Абузяров Ильдар МУТАБОР (Птичья притча или роман-заговор)

ПРОЛОГ
Потерянный рай, или Сказки Шахерезада

1
Я в клетке. Не в золотой, образной, а в настоящей железной клетке. Я среди свирепых и буйных зверей. Сквозь слипшиеся ресницы я уже вижу бородатые, заросшие лица своих сокамерников. Кого тут только нет — уголовники-рецидивисты, шулера и прочая шушера, мелкие проходимцы и птицы высокого полета, несчастные, пострадавшие по чьему-то доносу или из-за судебной ошибки, и сознательно ушедшие в горы и леса партизаны — одичавшие люди из Хизб ат-Тахрир (Исламской партии освобождения), ИДТ, ИТП (Исламское движение Туркестана и Исламское террористическое подполье). Здесь, в Кашеварской колонии, хватает всякого зверья — и виновного, и безвинного. После шумихи, поднятой журналистами, меня посадили в эту тюрьму за то, что я писал, — за книгу, которую приняли за план террористической акции, за инструкцию к действию.
С первыми лучами солнца одни мои сокамерники-уголовники начинают резаться в карты и нарды, другие мои сокамерники-смертники собираются у окна, чтобы прочитать намаз. Они совершают несколько поклонов: головной, поясной, земной. Они как только могут прославляют Всевышнего, губы их шепчут страстные слова любви, руки их прижаты к грудной клетке или животу.
Я не могу в полной мере разделить их чувства благодарности Создателю. Когда я гляжу на этих убежденных людей, мне становится тесна собственная человечность. Она граница, она плен. Одной половиной головного мозга я вроде бы с ними и готов благодарить Создателя за посланные мне страдания-испытания, другой половиной я с ним в корне не согласен. Другой моей половине страшно и жутко. Она просто в панике.
В сущности, если вдуматься, все мы находимся в клети собственного тела. Особенно явственно это ощущаешь после яркого счастливого сна, в котором душа ходила погулять высоко в небо, поднимаясь до заоблачных высот.
Меня искусили, меня выгнали из рая, как последнюю собаку, меня побили камнями. И нет конца человеческому унижению и собачьей тоске. И клеть нашей груди, и решетка ресниц давят и сдерживают меня, когда мне хочется выть на луну и плакать навзрыд…

2
Мы живем в мире-тюрьме, где в равной степени лишены свободы и звери, и люди.
Я вновь открываю глаза и вижу низкий закопченный потолок. И это после ночных видений о звездном небе и бегущей-зовущей реке! О, как бы я хотел жить в свободном и прозрачном мире, в мире без тайных сговоров и теневых правительств закулисы, в мире без войн, в мире равенства и братства. Но струи горячего пота, словно плети, уже стекают по моему телу. Всегда тяжело и тоскливо просыпаться после снов, в которых ты плывешь по серпантину горной реки, летишь, как водоплавающая птица или рыба таймень над волной.
А надо мной уже возвышается ждущий своей добычи блатной уголовник Хайсам.
— Слышь, че сказал: Бугор тебя хочет видеть.
Хайсам зыркает на меня зоркими и злобными глазами. Он сидит на соседней шконке, упершись обеими руками в колени, оттопырив локти, словно ястреб — крылья, готовые к хищному полету. Неприятно-злое его лицо тем не менее выдает незаурядный ум. Поджарый, невысокий, с большим носом-крючком и тонкими, плотно сжатыми губами, он слыл жестоким непримиримым ястребом в правительстве теневого правителя Кашевара Ширхана — пахана всех львов и шершней преступного мира.
«Никто не может отнять у человека свободу выбора, данную ему Богом», — повторял я слова Балыка-Малика. Но мне все же пришлось подняться и пойти вслед за Хайсамом.
Надзиратель в тюрьме, как собака до падения и изгнания из Эдема, занимает не низовое, а почетное высокое место. Он посредник между тем и этим миром. Он, лязгая большими зубьями ключей, открывает массивную железную дверь, чтобы через внутренний двор перевести нас в другой блок и другую камеру. И всё с таким важным и напыщенным, как у индюка, видом. Как они не поймут, что быть дворником или поваром гораздо почетнее, чем быть охранником.

3
У выхода из блока меня в специальной будке поджидает еще один охранник.
— Раздвинь ноги, — рявкает он. Я развожу ноги на ширину плеч. Он начинает меня досматривать. Ощупывать волосатыми ручищами.
— Свободен, — бьет он меня для профилактики дубинкой по икрам. Мол, можешь идти. Я отвечаю ему презрительным взглядом. Он тоже как собака, говорящая на зверином языке, что была призвана сторожить Адама, но проспала все на свете. Ночью она прозябла и заснула. На лице охранника следы глубокого сна, щеки его помяты ночными покровами.
Да, охранник — собака. Когда искуситель проник в рай и соблазнил Адама яблоком, собака от искусителя в награду получила шерсть. Бог проклял собаку и выгнал из рая, так же, как он проклял человека. И теперь эти два самых неприкаянных на земле существа вынуждены жить и ходить бок о бок.
Вот мы с первым охранником и Хайсамом выходим в тюремный двор. Сверху сквозь рабицу на меня пригоршнями сыплется утренний солнечный свет. Солнце напоминает мне большое спелое яблоко.
Во сне мне часто грезится одна и та же картина. Я со своей собакой выхожу из маленького рая собственной квартиры на улицу. Мы, два одиноких существа, с ленцой идем на утреннюю прогулку. Собака с шерстью, но с грустными глазами, я зябну и прячу руки в карманы. Кругом все покрыто снегом и не видно пути-следа. Все заметено вьюгой. Постепенно наши фигуры становятся еле различимы в снежной дымке. Я оглядываюсь и вижу свой светлый дом.
В последнее время, с кем бы я ни гулял по заснеженному Питеру, у меня было такое чувство, что один из нас гуляет с побитой собакой.

4
Покинув двор, мы с Хайсамом и надзирателем идем по длинному коридору блока для уголовников. Здесь, кажется, более либеральные законы, блатные чувствуют себя гораздо свободнее и разгуливают туда-сюда. Я пытался понять, от кого охранники что охраняют. Вся страна превратилась в охранников. Миллионы здоровых мужчин превратились в тугодумов. Они стоят у входа в ателье, в бассейн, в школы, в больницы, в магазины. Стоят и тупеют. А в это время у них из-под носа воруют миллиардами через систему грантов и госзакупок.
Тюремным охранникам тоже невдомек, что их разыгрывают, что они сейчас как бы охраняют мир от его владельцев. Шир, к которому меня вели, владеет крупными пакетами акций нескольких банков и каменноугольных шахт. Не говоря уж о бизнесах-игрушках — магазинах, казино, салонах красоты. Вот он сидит, красавец — довольный, толстый, с черным лицом.
Салям! На столе несколько видов колбасы, словно специально названной кем-то «салями», зелень, чифирбак, полный чифа, бадья с медом, даже халва и шербет.
Я озираюсь и вижу сбоку у параши под нарами забитого красивого юношу. Он сидит под нарами и жадно жрет брошенные ему куски колбасы. Скорее не куски, а шкурки.
«И стал Господь Бог глаза ему доставать от солнца, оставив Адама одного лежать на земле; и пришел окаянный сатана к Адаму и вымазал его калом, тиной и соплями. Вернулся к Адаму Господь и хотел вложить в Адама глаза, но увидел его всего вымазанного в нечистотах, но сняв с Адама всю грязь сатанинскую и смешав с Адамовыми слезами, сотворил собаку, и теслом очистил Адама, как зеркало, от всех скверн».
Да, охранник — собака. Но искуситель то ли жирной костью, то ли сухой палкой увел собаку, подкрался к спящему Адаму и впустил в него сорок страшных недугов. Вот она, боль поругания и глумления. Когда каждый может ударить тебя кнутом и бросить обслюнявленную кость.

5
Если тюрьма, школа и больница — маленькие модели страны, то, значит, мы живем не в правовом государстве, а на диком острове, на котором заправляет шайка бандитов. Потому что Шир — теневой правитель Кашевара.
Заходя к нему в камеру, нужно называть свое имя, номер и статью, по которой ты осужден, с расшифровкой — будто это он начальник тюрьмы. Я представился и сказал, что сижу за экстремистскую деятельность, организацию террористической группы и попытку государственного переворота.
— Значит, политический, — ухмыляется Ширхан, не поздоровавшись. — А я слышал, ты писатель.
— Был! — отвечаю я, не поднимая глаз, потому что на Ширхана нельзя смотреть — он этого не выносит. — Пока у меня не отобрали компьютер и тетради и не бросили сюда.
При входе в блатную ханку я успел разглядеть, что в компании за столом, помимо Черного Шершня, сидело еще трое сподручных Ширхана: Саур Хайбула, Фахад, Шумкар и собственно сам Хайсам.
— И о чем ты писал, форель?
— Да так, обо всем понемногу, — попытался отвертеться я, потому что меня выводили из себя подобные глупые вопросы. Возьми и прочти, если хочешь знать, о чем книга. Для этого, собственно, и писал.
— Не такай здесь и мозги не делай, интеллигент, — разозлился Ширхан. — Нам скучно. Бери стул, садись и рассказывай нам какой-нибудь свой роман с самого начала и подробно, бандерлог.
— Будешь нам по вечерам романы тискать, Шахерезад, если тебе твой зад дорог, — громко хохочет Саур.
— И чтобы про нас, и с приключениями, и любовью с воронами, — потер руки Хайсам, сверкнув желтыми зрачками.
— А если будешь рассказывать неинтересно, ты не жилец.
Я взял табуретку и подвинулся поближе к столу. Выбора у меня опять не было. И в то же время был. Потому что я мог вести своих героев, как и куда захочу. Что ж, роман тискать — так роман тискать. С самого начала — так с самого начала.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Понедельник. 4 октября

Глава 1
Дебют большой игры. Индийская защита

1
Федор Сергеевич вылез из ванны и надел на розовое распаренное тело белоснежную шелковую рубашку, хлопковые брюки и шерстяное кашне, заварил розовый фруктовый чай и набил любимую вересковую трубку душистым табаком, уселся в кресло-качалку перед шахматным столиком и расставил на доске затейливую шахматную задачку — мат в шесть ходов — в задумчивости поднес огниво к трубке, а может, горячий чай к губам, а может, мысль к кленовой пешке, как его спокойствие нарушил телефонный звонок.
-Алло, Федор, не узнаешь?
Как вскоре выяснилось, это звонил его старинный знакомый по шахматной школе Ботвинника, Петр Анатольевич Карабанов. Шахматно-шашечную школу Федор Сергеевич посещал несколько лет и бросил это занятие, как только понял, что чемпионом ему не быть, а ходить извечным спарринг-партнером для игроков классом выше и быть шахматной грушей для гроссмейстеров не хотелось. Не стал чемпионом и Карабанов, зато шахматная смекалка помогла ему стать владельцем доходного магазина «Шахматы от П.А.Карабанова».
Магазины в районе Тверской рассчитаны исключительно на зажиточных покупателей и кусаются своими ценами. Но русский человек не привык скупиться, когда дело касается подарка брату, свату или высокому начальнику, и торговля шла очень даже бойко.
Маркетологи вывели формулу: чем богаче страна, тем люди меньше дарят утилитарные вещи вроде чайников и утюгов, и все больше вещей бессмысленных и дорогих, сувениров и безделушек. Достоинства подарка измеряются исключительно его ценой. Чем дороже рубашка, тем ближе ты к телу юбиляра.

2
Магазин специализировался на продаже эксклюзивных дорогих подарочных шахматных наборов и других драгоценных и полудрагоценных сувениров. Были здесь слоны не только из слоновой кости, но и из янтаря, лунного камня и яхонта. Шахматы из малахита, яшмы, змеевика, долерита, кахолонга, оникса. И все ручной работы, все с позолотой. А некоторые с инкрустацией драгоценных камней. Недаром шахматы считались игрой королей и аристократов. Одни названия «Реал куджи», «Сражение падишахов», «Матч претендентов» чего стоили!
И все шло хорошо, если бы не ЧП. Накануне дня защиты животных магазин Карабанова ограбил один из посетителей, незаметно вытащив пешку из супердорогого наборчика. Когда показывавшая набор продавщица отвлеклась, воришка, как щипач, просунул пальцы в стеклянный карман витрины.
Все бы ничего, если бы не очень редкие камни. Сама пешка стоило всего несколько тысяч долларов, но весь набор с розовыми и черными брильянтами на короне королей и ферзей стоил круглую кучу. Подобных шахмат с огнем не сыщешь.
-Я слышал, ты ушел из органов и открыл частное сыскное агентство, вот я и решил к тебе обратиться по старому знакомству, — подытожил цель своего звонка Петр Анатольевич.
-Да, пришлось уйти и заняться частными расследованиями, — согласился со слухами Бабенко.