Александр Терентьев «Миссия «Двойник»

3.

 

Серо-голубоватый дымок «казбечины» беззвучно завивался причудливыми струйками, медленно уплывая к некрашеному дощатому потолку и вызывал ассоциации с крохотным джинном, вылетающим из бутылки. Николай Тарасович Горобец, плотный мужчина в гимнастерке хорошего сукна, с ромбами старшего майора госбезопасности в васильковых петлицах, еще разок затянулся, затем твердым движением раздавил окурок в стеклянной пепельнице и усмехнулся. «М-да, вот джинн бы мне не помешал… Чего изволите, господин? Слушаю и повинуюсь! Уж я бы нашел ему работу…» — Старший майор задумчивым взглядом окинул до мелочей знакомый вид из зарешеченного окна кабинета. Казармы, служебные помещения, кухня, чуть подальше — спортгородок с полосой препятствий, еще дальше — вышка часового и заборы, заборы да колючая проволока. Обычный спецучасток НКВД. Интересно, какой дурак распорядился вышки поставить? Все-таки не «ДальЛаг».

А березки-то уже желтые, конец лету…

Горобец вернулся к столу, раздраженно громыхнув стулом, уселся, в сотый уже, наверное, раз окинул неприязненным взглядом фотографии, разложенные на столе, и вопросительно посмотрел на помощника с треугольничками сержанта госбезопасности в петлицах.

— Ну, что скажешь, Васильев?

Васильев слегка пожал плечами, мол, наше дело «помогать, а не думать», думает пусть начальство, у него и голова побольше, и оклад повыше, вслух же осторожно поинтересовался:

— А у товарища Меркулова что?

— То! А то ты не знаешь? «Осип, ты сходи туда… Пусть мне обед подадут!»

— Извините… какой Осип?

— Да это так, пьеска одна… Про десять дураков и одного сильно хитро…умного! — Майор потянулся к черно-голубой коробке с нарисованным лихим джигитом, закурил очередную «казбечину» и, сердито пыхнув дымом, продолжил: — Товарищ Меркулов приказали «во что бы то ни стало освободить старшего лейтенанта Джугашвили из фашистской неволи!» Прямо так и выразился. Мол, пленение сына самого товарища Сталина дает немцам небывалый пропагандистский козырь и обширное поле для этих… манипуляций! Хотел бы я посмотреть на того умельца, который смог бы манипулировать нашим Верховным. Велено подобрать группу диверсантов со знанием немецкого, чтоб все дела тамошние знали. Документы-бумаги безукоризненные само собой… Ну и все остальное, что в таких случаях положено. И чтоб лучших послали, чтоб кровь из носа и прочих дырок!

— Тогда, наверное, группу Бикбаева… — раздумчиво предложил сержант.

— Наш татарин с красной бородой?

— Какой бородой? — недоуменно вскинул брови помощник.

— Темный ты, Васильев, — майор сокрушенно вздохнул. — Я тебе список книжек составлю и пока ты их от корки до корки… лейтенантом тебе не быть! А если серьезно, то дело-то табак. Это мы Бикбаева на верную, можно сказать, смерть посылаем. Ты сам прикинь: как бы ты охранял сына какого-нибудь Гитлера-Бормана, если б он к нам в ручки попался? Вот то-то, брат… Я бы, например, так все организовал, что и целая дивизия головорезов из какого-нибудь «Бранденбурга» ничегошеньки сделать не смогла, а тут мы хотим, чтобы четыре человека, можно сказать, за целую дивизию сработали!.. Но мы люди служивые, а приказы сам знаешь — не обсуждают, а выполняют… «пусть даже и ценой самой жизни»!

— Послать-то группу не проблема… А вот куда? Немцы-то в листовках вряд ли точный адрес дадут, — резонно заметил Васильев.

— Не дадут. Но есть люди, работают. В ближайшие дни должно поступить сообщение от надежной агентуры. С той стороны… Так, — Горобец ткнул окурком в переполненную пепельницу и закончил: — Сейчас обед, а потом пришли ко мне группу татарина нашего! Да… и личные дела мне на стол!

***

Перед столом старшего майора по стойке смирно замерли четверо. Вроде бы и самые обычные солдаты, не самой богатырской внешности, в простой красноармейской форме — разве что без знаков различия. Да вот еще на левом фланге крохотного строя стоял не бравый молодец, а… молодица — довольно симпатичная светловолосая девушка. Четверка, как и положено, «ела глазами начальство», а начальство неторопливо листало личные дела прибывших бойцов, подшитые в картонные папки с массой грозных надписей и штемпелей, напоминающих о секретности. Пауза явно затягивалась, стоять истуканами было скучновато и второй справа боец — типичный славянин с простецким лицом «без особых примет», жилистый и, вероятно, верткий в драке — потихонечку ослабил стойку и осторожненько вытягивал шею, пытаясь хотя бы краешком глаза увидеть кусочек «досье».

— Пахомов, ты себе шею свернешь и зрение испортишь, — не отрывая взгляда от бумаг, произнес Горобец. — Команды «вольно» вроде бы не было… Разболтались они у тебя, Бикбаев.

Бикбаев, командир группы, флегматичный татарин лет тридцати пяти, на потомка грозных воинов степей был совершенно не похож, скорее на хозяйственного и справного вологодского мужичка, которому все едино: хоть избы рубить, хоть головы супостатам, главное, чтобы дело было настоящее, «мущинское» — и сделано оно должно быть на совесть.

Бикбаев ощутимо ткнул Пахомова острым локтем под ребра, тот как-то слишком уж смиренно вздохнул и вновь замер с постным видом, подозрительно напоминая какого-нибудь пройдоху-монаха, изо всех сил изображающего несуществующие добродетели.

— Пахомов, — майор наконец поднял взгляд от бумаг и насмешливо взглянул на бойца, — а правда, что бойцы тебя между собой «Попом» кличут? Вроде священнослужителей у тебя в роду нет… Да вольно, вольно!

— А там и про это есть, товарищ старший майор госбезопасности?

— Там про все есть… Так все-таки? И можешь покороче — «товарищ майор». Не на плацу…

— Так это, наверное, из-за песни. Я как выпью маленько, так песню про попа Пахома пою.

— Что за песня? Что-то я такой не слыхивал…

— Она… матерная сильно, товарищ майор, — Пахомов покосился на опустившую взгляд девушку. — А еще у меня присказка такая есть — «поп-сирота»… Дурацкая.

— Так, — Горобец снова заглянул в бумаги, — к Белогорцевой и Титаренко у меня вопросов нет. А вот что еще ты мне скажи, товарищ Алексей Пахомов… Тут расписано, как ты в финскую кампанию в одиночку героически вырезал целый артиллерийский расчет финнов, ну и еще куча подвигов, а представили тебя почему-то не к Звезде Героя, не к Красному Знамени, а только к Красной Звезде. Почему? Да, кстати, а как ты их так резал?

— Ножом, — пожал плечами Пахомов, как-то сразу поскучневший.

— Они что, спали?

— Нет, зачем же… Бегали, стреляли.

— Тогда как?!

— А я их быстро резал, — взгляд стал чистым, почти как у непорочной инокини и в голосе слышались скромность невероятная и смирение.

— А потому тебе Героя не дали, что тебя с той же батареи финской чуть живого товарищи приволокли! — загремел майор. — И не от ран умирающего, а мертвецки пьяного! И уши ты тогда чуть напрочь не отморозил!

— Одно.

— Что «одно»?!!

— Ухо, товарищ майор.

Грозный начальник вдруг широко улыбнулся, достал из коробки папиросу, закурил и, выпуская к потолку клуб душистого дыма, укоризненно покачал головой.

— Вот никакого у тебя почтения и страха перед начальством, а перед тобой, по-армейски если, генерал-майор сидит. А вот тебе, видно, выше армейского лейтенанта никогда не бывать… Ладно… А пригласил я вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие… Белогорцева, откуда слова?

— «Ревизор» товарища Гоголя, товарищ старший майор!

— Вот, Васильев, она — знает… — Горобец тяжело вздохнул и враз посерьезнел. — Предстоит задание… В тылу врага, понятное дело. Язык вы все знаете. Задание важное и, не буду скрывать, опасность там большая. Невероятная, можно сказать. Шансы есть, но… В общем, кто чувствует неуверенность, ну там, болезнь какая или просто сомнения — шаг вперед. Дело добровольное…

Четверка как-то враз подобралась, с лиц испарилась минутная легкая расслабленность и все вновь замерли по стойке «смирно». В кабинете повисла чуть напряженная тишина, затем Горобец прихлопнул крепкой ладонью по столу и удовлетворенно подытожил:

— Ну что ж, иного я и не ожидал… Лейтенант, ведите группу, готовьтесь. Свободны!

…Когда в коридоре затихли шаги бикбаевской четверки, Горобец устало поднялся и подошел к окну. Думая о чем-то своем, пару минут рассматривал пожелтевшую березку, тихо грустившую во дворе, затем неожиданно спросил:

— Васильев, а тебе девочку не жалко?

— В смысле? Простите, не понял…

— Да все ты понял! Вся база знает, что у вас с ней «роман» — это если по-культурному. А если попросту, то спишь ты с ней… А ведь в группу ты ее включил! Так не жалко девку, нет?

— Я, товарищ старший майор, всякие шуры-муры с делами не путаю, — холодно ответил сержант, собирая со стола папки с личными делами. — Девкой она станет, когда мы немца разобьем, а пока она боец Красной Армии — и боец отличный. Она лучшая наша связистка, да и на той стороне вполне могут сложиться ситуации, когда женщина может очень даже пригодиться — например, часовой на любом объекте в мужика без раздумий стрелять начнет, а красивую девушку охотно подпустит…

— Ну что ж, резонно… Только неправильно это. Мы с тобой в теплых кабинетах чаи будем гонять, а она в тыл к немцам полетит… Неправильно.

— Николай Тарасович, как-то даже не ожидал от вас… Если все генералы в окопы кинутся и геройски погибнут — лучше будет? Каждый делает свое дело, товарищ генерал-майор…