Антон Чиж «Опасная фамилия»

Госпожа Красовская, владевшая салоном модного и свадебного платья, изучила проявления женского характера столь глубоко, что дала бы сто очков вперед любому профессору психологии. Ее салон не был самым дорогим в столице, но и не самым доступным, располагался не на помпезном Невском проспекте, а чуть подальше от него, на Кирочной улице, то есть, предназначен был для клиенток особых.

Барышни и дамы, что заглядывали сюда, не имели безграничных возможностей удовлетворять своих прихоти. Но и шить модные платья, где попало, уже не желали. За свои деньги они хотели получить самое лучшее и модное, но за разумные деньги. Они считали не зазорным поторговать о цене, радовались, если им уступали рублей шесть-семь, и могли заплатить не только помятыми банкнотами, но и мелочью. Чеков они не выписывали. Зато каждая клиентка, довольная до глубины понятой ее души, не только приходила в другой раз, но и не редко рекомендовала салон подруге. Клиентки уходили от Красовской только, когда мужья их неприлично быстро богатели на биржевых спекуляциях или получали место на государственной службе.

Она могла угадать, что скажет, что захочет ее гостья, и, что именно ей понравиться. Сегодня утром госпожа Красовская столкнулась с неожиданной загадкой. Такой клиентки у нее еще никогда не было. Барышне было никак не больше двадцати двух, лицо ухоженное и чистое, говорила с легким акцентом, даже немного равнодушно, как будто взрослая, опытная дама. В строгом сером платье с воротничком под горло, какое среди барышень ее возраста считалось приличным для несчастных горничных. Особо занимал Красовскую резкий контраст между холодной бледностью лица отменно здорового вида, и блестящими черными глазами, выдававшими, по ее мнению, страстную натуру. Вдобавок к таким страстным глазам барышня была черноброва и черноволоса, и в целом удивительно хороша. И все же на красоте ее лежало как будто тюлевое покрывало, приглушавшее яркие черты. Кажется сама она, просившая называть ее не иначе, как Ани, не вполне осознавала, каким богатством владеет.

Красовская не могла взять в толк, откуда в северной столице появился такой необычный цветок. Больше всего модистку смущало то, что Ани не высказывала желаний или мельчайших капризов, и сразу соглашалась с тем, что ей предлагали. Впервые  она видела невесту, которой было совершенно все равно, как выглядит ее подвенечное платье. Не какой-нибудь вечерний наряд, который и перешить можно, а платье, что одевается только раз, остается на всю жизнь на фотографиях, бережно храниться до старости, и, чего доброго, передается дочке или внучке. Разве можно быть равнодушной к свадебному платью?

Однако, Ани не только не сообщила, о каком платье мечтает, не взглянула в модный журнал, но сразу же согласилась с первым нарядом, что вынесла Красовская из запасов. Модистка была так сражена поведением барышни, что посоветовала ей попробовать еще варианты. Ани согласилась с этим. На второе и третье платье она была готова с такой же легкостью. Красовская не знала, что ей делать. С клиенткой не было ни матери, ни тетки, ни хоть какой-нибудь родственницы, с которой можно было посоветоваться, ни даже подружки. В угловом кресле сидел молодой человек, не иначе жених, который наблюдал за выбором платья с мрачным спокойствием. Он прекрасно владел лицом, но Красовская поняла, как не легко это ему дается.

Чтобы выйти из затруднительного положения, Красовская решилась на чрезвычайный поступок: состроить свадебное платье по своему усмотрению. Что и предложила в крайне деликатной форме. Ани и с этим была целиком согласна. Модистка разложила журналы парижский свадебных мод, но тут спутник Ани попросил оставить их на несколько минут. Что было очень кстати. Красовской требовалась передышка после стольких волнений.

Стоило модистке удалиться, плотно затворив дверь, Ани забыла про журналы, и принялась смотреть в окно. Жених хотел, было, подойти и взять ее за руку, но руки ее лежали так спокойно, что трогать их он не решился. И только пересел на место, оставленное Красовской.

– Анна Алексеевна, быть может вам здесь не нравиться? – спросил он, стараясь заглянуть ей в глаза.

– Я просила не называть меня так, если вас это не очень обяжет, Андрей Викторович, – ответила она, все так же, не отрываясь от окна.

– Как вам угодно… Ани. Позвольте мне кое о чем переговорить с вами.

Ани была готова как слушать, так и молчать.

– Я допускаю, что у вас не было возможности ознакомиться с нашими обычаями. Вы привыкли к другим порядкам. Вы слишком долго были оторваны от родины. Жизнь в столице требует определенных условностей. Мы живем в обществе и не можем игнорировать мнения общества. С другой стороны ваше поведение, разумеется, выше всяких похвал, я не могу не оценить этого, –  Андрей Викторович никак не мог поймать нужную мысль, и это приводило его в раздражение так, что он отбросил журнал.

Ани перевела на него глаза, блестящие чернотой.

– Вы можете сказать совершенно прямо, что хотите от меня, – сказала она.

– Не хочу, обстоятельства вынуждают, – ответил он, тщательно подбирая слова. – Поймите… Анна… Ани, мое положение таково, что требуется определенная значимость. Свадьба – это не только соединение двух сердце, это еще и важная часть моего служебного положения. Приглашены влиятельные лица, от которых зависит моя будущность, и нельзя не замечать этого обстоятельства. По жене судят о муже. Как у нас говорят. Вы меня понимаете?

– Что я должна сделать? – спросила Ани, как не всякий послушный ребенок способен.

– Как это трудно, однако… Не думал, что вот так придется. Ну, что ж, скажу вам напрямик. Я стерпел, что вы указали на первый салон, мимо которого мы проезжали, даже не пожелав заглянуть в достойное заведение. Я стерпел, что вы выбрали самые простые кольца и отказались от всех украшений. Но немыслимо, чтобы вы были совершенно равнодушны к платью невесты. Что обо мне подумают! Ани, прошу вас одуматься. У нас принято ублажать любые капризы невесты. Это самое счастливое и радостное время в жизни девушки. Любые желания ее немедленно удовлетворяются. И я готов…

– Я совершенно счастлива, – сказала Ани, и отвернулась.

– Вы ведете себя немыслимо, – продолжил Андрей Викторович, не в силах остановиться. – Мало того, что ничего не просите, ни подарков, ни украшений, ни конфет, ни развлечений, так еще, и вздумали экономить на платье. Затащили меня в эту дыру, и соглашается на первое попавшееся старье! Если сами не можете решиться, у вас есть свояченица, модная современная дама. В конце концов, обратитесь за советом к моей сестре или матушке. Только не экономьте! Всему же есть свой резон. Издержите, столько, чтобы всем были видны мои… наши возможности.

Ани взяла верхний журнал, развернула его на середине, и указала на модель, со шлейфом и фатой длиннее самого платья. Голову изогнутой в дугу дамы украшала лучистая коронка с крупными камнями.

– Будет достаточно дорого для вашей невесты?

Андрей Викторович скрипнул зубами, но улыбнулся. Ему пригодился долгий опыт чиновничьего восхождения, когда надо уметь подстроиться к любой человеческой слабости высшего начальника.

– Дорогая, если вам оно нравиться, я буду счастлив…

– Вот и чудесно, – сказала Ани, бросив журнал. – Только прежде позвольте один вопрос. Или у вас не приято, чтоб невесты задавали вопросы, а только купались в благах?

Жених выразил покорность ее желанию.

– Вот вы, господин Ярцев, упрекаете меня, что я равнодушна к украшениям и прочим радостям… Простите, но я не закончила… Благодарю вас. Вы упрекнули, что у меня нет желаний, приличных для невесты чиновника с такими перспективами, как у вас. Так, вот я желаю знать: вы меня любите, Андрей Викторович?

Ярцев оказался в положении человека, который ждал, что ему кинут мяч, а прилетел пудовый камень. Долгое молчание и поиск, чтобы сказать, были самым худшим из ответов. Ярцев отчетливо понимал это, но на язык не шло ничего полагаемого в таком случае романтического или приятного для дамы.

– Разумеется, как же иначе, – быстро сказал он, и сам почувствовал, насколько это должно выглядеть в ее глазах нелепым и хилым уверением, и от того сильнее разозлился. – Как вы можете спрашивать меня об этом! – продолжил он с напором, каким старался стереть промашку. – Ежели я просил вашей руки, как может быть иначе…

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал она тихо.

– Анна! Ани! Анечка… Что же вы такое говорите! Если изволите… Да, я люблю вас, хотя мужчине в моем положении это не совсем прилично говорить в открытую, тем более в подобном месте. Вам этого достаточно?

– Андрей Викторович, вы умный человек, иначе не сделали бы карьеру на государственной службе. Прошу вас, подумайте и взвесьте еще раз: стоит ли то, что вам обещали, скучной и бесполезной жизни с нелюбимым человеком. Серой, лживой и возможно долгой.

– Кто вам сказал… – начал Ярцев, но вовремя сообразил, что любое продолжение будет хуже молчания. –  Я буду самым счастливым человеком, когда вы станете моей женой, – сказал он. – У нас будет счастливая семья, которой все будут в тайне завидовать. А вы станете чудесной супругой, я уверен.

– Стерпится – слюбится. Так у вас говорят? – спросила она.

Ярцев не нашелся, что ответить.

– Будем считать, что счастье – это привычка, – сказала Ани, вставая. – Выберите на свое усмотрение самое дорогое платья, здесь или в любом салоне. Я прибуду на примерки столько раз, сколько потребуется. Я действительно в этом ничего не понимаю. Сейчас мне надо идти. Пожалуйста, не провожайте, я возьму извозчика.

Она вышла, так быстро, что Ярцев не успел даже встать перед дамой, а не то, чтобы  раскрыть перед ней дверь.

Красовская, прибывая за стенкой, нашла разгадку своему вопросу, но решила не появляться до тех пор, пока колокольчик в руке жениха не лопнет от натуги. Или он сорвет горло, окликая ее. А лучше всего – уйдет без прощаний. Такого клиента ей захотелось потерять без всякого сожаления.

 

V

В это утро Сержа раздражала любая мелочь. Шум и крики вокзала, отдавались эхом и врезались в затылок занозой. Смех носильщиков в белых фартуках и с ремнями, перекинутыми через шею, казался издевкой над ним. Суета встречающих мельтешила перед глазами. Ковровая дорожка, расстеленная в начале перрона, у которой собралась толпа генералов и полковников вперемешку с гражданскими сюртуками, казалась глупой и неуместной. Но особенно – военный оркестр, тихонько продувавший трубы. Вонь солярки и сырого металла омерзительно лезли в нос. Его несильно толкнули и не извинились. На перрон уже собралась толпа встречающих, глазевшая на торжественное собрание военных. Через нее предстояло пробираться. Все это было глупо, ненужно и чрезвычайно досадно. И особо глупо, что забыл портсигар, и теперь желание выкурить утреннюю сигару настигло и саднило занозой. Всегда спокойный и сдержанный Серж был близок к тому, чтобы спустить раздражение на первого встречного. Ему настолько не хотелось тратить время на такую ерунду, что всегда пунктуальный до секунды, он чуть было не опоздал, и появился на вокзале за десять минут до прихода Киевского поезда.

Стараясь не коснуться чего-то плеча, он брезгливо пробирался по перрону, держась самого края, тем рискуя оказаться на рельсах от сильного толчка. Цифры на перроне указывали остановку вагонов, до нужного оставалась дюжина шагов. Серж остановился, чтобы пропустить бесцеремонных господ, встречающих пассажиров второго и третьего класса, как всегда крикливых и взволнованных, как будто их бесценные друзья и родственники потеряются или уедут обратно, если они опоздают хоть на пару мгновений. Он счел за лучшее оставаться, где стоял, поближе к официальной делегации, которой сторонились, дождаться вагона, и уже тогда подойти.

Серж заложил руки за спину, и стал бесцельно смотреть по сторонам, но везде натыкался на что-то грязное, глупое или ничтожное. Иного и быть не могло. Он машинально повернулся влево и заметил, что из суеты перрона за ним наблюдают. Господин, что ощупал его цепким взглядом, тут же отвернулся. Но Серж был отчего-то уверен, что его персону посмели наглым образом разглядывать. Позволивший такой вызывающий, по его мнению, поступок господин был ему незнаком. С первого взгляда он казался крепким, ладно сбитым и скорее подтянутым, чем полноватым. Одет в добротный черный костюм, правильно облегающий тело. Перчатки тонкой кожи, строгая заколка в галстуке, и легкая шляпа, модного фасона, говорили о том, что незнакомец, если не принадлежит обществу, то, во всяком случае, держит себя джентльменом. Словно ощутив интерес, он повернулся и посмотрел прямо в глаза. И хоть между ними были не менее десяти шагов, Серж смутился, отвел взгляд, и окончательно разозлился. Было во взгляде незнакомца что-то такое странное, словно наставленный холодный клинок, который еще не коснулся горла, но при любом неловком движении вонзится без жалости. К тому же его украшали роскошные усы вороненого отлива.

Серж упрямо смотрел на генералов и оркестр, но успел заметить рядом с усачом комический персонаж. Господин невысокого роста кутался в пальто до ушей, нацепил на нос черные очки, и так старательно изображал из себя инкогнито, что выглядел шпионом с газетных карикатур либерального направления. Нелепость его вида не отменяла тревожного чувства, что возбуждал его спутник. Серж ощущал затылком его взгляд или так казалось. Еще раз столкнуться с этими глазами ему не хватило духу.

Паровоз устало свистун, и вкатился под крышу вокзала, кутаясь в клубах пара, как кокетка в меховом манто. Замедляя ход, состав шел рядом с перроном. Самые нетерпеливые из встречающих побежали за ним. Другие бросились им навстречу, обнаружив, что нужные вагон в хвосте поезда. Произошла обычная в таких случаях суматоха. К счастью, вдалеке от вагонов первого класса. Стоило паровозу встать, обдав салютом пара, как генералы выстроились полукругом у подножки вагона, а оркестр грянул марш «на встречу», фальшивя в меди и духовых. Только барабаны били в такт.

Увидев, что его вагон встал, где надо Серж позволил себе немного любопытства. Со ступенек сбежал проводник, стремительно протер поручни, и исчез. А на верхней ступеньке уже появился генерал округлой формы, строгий до последней щетинки седых усов. Он оглядел воинство, застывшее в почетном отдании чести, остался доволен, и, лениво вскинув руку к козырьку, тут же взялся за поручни, и стал боязливо спускаться. Несколько рук подхватили его и мягко спустили на землю.

Военные церемонии всегда развлекали Сержа. Но даже этот маленький парад не рассеяла его хандры. Оркестр играл уж больно громко и отчаянно. Он пошел к вагону, из которого показались первые пассажиры. Неприятный господин с фальшивым инкогнито куда-то исчезли. Поблизости их не казалось. Встав напротив выхода, Серж желал только одного: поскорее убраться из этой вокальной кутерьмы.

Дама задержалась на верхней ступеньке, осматривая толпу поверх голов. Серж помахал, чтобы она заметила, и шагнул вперед. Надежда Васильевна, в своем обычном жесте, чуть склонила голову к плечу и, наконец, улыбнулась. Придерживая  юбку, она с опасением поставила ботиночек на ступеньку, уцепившись в поручень. Проводник подхватил ее по локоть, и помог спуститься.

– Как мило, что вы здесь, – сказала она, разглядывая его и улыбаясь.

– Разве могло быть иначе? – ответил Серж. – Вы прислали телеграмму, просили вас встретить, как я мог поступить иначе. Первым поездом из Петергофа сюда.

– Как Сережа?

– И вот награда за мою преданность, – сказал Серж, снимая шляпу, и протягивая ладонь.

– Преданность? Ах, извините, я так устала в дороге, – ответила Надежда Васильевна, подавая руку в тонкой кружевной перчатке для поцелуя.

Серж коснулся губами тонкого кружева и, еще не разогнувшись, увидел рядом того самого неприятного господина, который теперь нагло пялился на его встречу с женой. Инкогнито держался у него за спиной и тоже, кажется, шпионил. Следовало бы проучить его, но под грохот оркестра, провожавшего маленького генерала, это показалось невозможным.

– Послать за вашими вещами в багажный вагон? – спросил Серж.

– Все в купе, – ответила Надежда Васильева. – Пусть заберут из третьего.

Серж понял, что пытка, от которой никуда не деться, продлиться еще, и поманил носильщика. Надежда Васильевна оправила шляпку и улыбнулась. Надо было что-то говорить, все-таки они не виделись больше недели, но подходящий случаю легкий разговор, никак не ладился, слишком мешало раздражение. Серж только улыбнулся в ответ. И стал тщательно смотреть по сторонам, чтобы ненароком не попасть в усатого господина.

В проеме вагона показалась молодая женщина в строгом дорожном костюме. За крохотную шляпку держалась густая вуаль, почти скрывавшее лицо. Дама держала черную сумочку, вышитую бисером. Она остановилась на первой ступеньке, изучая проходящую толпу, в поисках того, кто ее встретит, но не найдя, легко спустилась вниз, почти спрыгнув. Проводник даже руки не успел подать. Стоило ей встать на перроне, произошло странное происшествие. Около нее объявились неприметные личности, словно возникли из воздуха, и схватили ее за руки так крепко, что она пошевелиться не смогла, хотя начала дергаться и вырываться.

– Пустите! – закричала дама. – Что вы себе позволяете! Господа, помогите!

Стоящие на перроне оборачивались на нее. Несколько мужчин, кажется, готовы были вступиться. Но тут неприятный господин, так и державшийся около Сержа, выступил вперед.

– Господа, кто ехал с этой дамой в купе? – громко и требовательно спросил он.

Послышались возгласа: «а что такое», «в чем дело» и прочее, но никто не отозвался. Сама же пойманная все еще надеялась вырваться, и боролась с двумя мужчинами, извиваясь и громко постанывая.

– Повторяю вопрос: кто ехал с это дамой? – еще строже спросил господин, и повернулся к Сержу, глядя мимо него.

Надежда Васильевна опустила глаза.

– Если вам так угодно, с этой милой дамой купе ехала я, – ответила она.

– Прошу проверить: что у вас пропало из сумочки. В первую очередь драгоценности, деньги, украшения, – потребовал неизвестный господин. Мистер инкогнито следил за происходящее у него из-за плеча.

– Да помогите, же! – закричала дама в вуали, и повисла на крепких руках. Публика не отозвалась на призыв о помощи. Все внимание было приковано в Надежде Васильевне. Совершенно смутившись от такого публичного скандала, она торопливо раскрыла сумочку, поискала, и быстро захлопнула.

– У меня ничего не пропало, – заявила она. – Отпустите мою соседку. Это становиться неприличным.

– Прошу вас проверить еще раз, – не унимался господин. – Особенно перстень с левой руки.

Надежда Васильевна схватилась руку, словно хотела защитить ее. И тут Серж заметил, что под перчаткой действительно кое-чего не хватает.

– Надя… – только и мог сказать он.

– Это ложь! Я ничего не брала, – закричала пойманная дама.

– Проверьте у нее в левом кармашке жилета, – сказал господин кому-то позади. К ней подошла барышня, по виду ни чем не примечательная, и быстрыми, ловкими движениями стала ощупывать одежду.

– Какой позор! Как вам не стыдно обыскивать честную женщину! – кричала та на весь перрон, стараясь привлечь на свою сторону кого-нибудь из собравшей толпы пассажиров и встречающих, сразу позабывших о своих делах.

Из левого кармашка был извлечен батистовый платочек. А вот из правого цепкие пальцы вынули перстень старинного золота с крупным камнем, сверкающим кровяным блестками.

– Прошу свидетелей запомнить для протокола, где был спрятан украденный перстень, – громко сказал господин.

Толпа стала редеть. Желающих участвовать в протоколе убавилось на глазах.

– Это ваш перстень? – спросил господин, протягивая его Надежде Васильевне, но не выпуская.

Она только кивнула и отвернулась, переживая такой скандал.

Серж поспешил исправить невежливость.

– Да, этот перстень принадлежит моей жене, – проговорил он, мучаясь на каждом слове. – Без всяких сомнений.

– Полагаю, вы с ним давно и хорошо знакомы, – сказал господин так, будто знал больше, чем говорил. – Фамильная драгоценность?

– Перстень моей матери, я подарил его супруге в день нашей помолвки. Его можно получить обратно?

– Непременно. Только перед этим вам, а лучше вашей супруге, заехать в сыскную полицию и подписать кое-какие бумаги, – ответил господин, и дал знак подручным, державшим даму.

– Не виновата я, не резала перстенька! – закричала она, слабо отбиваясь. Что не помешало подхватить ее и увести с перрона.

Серж понял, что обязан как-то выйти из неловкой ситуации. Он попросил господина отойти на пару слов. Все равно Надежда Васильевна утирала глаза платочком, а носильщик топтался в нерешительности.

Они отошли к краю платформы. Инкогнито увязался следом.

– Моя фамилия Каренин. Я бы хотел знать, кому засвидетельствовать не только свою благодарность на словах, но и, так сказать, более существенным образом. Эта вещь слишком много для меня значит. Ее потерю трудно оценить. Я вам признателен и глубоко обязан. И поверьте, умею быть благодарным.

Господин протянул руку, в которой Серж ощутил скрытую силу. Взгляд его до тех пор колючий, стал мягким и удивительно простым, если не сказать добродушным, светившийся мальчишеским задором.

– Какие пустяки, – сказал он. – Вашей жене не повезло оказаться рядом с этой невинной дамой в одном купе. Ах, да… Родион Георгиевич Ванзаров, чиновник для особых поручений при сыскной полиции.

Серж был уверен, что никогда не встречал этого чиновника, но фамилия ему была странно знакома. Он еще раз выразил свои благодарности.

– Мои заслуги не так велики, как вы о них говорите, – ответил Ванзаров. – Лучше поблагодарите моего напарника, который первым заметил эту даму.

Инкогнито сдвинул черные очки к кончику носа и хитро улыбнулся. Серж сразу понял, кто перед ним. В газетах сообщалось, что в столице гостить кронпринц одной маленькой, но дружественной державы, известный любитель путешествий, охоты, приключений и тому подобного. Наверняка это он. Будучи светским человеком, Серж знал, как себя вести с особами королевской крови. Он глубоко склонил голову, но в то же время поклонился чуть-чуть, выказывая уважение к секретному статусу высокого гостя.

– Для меня большая честь оказаться в чем-то полезным вашей светлости, – сказал он чисто по-немецки.

Инкогнито погрозил пальцем.

– Вы меня с кем-то путаете, – ответил он, впрочем, таким довольным тоном, что сомнений не осталось.

– Был очень приятно, господин Каренин с вами познакомиться, но мы с коллегой… – Ванзаров отдал легкий поклон инкогнито, – …должны спешить. Нас еще ждет незабываемое общение с дамой из Киевского поезда. Напомните вашей жене заглянуть к нам на Офицерскую*, да хоть завтра до полудня.

– Только один вопрос! – попросил Серж у инкогнито, что ему тут же позволили. – Как вы узнали про перстень, господин Ванзаров?

– Ваша жена носит кружевные перчатки. Они так плотно облегают, что имеют свойства принимать форму руки и украшений, которые носят на пальцах. На левой руке перчатка была чуть вздута, но на пальце ничего не было. Простая наблюдательность.

– Поразительно, – честно признался Сергей Алексеевич.

– Я много чего замечаю, господин Каренин, – сказал Ванзаров, и подмигнул. – Такая у меня странная привычка: наблюдать и делать выводы.

Он вежливо кивнул и пропустил инкогнито вперед. Чиновник полиции с кронпринцем бесследно затерялись в вокзальной толчее.

Носильщик уже вернулся из вагона, и терпеливо дожидался с чемоданами на плече и шляпной коробкой, которую на всякий случай держал двумя пальцами.

Серж предложил руку, Надежда Васильевна взяла его под локоть, они пошли к выходу через главный зал вокзала.

– Поразительная история, – сказал он, в раздумьях. – Мамин перстень…

– Это просто чудо, – ответила Надежда Васильевна. – Никогда не думала, что какая-то полиция умеет так смело ловить преступников.

Серж посмотрел на нее, но от замечания воздержался. Он вдруг вспомнил, где слышал фамилию Ванзаров. Ему рассказывали, что в столице появился новый сыскной талант, на который в Департаменте полиции возлагают чрезвычайные надежды.