Фигль-Мигль и народные инициативы. Обзор прессы за неделю

На прошлой неделе газеты анализировали шорт-лист «Русского Букера десятилетия», писали о V Международном русско-грузинском поэтическом фестивале, рецензировали новые книги: от романа Фигля-Мигля «Ты так любишь эти фильмы» до «Поэтики Пастернака» Александра Жолковского, от ««Тайн ядерного оружия» Бориса Винокура до «Идеального официанта» Алена Клода Зульцера. Кроме того, предоставилась возможность прочитать главу из готовящейся к выходу новой книги Алексея Слаповского.

«Премию «Русский Букер» в этом году получит один из букеровских финалистов прошлых 10 лет. А возможно, даже не один», сообщают «Ведомости» в номере от 1 июля. «Вчера в московской гостинице «Золотое кольцо» литературный секретарь «Русского Букера» Игорь Шайтанов рассказал о том, что последние полгода провел в поисках нового спонсора для осиротевшей премии — пятилетний контракт с компанией BP, финансировавшей «Русский Букер», истек и продлен не был. Шайтанов признался, что общался с потенциальными партнерами и в Москве, и в Лондоне, но все они предлагали помощь лишь с 2012 г., поскольку бюджеты на 2011 г. давно подписаны и изменению не подлежат. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, в чем здесь дело — в равнодушии бизнеса к современному русскому роману или в том, что букеровский комитет, знавший об истечении контракта и год, и два назад, начал готовить телегу только летом. В любом случае переговоры, по счастью, завершились успешно: компания «Российская корпорация средств связи», производитель телекоммуникационного оборудования, согласилась поддержать «Букер» немедленно, т. е. уже в этом году», пишет газета. ««Нам часто говорили: шорт-лист у вас был хороший, а вот выбрали вы явно не того, — пояснил это решение букеровского комитета Игорь Шайтанов. — Давайте выберем того». И верно. Учитывая, что награждать решили исключительно ныне живущих писателей, получается список из 57 кандидатов — за эти годы не стало Василия Аксенова, Романа Солнцева и Александра Чудакова, — что всяко лучше 10. Тем более что среди этих 57 есть ветераны, не раз выходившие в финал, но так и не одержавшие победы Олег Зайончковский, Анатолий Найман, Алан Черчесов, Леонид Юзефович. Есть авторы, в послужном списке которых отсутствие«Букера» выглядит как досадное недоразумение, — и это в первую очередь Людмила Петрушевская, чей жутковатый, засасывающий и очень сильный роман «Номер один, или В садах других возможностей» вошел в короткий список в 2004 г. Есть, впрочем, в получившемся длинном списке и книги, забытые заслуженно. Но есть и совершенно прекрасные, мудрые и важные, которые отчего-то, кстати, никак не переиздадут, — среди них документальное повествование «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова. Есть и недооцененные, вновь ввести их в поле читательского внимания было бы совсем не лишним — среди них «Бухта радости» Андрея Дмитриева, «Фрау Шрам» Афанасия Мамедова, «Рыба» Петра Алешковского, «Конец иглы» Юрия Малецкого», резюмируют «Ведомости».

«В Грузии прошел V Международный русско-грузинский поэтический фестиваль. И теперь создателей фестиваля можно поздравлять с юбилеем детища, а всех нас – с крупным поэтическим форумом, пожалуй, на всем постсоветском пространстве. Судите сами: около 70 русскоязычных поэтов из 32 стран выступили в Батуми, Поти, Рустави и Тбилиси, проехав для этого практически по всей территории Грузии. Ничего подобного по масштабу просто не существует», пишет приложение к «Независимой газете», «НГ-Exlibris», в номере от 30 июня. «Среди участников фестиваля оказались представители различных поэтических поколений, школ и направлений, за что организаторам – отдельный респект, ибо не всякий решится сводить вместе порой совершенно полярные поэтические течения. Самыми многочисленными были, конечно, группы поэтов из Москвы и Тбилиси. Прочие веси были представлены, как правило, одиночками. Но ведь никто и не спорит с тем, что именно столицы двух государств и являются центрами поэтической силы в контексте такого фестиваля. В аудиториях, где выступали поэты, находились в основном представители грузинской интеллигенции, для которых русский язык все еще родной и близкий. А таковых много, о чем красноречиво свидетельствует, например, переполненный Большой зал Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С.Грибоедова. В Грузии очень многие тоскуют по русскому языку, поэтому вольно или невольно, но фестиваль выполняет также гуманитарную задачу: помогает русскоязычному населению преодолеть ощущение брошенности», отмечает газета. «Во всех городах, где поэты-фестивальцы побывали, их наверняка запомнили не только в качестве профессионалов, работающих со словом, но и как открытых людей, готовых дружить… «Сны о Грузии» выявили необходимость дальнейшего укрепления творческого диалога между стихотворцами России и Грузии, а значит, следует ожидать появления новых русско-грузинских поэтических тандемов и новых публикаций поэтических подборок в литературных журналах обеих стран».

В «Московских новостях» от 1 июля литературный критик Андрей Немзер продолжает тему, начатую им в статье, посвященной годовщине смерти Максима Горького. «Отмечая годовщину смерти Горького… я оставил на потом вопрос: почему автор пьесы «На дне», повестей «Лето», «Жизнь Матвея Кожемякина», «Детство», рассказа «Карамора», воспоминаний о Толстом долгое время казался большим писателем. Имею в виду не тех, кто при советской власти ходил в горьковедах (хлебное было дело!), а теперь переключился на Набокова или Солженицына, а людей порядочных, умных и любящих словесность… Я… не принижаю «На дне». Я защищаю «Мать». В которой тьма-тьмущая богоискательства (оно же богостроительство), «неразрешимых проблем», полемики с классикой, символики и прочих серебряновечных пряностей-прелестей. От того, что большевики сочли когда-то «Мать» самым нужным для них опусом Горького (а потом приравняли к ней привеченную — уверен, что издевательски, — Сталиным графоманщину «Девушка и смерть»), повесть о пролетарской богородице хуже не стала. И недалеко ушла от ночлежной мистерии о неразличимости правды и лжи. То же скрещение заемной книжной мудрости с дремучим физиологизмом. Та же «ницшеанская» двусмыслица…», пишет Немзер. «Не надо от «Матери» отрекаться. Повесть эта (вкупе как с лучшими, так и с совсем уж скуловоротными творениями Горького) той же стати и того же качества, что большая часть канонизированной русской прозы рубежа XIX–XX веков. Эротика и мудрствования, «неразрешимые» парадоксы и тяга к насилию, изысканные красивости и кричащая безвкусица, истонченный индивидуализм и соблазн спасительного (губительного) народного «целого», политика под соусом вечности и экстатическое выкликание новых времен. И неважно, кто — в силу разных обстоятельств — проходил по декадентскому ведомству, а кто числился в реалистах. Декадентов при советской власти не любили — аж до перестройки приходилось хитроумно перетаскивать давно ушедших писателей в «наш» (реалистический) лагерь. Естественно, декаденты и их эпоха вызывали острый интерес. Горький, дозволенный коли не полностью, так «в основном» (прятать ошибки основоположника как-то неловко — кроме, понятное дело, антиленинских «Несвоевременных мыслей»), заменял пытливой публике весь Серебряный век. Ныне разрешенный. И оказавшийся на уровне Горького. Говорю, конечно, лишь о прозе. Исключения (увы, тоже не без мет пошлости) по пальцам перечтешь: «Мелкий бес» Сологуба, «Пруд» Ремизова, «Петербург» Белого… А «Суламифь» (и «Яма»), «Рассказ о семи повешенных», «Огненный ангел», «Деревня», «Крылья» и прочие «Тридцать три урода», по мне, стоят «Матери». Виноват, «Жизни Матвея Кожемякина»».

«Коммерсантъ Weekend» в выпуске от 1 июля пишет о романе автора Фигль-Мигль: «Вокруг этой книжки под цитирующим песню Цоя названием «Ты так любишь эти фильмы» еще не рассеялось облако пусть не скандальности, но, во всяком случае, некоторой взволнованности. Дело даже не в таинственной личности автора (в северной столице, откуда этот ажиотаж исходит, она для многих, похоже, секретом не является), а в неизящном, грубом, как считают, повороте жизненно-литературного сюжета. В том, что личность скрывающуюся оттеснила личность слишком уж заметная. Именно творению Фигля-Мигля, а не очередному сочинению Дмитрия Быкова, по мнению раздраженных наблюдателей, нужно было присудить премию «Национальный бестселлер». Не тратя времени на обсуждение такой несуществующей категории, как «справедливость литературных премий», скажем только одно: выиграй Фигль-Мигль, было бы интереснее… Даже удивительно, как ловко здесь все сошлось. Как глупейший псевдоним стал работающей частью проекта — ни этот текст, ни предыдущий подписанный Фиглем-Миглем роман «Щастье» не были бы так завлекательны, не будь мистификация столь очевидной, значься на обложке какая-нибудь похожая на человеческую фамилия. Как очевидная слабость — неумение сложить труп и убийцу в захватывающую интригу — здесь запросто выдается за намеренный «детектив без детектива», за шикарное пренебрежение условностями… «Вы всего лишь профессиональный интеллигент,— говорит главная героиня коллеге, рассуждающему о нынешней «коррупции, нефтезависимости, одуряющем и оглупляющем ТВ и разгроме оппозиции».— Человек, который в ответ на оскорбление напишет статью, да еще будет считать это подвигом». И удаляется, не удостоив поверженного слабака и взглядом, постукивая высокими каблучками и стискивая подмышкой своего песика, от лица которого среди прочих (текст написан в виде монологов разных действующих лиц) ведется повествование… В итоге прелестная дама щебечет о Гиббоне и Моммзене, а гладкогрудый хозяин жизни ей неординарно и не по-интеллигентски соответствует. Прямо как в фильмах, которые Фигль-Мигль, похоже, действительно любит — не Тарантино даже, нет, а как в фильме какого-нибудь среднестатистического питерского «молодого режиссера» девяностых по сценарию Константина Мурзенко».

«Огромная литература о Пастернаке растет постоянно и быстро. Автор «Сестры моей — жизни» и «Доктора Живаго» сейчас в большем фаворе, чем привычно «рифмуемые» с ним Ахматова, Мандельштам и Цветаева. Работают законы «моды» — понятные, едва ли преодолимые, очень человеческие, в сущности — смешные. По слову Пастернака, «приедается все». (Кроме свободной стихии в единстве со свободной стихией стиха.)», пишут «Московские новости» о новой книге Александра Жолковского «Поэтика Пастернака» («Новое литературное обозрение», 2011). «Достаточно взглянуть на содержание книги, чтобы понять: бал тут правит то же сочетание «единства» и «великолепия», в котором автор видит суть поэзии Пастернака. Единство Пастернака — поэтический мир, узнаваемый при всех катастрофах, разрывах и «изменах», случившихся на пути поэта. (Путь этот исследователь членит на три этапа.) Единство Жолковского — переклички статей, «самоповторы», вариации исходной темы. Великолепие Пастернака — пестрота и гетерогенность его космоса, многообразие составляющих («предметов» и стилевых приемов), преизбыточное бытие «поверх барьеров». Великолепие Жолковского — смена подходов, «жанров», типов речи (от нарочито «ученой» до скользящей к Table-talk). От выявления «инвариантов» (общий план) автор переходит к разборам отдельных опусов (план крупный), дабы досягнуть интертекстуальных тем, «выводящих» поэта из его личной вселенной. Примечено все — от фоники и ритмики до жизнетворчества, а потому востребованы весьма разные исследовательские стратегии», пишет газета. «Предисловие-увертюра (конспект книги) вершится блестящей кодой: «Таковы, говоря языком Пастернака, его три дня в трех мирах, три ландшафта, три древние драмы с трех сцен». Неодолим соблазн «перенаправить» эту сдвинутую цитату «Оригинальной» вариации. Кроме прочего, книга скрыто «портретирует» наделенного «звериным» чутьем тысячеискусника и повествует о его эволюции, напоминает о прочих трудах (работах по лингвистике и теоретической поэтике, исследованиях, посвященных разным писателям, «виньетках»), то есть одаривает нас «единством и великолепием» Александра Жолковского…»

«В Москве в издательстве «ОЛМА Медиа Групп» вышла новая книга американского писателя и журналиста Бориса Винокура, посвященная одной из самых закрытых тем – истории создания ядерного оружия. Она так и называется – «Тайны ядерного оружия». Автор, поработавший в 1990-х годах в одном из подразделений Пентагона, рассказывает о продолжавшемся многие десятилетия соперничестве лучших ученых – ядерщиков США и СССР», сообщают «Новые Известия» в номере от 30 июня. «Подробно, со множеством интереснейших и известных только узкому кругу специалистов деталей Борис Винокур повествует о знаменитом «Манхэттенском проекте» и секретной лаборатории «Лос-Аламос» близ одноименного городка в штате Нью-Мексико. Едва ли не с момента своего создания она превратилась в арену жестоких шпионских войн, в которые оказались вовлечены многие известные ученые. Одну из главных ролей в этом противостоянии история отвела молодому одаренному физику Тэду Холлу, работавшему бок о бок с Энрико Ферми, Робертом Оппенгеймером и другими знаменитыми ядерщиками. Именно Тэд Холл через своих связных – советских разведчиков – передал СССР подробное описание технологии создания первой атомной бомбы. Он умер в возрасте 74 лет 1 ноября 1999 года. О смерти Холла не сообщила ни одна советская газета. Об этом молчали радио и телевидение. От Москвы он не получил ни наград, ни даже слов благодарности. В отличие от его связных Лоны и Морриса Коэн, удостоенных Борисом Ельциным звания Героев Советского Союза, Тэд Холл так и остался бы «неизвестный шпионом». Если бы не книга нашего коллеги».

«Коммерсантъ Weekend» в номере от 1 июля пишет о двух книгах: Николь Краусс, «Хроники любви» и «Идеальный официант» Алеа Клода Зульцера. «Краусс — ученица Бродского, поэтический курс которого прослушала в 90-х в Стэнфорде. Вообще она подвержена обаянию восточноевропейской культуры, отсюда в ее романе многочисленные отсылки к Бабелю, а главный герой родом из польского Слонима. Но теперь Лео Гурский живет в Нью-Йорке, боится скорой смерти, перестукивается по батарее с другом детства, вспоминает старую любовь и следит за сыном, известным писателем, который не подозревает о его существовании. А неподалеку девочка Альма, чья мать впала в меланхолическую прострацию, пытается разгадать тайну романа малоизвестного еврейского писателя Цви Литвинова «Хроники любви», любимой книги матери… В итоге все они — старик, девочка, роман, писатель — оказываются связаны. Но прелесть романа Краусс далеко не только в том, как умело она вертит судьбами, а в том прежде всего, что она бесстрашно берется за любую самую заезженную для беллетристики тему, придавая ей силы и звучания, соединяя множество печальных любовных историй в одну большую хронику». «Швейцарский писатель Ален Клод Зульцер с 1989 года написал десять романов на немецком языке. Но только начиная с восьмой книги «Идеальный официант», опубликованной в 2004 году, добился некоторого международного успеха: был переведен на английский и получил французскую премию «Медичи», которую вручают за лучший роман на иностранном языке. Самое привлекательное в романе — старательное подражание классической немецкой литературе прошлого века. Начиная с завязки: главный герой, немолодой гомосексуалист Эрнест, официант небольшого швейцарского ресторана, в 1966 году получает письмо от своего бывшего любовника Якоба и вспоминает свой довоенный, 1933 года, роман. В любовную историю оказывается впутано гораздо больше участников, чем можно ожидать; среди них — эмигрировавший в Америку немецкий писатель, Нобелевский лауреат, который, особенно если учесть, что ресторан, в котором работает герой, называется «У горы», дает повод подумать о Томасе Манне. Но у Зульцера нет манновского масштаба личностей, он именно примостился «у горы» и, намеренно или нет, избегает ярких пятен: все скучно, все серо. И даже когда Эрнеста избивают хулиганы в парке, это проходит так буднично, что читатель не успевает даже вздрогнуть. Роман этот о том, что случается после любви, любой, не только гомосексуальной. И это такая черная дыра, такая невыносимая серость, что в ней пропадает даже война — о ней у Зульцера ни единого упоминания,— и даже драматический финал, поведанный безучастным тоном рассказчика, теряет напряжение. Но стиль и язык у автора безупречны, что сохраняется даже в переводе и несомненно обеспечивает удовольствие от этого далеко не самого увлекательного чтения».

«НГ-Exlibris» на минувшей неделе выбирает следующие пять книг: «Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве И.А.Бунина: Критические отзывы, эссе, пародии (1890–1950-е годы): Антология» (Книжица, Русский путь, 2011); Габдулла Тука, «Фаэтон весны: Стихотворения, стихи для детей, сказки» (МАГИ «Из века в век», Казань: Татарское кн. изд-во, 2011); Илья Риссенберг, «Третий из двух» (Харьков: Эксклюзив, 2011); Лайза Пикард, «Викторианский Лондон» (Издательство Ольги Морозовой, 2011); Джордж итцер, «Макдонализация общества 5» (Праксис, 2011).

«Московские новости» в номере от 30 июня публикуют фрагмент романа-феерии Алексея Слаповского. «Финалист премий «Русский Букер» и «Большая книга» о своем новом сочинении говорит так: «Психбольница, где разворачиваются события этой книги, всегда была любимой метафорой советских писателей. Что же, автор хочет сказать, что советские времена вернулись? Ни в коем случае. И все-таки что-то мучительно похоже. Особенно спускание разнарядок и организация массовых народных инициатив с моментальным доведением их до идиотизма»».

«Попченко Виталий Иванович созвал коллектив и сказал:

— Кто хочет вступить в Народный Фронт, поднимите руки!

Мне эти слова понравились. Слово «народ» твердое, крепкое, простое. Слово «фронт» тоже твердое, крепкое, простое. Они идеально подходят друг к другу. К тому же, в отличие от врачей, ум которых стиснут и зажат профессией, я своим свободным, ничем не стиснутым умом, сразу понял гениальность идеи создания этого Фронта. Как известно, Власть в нашей стране — Враг народа. Но она не дура, чтобы этого не понимать. До известного предела это даже нужно и выгодно, потому что Народ сам плохо понимает, чего он хочет. Но наступает момент, когда Народ перестает вообще чего-либо хотеть и понимать. Это опасно, он может перестать создавать Материальные Ценности, без которых, несмотря на первичность Духовных, никуда не денешься и без которых может прийти конец самой Власти. Выхода три.

1. Власть объединяется с Народом, и они вместе творят Будущее, какое им по силам и какое им представляется хорошим (хотя я, конечно, знаю, что это очередное заблуждение).

2. Власть усиливает свою власть, принуждая Народ продолжать создавать Материальные Ценности. Но Народ сейчас настроен на пассивное сопротивление, этим его уже не возьмешь.

3. Власть, не имея мужества и способностей уничтожить сама себя, призывает Народ объединиться, чтобы он ее уничтожил со стороны. Это похоже на то, как человек, захотевший покончить свою опостылевшую жизнь самоубийством, не может этого сделать и просит сделать это другого.

Третий вариант и был выбран. И это гениально. Разрозненные группы, т.е. фронты, противостояли друг другу. Лучший способ избавиться от противостояния — объединить их в один. Но ведь если Фронт, значит — война. А с кем? Внешний враг исключен, потому что Россия своими фатальными победами в мировых войнах навсегда деморализовала мир тем, что

1) проигравшая сторона оказывалась очень скоро в выигрышном положении и получала мощный толчок к развитию (Германия, Япония),

2) победившая сторона попадала, наоборот, в положение тяжелое, из которого фактически до сих пор не может выбраться,

3) ergo, т.е. следовательно, как говорит латынь, если нападать на Россию, то только с целью проиграть (победа ведь не принесет выгоды!), но этого никому не хочется.

Внешний враг исключен. Внутри страны у Народа два врага — Власть и он сам. Но себя он сам и так уничтожает без всякой войны, значит, все-таки это война против Власти, она готовит самосвержение, но врачи своим косным разумом никак не могли это осознать…»

Вероника Шарова