успеха Франзен, однако, не кинулся «ковать железо», а 9 лет работал «просто» автором журнала «The New Yorker». Только в августе 2010 года был опубликован его новый роман — «Freedom» («Свобода»). Не дожидаясь этого события журнал «Time» поместил Франзена на свою обложку, окрестив его «великим американским романистом» и сделав пятнадцатым (всего!) писателем, оказавшимся в данном месте за всё время существования этого авторитетного издания.
Пока со дня на день ожидается русскоязычный перевод «Свободы», на наших просторах продолжают (с середины прошедшего десятилетия), постепенно разогреваясь, осваивать «один из лучших романов ХХI века». Литературные критики, глядя на американские 90-е, отмечают, что «исключительно благополучное десятилетие было проникнуто ощущением зыбкости, неустойчивости, уходящей из-под ног почвы», а значит — нуждалось в корректировке. Поэтому книга – «о духе времени, о разрыве семейных и социальных связей, о безнадежных корректировках того, что уже невозможно поправить» и о том, что «начинались нулевые». Но некоторые увидели в «Поправках» лишь «смешную карикатуру на современное общество, где нет ничего человечного, только быт».
Действительно, стрелы в американское мироустройство на страницах романа пущены: острые и зазубренные. Да и только ли в американское. Разве лозунг «Только деньги!», быстро и безжалостно разрушающий целые миры, или девиз нарастающего поколения «Смотри проще!», ведущий, как правило, тоже к разрухе – не нашего поля ягоды?! А доктора, считающие, что человека можно объяснить химическими законами?! А ощущение нарастающей во всём мире депрессии в связи с тем, что мир становится теснее?! А спор Альфреда с какашкой (да-да, это не опечатка) о вседозволенности и самоограничении в обществе?! Ну, по форме — просто Карамазов и чёрт!
Но всё-таки видеть в романе только стрелы, не замечая сердец и душ, которые они ранят – слишком уж специфическая позиция. Карикатура – это всегда «про них», а роман Франзена всё же «про меня», на чём постоянно себя и ловишь, несмотря на совсем вроде бы другие страну, реалии и образ жизни. Достаточно вспомнить дом, «захвативший в плен обоих супругов» с барахлом, «которое уже нельзя использовать, но выбросить жалко». Или посетившее интеллектуала Чипа, всегда критически настроенного по отношению к обществу, кризисное озарение: «Что если потребление — не болезнь, как высказались его студенты? Что плохого в том, что люди делают деньги? Может с миром всё в порядке, это он всё запутал?»
Беда планеты Земля и живущего на ней семейства Ламбертов с лёгкой руки критиков творчества Микеланджело Антониони давно уже оформилась в термин «некоммуникабельность». В романе это состояние в самый разгар вроде бы семейного, весёлого, тёплого Рождества коротко обозначено так — «Мир холоден и пуст». Потому что Инид с молодости искала не столько счастья, сколько общепринятого благополучия. Потому что для Альфреда любовь — умение соблюдать дистанцию. Потому что Чип забыл, кто он есть. Потому что Гари панически боится выслушивать и понимать родителей, «иначе не спастись от отчаяния». Потому что правило жизни Дениз — «никому не хочу принадлежать».
И наступает пора поправок. Нет, не тех, что описываются слоганами типа «всё будет хорошо», а внутренних поправок к установленному тобой самим закону своей жизни. И тогда из тяжёлого романного грунта как крупицы золота вымываются болезненные, выстраданные, ничего окончательно не объясняющие, не облегчающие жизнь, но зато придающие ей смысл и ценность фразы. «Когда человек падает в море, единственное, за что он может ухватиться, — это его дети». «Я не знаю, но думаю, смысл не в том, чтобы выигрывать». «Наступает пора, когда смерть кажется уже не насильственным пределом бытия, а последней надеждой на преображение, единственным выходом в вечность». «Мне нужно только настоящее или ничего». «Единственно подлинное в ней – любовь»…
Павел Тимошинов
|
|
