Виктор Филимонов «Андрей Кончаловский. Никто не знает…»

Счастливый Несчастливцев?

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Интересно, вы не знаете, почему все-таки кому-то счастливое и благополучное детство прощается (скажем, лорду Спенсеру), а кому-то — ни за что и никогда? Андрей Кончаловский

…Как человека забудь меня — частного, Но как поэта — суди…

Николай Некрасов

«О, счастливчик!» — воскликнешь невольно, с удивлением и завистью наблюдая этого человека со стороны. Разве не успешно и ладно складывается его жизненный и творческий путь? Даже если вспомнить о зигзагах судьбы и нешуточных семейных драмах? И происходит так, заметьте, едва ли не со дня рождения!

«Родившись в год самого страшного сталинского террора, — пишет он о себе, — могу сказать, что мне повезло появиться на свет. Немалая часть этого везения — семья, в которой я родился, по линии матери в особенности, да и по линии отца».

Еще бы не повезло, если в почве твоего происхождения древние дворянские корни! А к ним — неукротимая натура потомка казацкого рода великого Василия Сурикова, яркие дарования семьи Кончаловских плюс общественно-политический авторитет отца С. В. Михалкова.

Кстати, одно из наиболее употребляемых слов в мемуарах Сергея Владимировича — «повезло». В нем слышится благодарность судьбе за то, что не только пощадила, но и одарила. Любит это слово и старший сын поэта.

Да и на других представителях семьи Михалковых лежит печать удачливости и везения. В народе на этот счет слагаются легенды. В них нетрудно расслышать интонации зависти и неприязни к тем, у кого жизнь складывается и талантливее, и здоровее, и богаче, чем у многих из нас.

Неприязнь к «счастливцу» Кончаловскому носит классовую окраску. Может быть, оттого, что ему никогда не приходилось унижаться ради куска хлеба. Он не скрывал, что у него счастливый темперамент. Не боялся говорить о своих недостатках и неудачах открыто.

Строго говоря, любой материальный достаток семьи, даже мощная родословная, высокодуховное окружение в детские и юношеские годы — не решают дела. Эти дары судьбы еще не обеспечивают жизненной и, главное, творческой удачливости. Они лишь закладывают основание. Пользование дарами обеспечивают талант и умение его употребить. Только так рождается то, что можно назвать жизнетворчеством.

В захватывающей драматургии жизни и творчества Андрея хорошо виден «монтажный жест» автора. Именно он и «монтирует» на глазах, так сказать, изумленной публики повесть своих временных лет.

Талант у Андрея Сергеевича большой и разносторонний. Талант художника и талант творческой самореализации в текучке повседневности.

Первые же сценарии и фильмы ввели Кончаловского в пантеон классиков отечественного кино. Позднее режиссера не очень щадила (и не щадит) критика. Но его это как будто не слишком задевает. Главное — не забывают.

Кончаловскому по-настоящему везет в молодой увлеченности своим делом. Проекты сменяют друг друга, друг на друга наслаиваются. Еще не закончена работа над одним, а в голове роятся новые и возрожденные старые замыслы, беспокойно ждущие воплощения. Не только кинематограф, но и театральная (драматическая и оперная) сцены влекут его. Он пишет сценарии, издает мемуарные и публицистические книги, пользуется непрестанным вниманием СМИ, он желанный гость, участник, член жюри отечественных и международных кинофестивалей. Объездил полмира, в его знакомых, приятелях и друзьях были и остаются известнейшие люди, художники, политические и общественные деятели. Его никогда не обделяли вниманием женщины. Напротив. Любили и любят. А он отвечал и отвечает тем же.

Сегодня его пятая супруга — милая женщина в расцвете своей зрелой красоты, талантливая актриса, заботливая мать и обожающая своего умного, талантливого, знаменитого мужа жена.

При всем драматизме существования в последние годы он не стесняется быть счастливым. И это в стране, где издавна сложилась привычка приветить и пожалеть, скорее, несчастного, а счастливого — завистливо попинать.

«Будь я алкоголик, нищий, сын диссидента, — писал он в конце 1990-х, — к моим картинам относились бы много лучше. Да, все-таки я слишком благополучный человек, чтобы коллеги считали меня заслуживающим внимания художником. Поменял ли бы я свою судьбу, мечты, радости, надежды, восторги, разочарования на успех и признание своего творчества у тех, кто меня не любит? Нет, не думаю. Конечно, обидно наталкиваться на предвзятость. Но несчастным из-за этого не буду. Как говорится, себе дороже…»

А позднее, касаясь общих принципов формирования «драматургии» человеческой жизни, он говорил: «Большинство людей несчастны именно потому, что их жизнь не такая, как им хочется. Они придумывают себе жизнь и очень огорчаются, когда все происходит иначе. И если у кого-то получается следовать запланированным курсом, то это случайность. Поэтому делай что должно, и будь что будет. Тебя несет, а ты только и можешь, что подгребать то в одну сторону, то в другую. Но все равно с поезда сойти невозможно. Когда начинаешь об этом задумываться, ценность жизни становится совершенно другой…»

С одной стороны, чеховское осознание неуправляемости жизненного потока, а отсюда — вынужденная, но спокойная трезвость реакции как на «возвышающий обман», так и на «низкие истины» существования. С другой — твердость «режиссерской» позиции созидателя: делай что должно. А что должно — определяется собственной этической позицией.