Колонка автора: Виктория Райхер

Доктор, у меня символ

Если вам довелось родиться обычным книжным героем — считайте, обошлось. Вас ждет извилистый сюжет, не исключено, что вас в конце убьют, вы вряд ли будете счастливы в личной жизни (а если да, то наверняка не сразу), а количество бурных событий, выпавших на вашу долю, сильно превысит количество обычных тихих дней. Но, при всем при том, вы будете как-нибудь развиваться. Что-то делать, меняться, расти, познавать и делать выводы. А вот если жизнь захочет вас по-настоящему испытать, вы родитесь героем-символом.

Символ незыблем и неизменен. Всю свою символическую жизнь он делает что-то одно, в результате чего получает (или не получает) что-то другое. Это всё. Символу непозволительно меняться, он не может бросить сцену и уйти в космические пираты, не может поумнеть или сменить стиль. Символ – это обелиск, призванный обозначать определенное явление на развилке реальности. И никто не думает о том, что за гранитной плоскостью обелиска скрывается нежная ранимая душа.

Спросили бы вовремя Дон-Кихота, хочет ли он во имя славы побегать с тазом на голове или готов рассмотреть и другие способы ролевой самоидентификации – возможно, не вышло бы никакого символа из Дон-Кихота. Но Алонсо Кихану не спросили, его назначили. Создав этим травму такой величины, которая одна и способна вынести требуемые масштабы.

Вот представьте себе: вы терапевт, приходит к вам пациент. И рассказывает – меня окружает зло, я ощутил призвание с ним сражаться. Но люди жестоки, женщины вероломны, а камни дерутся, если падать на них с коня. Посоветуйте, доктор, как сделать так, чтобы было менее больно.

За спиной пациента хрипло дышит ребристая кляча, на голове у него, как уже было замечено, таз. Здороваясь с вами, человек случайно сел мимо стула.

Дальше понятно. С одной стороны, у нас в анамнезе застарелая депрессия, неподключенность к реальности и тяжелый инфантилизм. С другой, на данный момент имеется острое психическое расстройство, влияющее еще и на координацию движений. Подходим к вопросу комплексно: подбираем успокоительное, которое позволит благородному дону как минимум перестать все время падать (а в идеале – еще и нормально спать), и одновременно работаем с тревожностью. Проговариваем  эмоции, вспоминаем родителей и проверяем, чем человека так сильно обидели в детстве, что теперь он не хочет видеть реальный мир. Реальный мир – безусловно, довольно скучное место, но и в нем можно встретить хорошую женщину. Проработанные подростковые комплексы позволяют выстроить конструктивные отношения, что, в свою очередь, ведет к постепенному выходу из депрессии. А там уже либо, как водится, свадьба, либо все-таки приключения, но гораздо менее зрелищные на сторонний взгляд. Зато и менее травмирующие протагониста. Дон-Кихот остался бы и добрым, и благородным, только вот символа бы не осталось. Для символа нужен размах, недоступный здоровым людям.      

Или Золушка, милая девочка. И просо мы перебираем, и платья шьем, и мачехе с сестрами ни слова ответить не можем, и розы выращиваем за одну ночь. Что, безусловно, уже квалификация – настолько не мочь сказать хоть слово поперек, что от безысходности начать творить чудеса. Тоже надо уметь.

Терапевту явно есть, над чем поработать. Безответность у Золушки вообще наследственная: Золушка, вспомним, боялась перечить мачехе, потому что мачеха грозилась отыграться на отце. То есть папа, самостоятельный зажиточный лесник, сам себя защитить не в состоянии. Выгонит его злая жена из дома – уйдет. Что же касается матери, то та умерла настолько рано, что одно это дает нам массу терапевтического материала. Работаем с Золушкой над ее отношениями с отцом (зависимость, перевернутая иерархия «старший-младший», отсутствие эффективной коммуникации – отцу-то ребенок про свои мучения ни слова не говорил), а также над эмоциональной лакуной, возникшей за годы сиротства.

Параллельно — над контактом с мачехой.  Девочка пыталась найти в ней хоть тень душевного тепла, вот и делала все, что велели, в тщетной надежде, что полюбят. У родных-то детей в семье всё было совсем неплохо. А у Золушки на месте отношений с мамой зияла такая дыра, что даже личное счастье в нее чуть не провалилось. Это нам мачеха кажется злой и бездушной, а для падчерицы она оказалась единственным доступным носителем материнского начала. Есть, конечно, еще и крестная, но эти феи такие непостоянные – сегодня здесь, завтра там. Мачеха хотя бы является все время в одном и том же обличье – а для ребенка постоянство куда важнее, чем даже умение превращать мышей в лошадей.

Золушка, избавленная от своих проблем, свалила бы из дома задолго до бала во дворце. Начала бы потихоньку отстаивать свое мнение, разговаривать с отцом, строить отношения с мачехой, набралась бы храбрости знакомиться с незнакомцами – и первый же мимоезжий дворянин позвал бы ее под венец. Но сказка бы стала гораздо короче, и принцессы бы из Золушки не получилось.

Малышу можно помочь в его внутреннем одиночестве – но не возникнет Карлсон. Карабасу-Барабасу поработать над комплексом неполноценности по поводу отсутствия у него собственных детей – и не было бы у нас символа жадности и злости. Не было бы символа кликушества — умной Эльзы (повышенная потребность в контроле, основанная на детских травмах в объектных отношениях), символа брошенных на произвол судьбы детей — Ганса и Гретель  (некоторых книжных героев просто нужно научить предохраняться), не было бы даже символа дружбы, добрейшего кота Леопольда (нежелание брать на себя ответственность вкупе со страхом серьезных отношений). Ему бы кошку и котят, вот и прошла бы потребность дружить с едой.

(Остался бы только барон Мюнхгаузен. Честность всегда остается честностью, как ты ее ни лечи). 

Жалко символы, слов нет. Но и не вылечить никак – пока займешься, глядишь, символ сменился, и перед тобой уже сидит совсем другой. Каждый из нас то одинок, как Маленький Принц, то несчастен, как юный Вертер, то мечтателен и задумчив, как Ассоль. Чтобы дойти до мачехи, нужно пройти через Золушку. А роль невозмутимого Каа дается только тем, кто хорошенько поучился выть с волками.  

Человеку проще ориентироваться в пространстве, когда на каждом этапе развития стоит фигурка-указатель. Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – друзей потеряешь.  А прямо пойдешь, потеряешь себя, выйдешь замуж за князя, поссоришься, разведешься, зайдешь в темный лес, углубишься в чащу, выпьешь полную чашу отравленного вина, выживешь, выздоровеешь, встанешь, выйдешь на улицу, посмотришь по сторонам – и подумаешь: какое счастье. Отсидел на печи свои тридцать лет и три года, а потом огляделся, встал, оделся и ушел. А печка – что печка. На ней всегда найдется, кому покататься.

Виктория Райхер