Чайна Мьевиль «Город и город»

– Послушайте, дело вот в чем. Вникая в это…
Я почувствовал, что Корви напряглась, словно собираясь перебить его, пришпорить его, чтобы поторапливался, и я коснулся ее руки – мол, нет, подождите, – чтобы он сам поразмыслил о том, что говорит. Он смотрел не на нас, но на свою провокационную карту.
– Понимаете, вникая в это, сильно рискуешь… ну, понимаете, переходя черту, жди серьезных неприятностей. Вроде вашего здесь появления, для начала. Или позвонить куда-то не туда – и наши братья в Уль-Коме окажутся в дерьме, копы к ним явятся. Или – или бывает и хуже. Ей нельзя было оставаться, она ополчила бы на нас Брешь. Или еще что-нибудь. Она входила в… Нет, ни во что она не входила, она была просто одержима. Оркини.
Он внимательно смотрел на меня, так что я лишь сузил глаза. Хотя был удивлен.
По тому, как Корви не шелохнулась, было ясно: что такое Оркини, ей неведомо. Подробный разговор о нем прямо здесь мог бы ей повредить, но, пока я колебался, он уже объяснял. Это была сказка. Вот что он сказал:
– Оркини – это третий город. Он находится между двумя другими. В диссенсусах, спорных зонах, местах, которые в Бещеле считают принадлежащими Уль-Коме, а в Уль-Коме – Бещелю. Когда старая коммуна раскололась, то раскололась не на две, а на три части. Оркини – город тайный. Он всем заправляет.
Если раскол вообще имел место. Это было в истории тенью, областью неизвестного – летописи с обеих сторон стерлись, исчезли на целое столетие. Случиться могло что угодно. С этого исторически краткого и совершенно непрозрачного момента наступили хаос в нашей материальной истории, анархия в хронологии, несогласованные остатки, восторгавшие и ужасавшие исследователей. Все, что мы знаем, это кочевники в степях, затем подобные черным ящикам века городского наваждения – некие события, а еще имелись фильмы, рассказы и игры, основанные на предположениях (все они заставляли цензоров хоть немного да нервничать) об этом двойном рождении, – а затем история возвращается, и – вот вам Бещель, вот вам Уль-Кома. Было ли это расколом или объединением?
Словно тайна была недостаточной, словно двух заштрихованных стран им не хватало, барды измыслили этот третий, якобы существующий Оркини. На верхних этажах, в игнорируемых городских домах в римском стиле, в самых первых саманных жилищах, занимая сложно соединенные и разрозненные пространства, выделенные ему при расколе или объединении племен, устроился крошечный третий город Оркини, затаившись между двумя более дерзновенными городами-государствами. Сообщество мнимых повелителей, возможно, изгнанных, в большинстве историй интригующих, подтасовывающих факты, правящих с искусной и абсолютной хваткой. Оркини был тем местом, где жили иллюминаты. И прочее в том же духе.
Несколько десятилетий назад не было бы никакой необходимости в разъяснениях – рассказы об Оркини были тогда обычным детским чтением, наряду с бедствиями «Короля Шавиля и морского чудовища, приплывшего в гавань». Гарри Поттер и могучие рейнджеры сейчас более популярны, и те старинные сказки знают все меньше детей. Это хорошо.
– Вы хотите сказать – что? – перебил его я. – Что Бьела была собирательницей фольклора? Занималась старинными сказками?
Он пожал плечами. Смотреть на меня он избегал. Я попробовал еще раз, чтобы разговорить его, заставить сказать, что он подразумевает. Он только пожимал плечами.
– Зачем бы ей говорить об этом с вами? – спросил я. – Зачем вообще она здесь была?
– Я не знаю. У нас есть материалы на эту тему. Им много лет. Понимаете? В Уль-Коме они, знаете ли, тоже есть, сказки об Оркини. Мы не просто храним документы, понимаете, не только о том, чем непосредственно занимаемся. Понимаете? Мы знаем нашу историю, поддерживаем все виды…
Он помолчал.
– Я осознал, что ее интересуем не мы, понимаете?
Как всякие диссиденты, они были невротическими архивистами. Можно было соглашаться с ними или не соглашаться, не проявлять интереса к их взглядам на историю или преклоняться перед ними, но никто не мог бы сказать, что они не подкрепляют их примечаниями и исследованиями. В их библиотеке, должно быть, имелось – в оборонительных целях – полное собрание всего, что содержало хотя бы намеки на размывание городских границ. Она явилась к ним – это нетрудно было понять – в поисках информации не о городском единстве, но об Оркини. Какова же была их досада, когда они осознали, что странные ее поиски были не причудами, но самой сутью исследования. Когда осознали, что ее не очень-то заботит их собственный проект.
– Значит, она зря отнимала время?
– Да нет, говорю же, она была опасна. По-настоящему. Из-за нее у нас возникли бы проблемы. Да и все равно она говорила, что не собирается здесь задерживаться.
Он неопределенно пожал плечами.
– Почему она была опасна? – Я подался к нему. – Дродин, она что, совершала бреши?
Он поднял руки.
– Боже, нет, я так не думаю. Если да, то я ни черта об этом не знаю. Черт возьми, вы знаете, как за нами наблюдают? – Он ткнул рукой в сторону улицы. – Ваши сотрудники в этом районе на полупостоянном патрулировании. Копы из Уль-Комы наблюдать за нами, ясное дело, не могут, но они следят за нашими братьями и сестрами. И еще, ко всему прочему, за нами наблюдают оттуда… сами знаете. Брешь.
После этого мы все на какое-то время притихли. Все чувствовали себя под наблюдением.
– Вы это видели?
– Конечно, нет. На кого я похож? Кто же это видит? Но мы знаем, что они там. Наблюдают. Любой предлог, и… нас нет. Вы знаете… – Он потряс головой, а когда снова посмотрел на меня, то во взгляде у него был гнев и, возможно, ненависть. – Знаете, скольких моих друзей забрали? Которых я больше никогда не видел? Мы осторожнее, чем кто-либо!
Это было правдой. Политическая ирония. Тем, кто был наиболее предан идее прорыва границы между Бещелем и Уль-Комой, приходилось ее наиболее тщательным образом соблюдать. Если бы я или кто-то из моих друзей на мгновение потерпели неудачу с не-видением (а у кого такого не бывало? кому иной раз не удавалось не-видеть?), то до тех пор, пока это не афишировалось и не поощрялось, никакая опасность нам не угрожала. Случись мне на секунду-другую задержать взгляд на какой-нибудь привлекательной прохожей в Уль-Коме, молча полюбоваться линией горизонта обоих городов разом, испытать раздражение из-за шума уль-комского поезда, меня бы никто не забрал.
Однако здесь, в этом здании, не только мои коллеги, но и силы Бреши всегда были исполнены гнева и, как у ветхозаветного бога, у них на это были и могущество, и право. Это ужасное нечто могло появиться и заставить унификациониста исчезнуть даже за соматическое нарушение, испуганный прыжок из-под не туда свернувшего уль-комского автомобиля. Если бы Бьела, Фулана, совершала бреши, то принесла бы это с собой. Значит, похоже, Дродина заставляло бояться именно это подозрение.
– Просто что-то такое было. – Он посмотрел в окно на два города сразу. – Может, она бы… из-за нее на нас в конце концов обрушилась бы Брешь. Или еще что-нибудь.
– Погодите, – сказала Корви. – Вы сказали, что она уехала…
– Она говорила, что уезжает. В Уль-Кому. Официально.
Я перестал делать заметки. Глянул на Корви, а та – на меня.
– Больше я ее не видел. Кто-то слышал, что она уехала и ей не позволяют сюда вернуться. – Он пожал плечами. – Не знаю, правда ли это, а если да, то не знаю, почему. Это было просто вопросом времени… Она ковырялась в опасной дряни, и у меня из-за этого возникло дурное предчувствие.
– Но это еще не все, верно? – спросил я. – Что еще?
Он уставился на меня.
– Я не знаю. Она была проблемой, она внушала страх, слишком много всего… просто что-то такое в ней было. Когда она все говорила и говорила обо всей этой ерунде, то мурашки по спине бегали. Она всех заставляла нервничать.
Он снова выглянул в окно. Потряс головой.
– Мне жаль, что она умерла, – сказал он. – Жаль, что кто-то ее убил. Но я не очень-то этому удивляюсь.