Артем Ефимов «С чего мы взяли? Три века попыток понять Россию умом»

Воцарение Елизаветы Петровны в 1741 году считалось в России «патриотическим реваншем». Анна Иоанновна не доверяла русской знати, которая при восшествии на престол норовила всучить ей «Кондиции», и ее правление запомнилось бироновщиной — всевластием надменного фаворита-немца. Своим наследником Анна назначила младенца Ивана VI, фактически чистого немца, а регентом при нем — все того же Бирона. Вскоре другой немец, фельдмаршал Буркхард Кристоф Миних, устроил переворот, сверг Бирона и сделал новой регентшей мать императора Анну Леопольдовну, опять-таки немку. Многие царедворцы не говорили по-русски и презирали русских как варваров. Приход к власти Елизаветы, дочери обожаемого русским дворянством Петра I, должен был стать началом национального возрождения.

Назначение юного Кирилла Разумовского президентом Академии наук было символом того, что «патриотический реванш» состоялся и в науке. Его важнейшим деятелем стал Михаил Ломоносов, 35-летний профессор химии, талантливый стихотворец и отчаянный бузотер. Знаменитая ломоносовская «Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны» — поэтический манифест «реванша»:

О вы, которых ожидает Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,

— это воззвание к будущим русским академикам, которые должны заменить наемных иностранцев, ибо

…может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.

Проекты и докладные записки Ломоносова по академическим делам так и пестрели жалобами на «засилье немцев» и на «недоброхотство ученых иноземцев к русскому юношеству».

…На торжественном собрании по случаю 25-летия Академии, намеченном на 6 сентября 1749 года, должны были быть произнесены две речи: Ломоносов — «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне», Миллер — «О происхождении народа и имени русского».

Миллер не был экспертом по заданной теме. Безусловным авторитетом по этому вопросу для него был покойный Готлиб Байер, и при подготовке к самой важной в своей жизни публичной лекции историограф опирался на его полузабытые статьи десятилетней давности.

Итак, что же Байер и вслед за ним Миллер имели сообщить о происхождении народа и имени русского?

Вся русская историческая традиция неизменно отталкивалась от сказания «Повести временных лет» о призвании варягов, помещенного под 862 годом: «Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: “Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси, чудь, словене, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Этот коротенький отрывок в традиционной интерпретации, разделяемой Байером и Миллером, отчетливо связывает варягов-русь со скандинавскими народами: шведами, готландцами, англами и норманнами (выходцами из Скандинавии, населившими соответственно Британию и нынешнюю северную Францию). Имена князей звучат по-скандинавски. Ближайшие преемники Рюрика тоже носят скандинавские имена: Олег (Хельги) и Игорь (Ингвар). Кроме того, у сподвижников Рюрика, ушедших от него в Киев, — Аскольда и Дира — имена опять-таки скандинавские. Под 912 годом в «Повести временных лет» перечислены русские послы в Константинополь: Карл, Инегельд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид, — вновь сплошь скандинавы.

Дальнейшие подтверждения скандинавского происхождения руси Байер обнаружил в трактате Константина Багрянородного «Об управлении империей». Константин был византийским императором с 913 по 959 год, то есть современником Вещего Олега (по «Повести временных лет», правил в 879–912 годах), Игоря (912–945) и княгини Ольги (945–969). «Об управлении империей» было наставлением Константина сыну и наследнику Роману II и содержало, среди прочего, необходимые византийскому правителю сведения о соседних народах, в том числе о славянах и руси.

Константин четко отделяет славян от их соседей, которых он называет росами. Описывая пороги на Днепре, он приводит (само собой, в греческой транскрипции) их славянские и росские названия, причем в росских различимы скандинавские корни: славянский Островной порог соответствует росскому Улворси (вероятно, HolmfoRs — то же название по-древнескандинавски), славянский Вольный (здесь в значении «волнистый») — росскому Варуфоросу (Barufors — по-древнескандинавски «порог с волнами»), славянский Виручий (то есть «кипучий») — росскому Леанди (Leandi — по-древнескандинавски «Смеющийся») и т. д. Славян Константин называет данниками росов, а росские города и крепости вдоль речного пути из Балтийского моря в Черное («Из варяг в греки») описывает как колонии или торговые фактории, иноплеменные по отношению к местному населению.

То же этническое различение славян и руси/русов/росов и характеристика первых как данников последних явственны в сообщениях западноевропейских источников (в частности, «Бертинских анналов» под 839 годом), других византийских, арабских и персидских авторов IX–X веков.

Сами слова «русь», «русы», «росы» Байер и Миллер связывали с финским названием шведов Ruotsi (оно сохранилось и по сей день). Среди перечисленных в «Повести временных лет» племен, призвавших варяжских князей, есть не только славяне (словене ильменские и кривичи), но и финно-угры (чудь и весь). Финно-угорские народы были древнейшими соседями славян на Русской равнине, финно-угорские названия здесь широко распространены, так что версия, что слово «русь» было в древнейшие времена заимствовано от финноугров для обозначения пришельцев из нынешней Швеции, и поныне остается одной из основных. Она, в частности, канонизирована авторитетным «Этимологическим словарем русского языка» Макса Фасмера; ее же придерживается крупнейший современный специалист по древнерусскому языку академик Андрей Зализняк.

Таким образом, констатировал Миллер, древнерусская государственность возникла в результате иноплеменного завоевания. Это вполне характерно для Европы: Франция возникла в результате завоевания римской Галлии германским племенем франков; Англия — в результате завоевания англосаксонской части Британии норманнами; Испания и Португалия — в результате отвоевания христианами у арабов земель на Пиренейском полуострове; Пруссия — в результате завоевания немцами славянских и балтских земель на южном и восточном побережье Балтийского моря.

Свою научную работу, содержащую эти выкладки, Миллер весной 1749 году представил в Академию наук. Именно на этой работе должен был основываться его доклад, намеченный на сентябрь. Ломоносов, которому тоже предстояло выступать на собрании, обрушился на историографа с такой ожесточенной критикой, что Академия собрание отложила и назначила целую комиссию для проверки работы Миллера.

Возражений у Ломоносова было великое множество. Прежде всего, он не признает различия между славянами и русами/росами. Тех и других он отождествляет с роксоланами — древним народом, жившим между Днепром и Доном. При этом Ломоносов ссылается на античных авторов — Страбона, Тацита, Элия Спартиана — а молчание о роксоланах в источниках после IV века объясняет тем, что «были веки варварские и писательми было весьма скудно». Русские названия днепровских порогов у Константина Багрянородного он возводит к славянским корням (Улворси — «Олеборзый» (?), Леанди — «Лентяй» и т. д.). Рюрик и его братья, согласно Ломоносову, были славянами родом с восточного побережья Балтики (тут он отождествляет русов, прусов и борусов).

Комиссия во главе с Ломоносовым, назначенная решить судьбу Миллеровой работы, постановила, что ее «отнюдь поправить неможно так, чтобы льзя было ее публиковать в собрании академическом».

Научные соображения при принятии этого решения не были определяющими. Произвольное обращение Ломоносова с источниками и с лингвистикой в противоположность по-немецки педантичным построениям Байера и Миллера видно невооруженным глазом. Дело было в том, что в идее «импортного» происхождения русской государственности Ломоносов усмотрел оскорбление России. В своей рецензии он, собственно, прямо говорит: «Отдаю на рассуждение знающим политику, не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить толь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут. При том также искуснейшим на рассуждение отдаю, что ежели положить, что Рурик и его потомки, владевшие в России, были шведского рода, то не будут ли из того выводить какого опасного следствия».

Надо сказать, что эти самые «опасные следствия» из скандинавского происхождения Рюрика уже выводили: в XVII веке шведские короли на этом основании заявляли о своих правах на русский престол. После Северной войны всерьез эти претензии никто, конечно, уже не рассматривал, но вопрос оставался болезненным.

Ломоносов продолжал: «В публичном действии не должно быть ничего такого, что бы российским слушателям было противно и могло бы в них произвести на Академию роптание и ненависть. Но я рассуждаю, что они, слыша в сей диссертации толь новое свое происхождение, на догадках основанное, проименование свое от чухонцев, презрение древних своих историй и частые россиян от шведов разорения, победы, порабощения и опустошения, о которых они прежде не слыхали, конечно, не токмо на господина Миллера, но и на всю Академию и на ее командиров по справедливости вознегодуют». И наконец: «Все ученые тому дивиться станут, что древность, которую приписывают российскому народу и имени все почти внешние писатели, опровергает такой человек, который живет в России и от ней великие благодеяния имеет».

То есть неблагодарный немец норовит лишить Россию древности, славы и самостоятельного исторического значения!

Научная полемика XVIII века зачастую походила на площадную брань. Ломоносов, высмеивая этимологические изыскания Байера, брался его собственную фамилию возвести к русскому бурлаку. Дойдя до опровержения Байером легенды о проповеди христианства Андреем Первозванным на берегах Днепра, Ломоносов ехидно замечает, что автору следовало бы «поднести к носу такой химический проницательный состав, от чего бы он мог очунуться».

При дальнейшем разборе «дела Миллера» того обвиняли помимо попытки фальсификации истории в ущерб интересам Российской империи еще и во «многих предерзостях» (в пылу спора Миллер, и правда, бывал остер на язык), а также в растрате казенных средств на десятилетние скитания по Сибири и собирательство там «канцелярских дел».

«Патриотический реванш» состоялся: по итогам работы ломоносовской комиссии Миллера уволили со всех академических должностей, понизили до адъюнкта, урезали жалованье с тысячи до 360 рублей. Последнего средства, которое было в таких ситуациях у наемных ученых, он был лишен: он уже был российским подданным и не мог уехать.