Колонка автора: Фёдор Сваровский

ШУТКИ О ГРЕХАХ И СМЕРТИ

В какой-то критической статье о моих стихах (это было несколько лет назад, и я совершенно не помню, где именно это было напечатано) автор среди иных обвинений в мой адрес упомянул тот факт, что во время моих выступлений люди смеются. И потом некие журналисты два-три раза меня спрашивали: а вас не смущает, что, вот, вы читаете стихи, а люди хохочут?

Не знаю точно, откуда такой подход. Но мне кажется, некоторые люди думают, что стихи – это нечто исключительно серьезное и даже скорбное. Однако даже довольно консервативные любители поэзии должны признать, что юмор себе позволяли и такие, совсем не прослывшие дешевыми зубоскалами, деятели как Осип Мандельштам («Александра Герцевича» помните?) или Иосиф Бродский (возьмем хоть «Речь о пролитом молоке»). Хотя, конечно, нужно заметить, что после Пушкина шутили в стихах у нас совсем немногие. Все-таки поэзия в России обычно считалась делом серьезным. Были, конечно, стихотворцы–шутники — и Барков, и комплексный проект трех авторов – Козьма Прутков. Но это была именно юмористическая поэзия. И сейчас она есть. Достаточно вспомнить творчество Всеволода Емелина или «гражданские» стихи Дмитрия Быкова. Но вот так, чтобы юмор проявлялся в стихах по сути своей серьезных – дело редкое.

Конечно, что бы там не говорили отдельные критики, в современной русской поэзии юмор – абсолютная норма. Все-таки мы живем в литературном пространстве, где уже давно случились и футуристы, и ОБЭРИУ, и лианозовцы, и Лимонов, и Пригов.

И теперь на выступлениях поэта Андрея Родионова люди не то, что смеются, но истошно ржут. Стихи Юлия Гуголева обычно рассчитаны именно на то, чтобы вызвать смех сквозь слёзы. Многие стихи Марии Галиной, Бориса Херсонского – сплошной юмор.

Но важно заметить, что в стихах этих и других авторов в большинстве случаев обнаруживается совершенно новый для русской поэзии тип юмора. Я бы назвал этот юмор метафизическим. Все шутки строятся вокруг таких больших тем, как время, жизнь, смерть, нравственный выбор и т.п. Казалось бы, эти темы совсем не годятся для подобных упражнений. Но авторы, как ни странно, на мой взгляд, неплохо справляются.

Первый пример – Леонид Шваб. Контекст его стихотворения, ни много ни мало, — смерть и загробная жизнь.

Входит двоюродный брат, 
Просит передать деньги нуждающемуся товарищу, 
Постой, брат, 
Твоего товарища давно нет в живых, 
Нет, брат, веришь – бесконечно нуждается.

В качестве ассоциации почему-то всплывают в мозгу строки Ольги Седавокой из цикла «Китайское путешествие»:

 …ибо только наша щедрость
встретит нас за гробом.

 Нравственные аспекты существования довольно резко, можно сказать в неприкрытой и грубой форме, обыгрываются в стихотворении Линор Горалик. И речь идет не о каких-то индивидуальных психологических нюансах, а о вещах крайних, о грехах «библейских»:

Идет душа, качается,
вздыхает на ходу:
«Ох, я сейчас убью и украду,
и возжелаю, — я уже желаю! —
ведь я душа живая.

Поэт Станислав Львовский  берется за изначально комическую задачу – пересказ популярных в народе русских песен. И здесь опять речь идет о смерти и убийстве.

Вот, например, вывернутый наизнанку текст известной тоскливой песни «Варяг» — не той маршевой, где «Наверх вы, товарищи, все по местам», а другой, народной, где «Варяг» уже утонул.

* * *

плещут 
холодные волны.

сами зарезали 
корейца.
сами убили 
китайца.

оскопили дагестанца.
забили якута.
сбросили на рельсы
таджика.

чайки несутся 
в Россию.

чайки, родимые, 
не сдались,
соратник.

бьются, мёртвые,
о берег морской
за русскую честь.

кричи, соратник,
тоскуй.

знаю, 
как тебе больно,
как страшно.

Интересно, что собственно комический эффект от неритмизированного пересказа песни и инфильтрации в текст сегодняшних насильственно-ксенофобских реалий внезапно нивелируется за счет прямого и мощного высказывания о страхе и тоске.

Арсений Ровинский, традиционно выступая бытописателем несуществующего пространства некоей застывшей в межвременной западне огромной страны (см. его циклы – «Песни Резо Схолия», «Птички»), также обращается к теме смерти, к катастрофе, причем к катастрофе в совершенно буквальном смысле слова.

в музее электричества чисто по-прежнему 
один сотрудник говорит другому вот раньше в семидесятые 
простая подстанция в Свиблово была простою 
подстанцией в Свиблово 
оставались различия между нулём и фазой 

оба смотрят в окно сильно покрытое копотью 
на внутренний двор где посетители продолжают вздрагивать 
в тени огромных чёрных расколотых ещё дымящихся вязов

Примеров таких, на самом деле, можно привести очень много. В самом начале я уже назвал имена Марии Галиной, Бориса Херсонского, Юлия Гуголева. У них вы найдете то же самое. Стихи этих авторов я здесь не привожу исключительно из-за того, что они довольно длинные.

Итак, главная моя мысль: современные русские авторы постоянно шутят «о главном».

Думаю, раньше такого в русской поэзии не было. Это совершенно новая тенденция.

Перебирая в уме прецеденты из истории литературы, нахожу навскидку лишь одно убедительное подобие – английские прозаики периода религиозного возрождения. Скажем, Гилберт Честертон, Клайв Льюис, Ивлин Во. Именно их метафизический, нравственный юмор в чем-то был похож на тот, что мы наблюдаем в современной русской поэзии.

Почему этот юмор проявляется именно в стихах и именно в текущий исторический момент, я не знаю. Могу лишь предположить, что окружающая реальность теперь выглядит одновременно настолько пугающей и гротескной, что без юмора ее и не переваришь. Даже самая что ни на есть официальная хроника, просмотр новостных программ или чтение новостей в газетах и интернете приводят людей к травмам рассудка и вызывают потерю чувства реальности  — то глава администрации президента РФ Владислав Сурков сообщает, что «народный лидер» Владимир Путин послан нам Богом, то этот самый посланник веселится с мотоциклетными хулиганами и называет их братьями, то главный санитарный врач РФ призывает убивать ворон, потому что они – летающие волки. Тут уж ничего кроме юмора нам, собственно, не остается.

На десерт предлагаю стихотворение крымского поэта Павла Гольдина. Думаю, его своеобразный юмор может даже показаться кому-то неуместным.  Однако, мне кажется, стихотворение очень хорошее. Опять же, в целом, о смерти.

На рыночной площади
купили Наде и Мадлен
десяток проволочных
и фетровых евреев —
трогательных, забавных, —
в лапсердаках, со скрипками,
а один — с шахматной доской.

Завтра хотим поехать
на экскурсию в Освенцим.
Может, там удастся
купить нацистов и казаков.

 Федор Сваровский