Диана Уинн Джонс «Волшебный витраж»

ГЛАВА  ПЕРВАЯ

 

Когда  Джослин Брендон умер   —  а  умер   он в глубокой старости, как  это заведено у волшебников, — то свой  дом  и область попечения  он оставил внуку, Эндрю  Брендону Хоупу. Эндрю было тогда за тридцать. Что касается дома — поместья Мелстон-Хаус, — тут  можно было  ограничиться завещанием. Однако  область попечения старик Джослин был  твердо  намерен передать как положено, из рук  в руки.

Приближение кончины Джослин почувствовал заранее. Он знал, что доехать до него Эндрю может очень  быстро. Стоит взобраться на вершину холма Мелл, который высится за домом, и сразу увидишь университет, где преподает Эндрю:  темно-синее пятнышко на  краю  просторной сине-зеленой равнины, всего  полчаса езды   на  машине.  Поэтому, едва  старик Джослин понял, что настал его смертный  час,  он сразу велел своей  домоправительнице миссис Сток позвонить внуку.

Позвонить-то миссис Сток позвонила. Однако дозвониться, по правде говоря, не слишком старалась. Она считала, что хворь  у старика пустячная, а главное — не одобряла, что дочка  Джослина вышла  замуж за  одного  из  этих  Хоупов (он-то  и загнал ее в гроб,  и поделом). А как  следствие, не одобряла и сына  этой  самой дочки, Эндрю  Хоупа. И вообще она ждала врача и не желала метаться от телефона к  двери. Поэтому она,  конечно, пробилась  сквозь хитроумную университетскую систему внутренних номеров и коммутаторов и добралась до исторического факультета, но,  когда  некая девица  на этом самом  факультете, назвавшаяся ассистенткой-лаборанткой, сообщила миссис Сток,  что доктор  Хоуп в данный момент на заседании кафедры,  домоправительница попросту махнула рукой и повесила трубку.

На самом  деле в тот вечер  Эндрю Хоуп ехал примерно  в направлении Мелстона — он возвращался с  раскопок,  связанных  с  его   научной  работой. А ассистентка-лаборантка не имела ни малейшего представления, где он,  и попросту соврала миссис Сток,  как  врала всем и каждому. Эндрю только-только проехал затейливую колдобину, после  которой, как  он всегда отмечал про  себя,  все  становилось иначе. Спустились сумерки, Эндрю  включил  фары. К счастью, ехал  он не быстро. В свете фар  внезапно возникла фигура — черная, человеческая и вроде  бы размахивающая руками.

 

Эндрю  ударил по тормозам. Машину занесло, шины завизжали,  оставив длинный извилистый след, перед  перепуганным Эндрю  пронеслись всяческие мелкие травинки, веточки и колючки в зарослях по  обочинам дороги, высвеченные ярким светом   фар.  Потом   машина  перевалилась  через что-то  тошнотворно-мягкое. И остановилась.

Эндрю  распахнул дверцу и выпрыгнул на дорогу. Вляпался в то самое  тошнотворно-мягкое. Оказалось, это жидкая глина в канаве, где завязло правое переднее колесо. Эндрю  в ужасе выдернул ногу  из  жижи, прошлепал вокруг капота и заглянул под остальные три колеса. Ничего. Видимо, мягкий выступ на дороге  — это был  бугорок между  дорогой и  канавой. Эндрю  еще  раз  проверил, что  никого не  задавил, и  лишь после  этого  огляделся и увидел в лучах фар ту самую  человеческую фигуру, что заставила его остановиться. Фигура была  высокая, тощая и очень  похожая на  самого Эндрю,  только седовласая, слегка сутулая и,  в отличие от  Эндрю,   без  очков. Зрение  у  Джослина всегда было отменное: полезная штука волшебство.

Эндрю  узнал деда.

— Хорошо  хоть  я тебя  не переехал, — проговорил  он.  — Или  все-таки переехал?

Спросил он  потому, что  сквозь дедово  туловище,  как  он теперь заметил, просвечивала белая разделительная полоса на дороге.

Дед помотал головой, усмехнулся и что-то  протянул Эндрю.   Поначалу Эндрю  не  разобрал,  что это.  Пришлось подойти поближе, снять очки  и всмотреться. Судя  по  всему, это  была  сложенная бумага с черной сургучной печатью на уголке. Старик   нетерпеливо потряс бумагой и  снова   протянул  ее внуку. Эндрю  опасливо прикоснулся было к ней.  Но пальцы прошли сквозь бумагу и в один миг  очень  сильно замерзли. Словно  Эндрю  на  секунду сунул  руку  в морозилку.

— Извини, — сдался он. — Лучше я, пожалуй, приеду к тебе и возьму ее.

Его  дед поглядел на бумагу в руке  с выражением крайней досады, и кивнул. Потом  отступил на шаг  —  и  стоило  ему  выйти из  косых лучей фар, как  он исчез. Осталась только темная дорога, ведущая  под уклон.

Эндрю и сам вышел из лучей фар и удостоверился, что дед исчез. А удостоверившись, снова нацепил очки  и вытащил из  канавы свой  правый ботинок. Потом  немного постоял в задумчивости, глядя, как  правое переднее колесо  машины медленно погружается в жидкую грязь.

Эндрю   подумал  о  движении Земли  и  светил, о пространстве и времени. Об Эйнштейне и об орбитальных телескопах. О том,  что положение коле- са  в канаве — всего  лишь временное обстоятельство и относительный факт, который был  ложным пять минут назад и через  пять минут снова  станет ложным. Подумал о скорости и мощности заноса, о выталкивающей силе  жижи в канаве. Подумал о гравитации и о том,  как  она  становится собственной противоположностью. После  чего Эндрю встал на   колени,  уперся  одной   рукой  в  травянистую грязь, а другой — в колесо  и растолкал их в разные стороны. Машина послушно, хотя и не без недовольного чавканья  и  чмоканья, выдвинулась из канавы,  перевалилась через   край и  водворилась обратно на дорогу. Эндрю  сел на водительское сиденье, чтобы  надеть ботинок, и не  без  горечи подумал, что вполне можно было бы не лезть в грязь, а просто  встать на  обочину и поманить машину к себе.  Да,   над  практическим применением магии теперь надо  будет  поработать серьезнее. Эх… Эндрю вздохнул.

И поехал в дедовское поместье.

— Умер,  да? — спросил он, когда  миссис Сток открыла ему  дверь.

Миссис   Сток  кивнула и  успокоила свою  скудную  совесть  словами:

— Я так  и знала, что вы сразу почуете.

Эндрю  шагнул за парадную дверь  и вступил во владение наследством.

Хлопот, конечно, было  предостаточно — не только в самом  Мелстоне и в Мелфорде, близлежащем  городке, но и в университете,  поскольку Эндрю  почти сразу решил уволиться и поселиться в Мелстон-Хаусе. Родители оставили ему  достаточно денег, и он решил, что,  если  присовокупить к ним наследство старика Джослина, можно бросить преподавание и написать книгу: об этом  он давно мечтал. Эндрю хотел  представить миру  совершенно  новый взгляд на  историю. Уйти  из  университета он был только рад — а особенно  рад был уйти от ассистентки-лаборантки. Отъявленная врунья! Просто   поразительно,  ведь   всего   год   назад  он намеревался на ней жениться. Тем не менее  Эндрю решил похлопотать, чтобы  ее благополучно перевели  на другую должность, — и похлопотал.

В общем, прошел почти год,  прежде чем Эндрю смог  окончательно переехать в Мелстон-Хаус. Потом ему  пришлось проследить, чтобы  были  сделаны  всевозможные выплаты  другим наследникам по завещанию. И он проследил и за этим, хотя завещание, переданное ему,  оказалось не того размера  и  формата, что  бумага, которую пытался  ему вручить дедовский призрак. Несколько удивившись  этому  обстоятельству, Эндрю только пожал плечами и отсчитал миссис Сток ее пятьсот фунтов.

— Да,  я надеюсь, что вы будете работать у меня точно  так  же,  как  у моего  деда,  — сказал он.

В ответ  она  только буркнула:

— Куда  вам  без меня!  Вы  же  профессор, вечно в облаках витаете!

Эндрю  предпочел расценить это как  согласие.

— Я не профессор, — мягко поправил он.  — Просто  университетский преподаватель.

Миссис  Сток  пропустила его слова  мимо  ушей. С ее точки  зрения, совершенно ни к чему  было  наводить тень  на плетень. Раз  в университете, значит профессор, если, конечно, не студент, чего  доброго. Вот она и растрезвонила всем в Мелфорде, что-де внук  старика Джослина — профессор. Вскоре Эндрю  привык, что  все  обращаются к нему  «профессор» — в том числе  и те, кто писал ему письма из  дальних краев относительно разных тонкостей фольклора или  с вопросами о волшебстве.

 

Потом  Эндрю пошел и вручил мистеру Стоку, садовнику, его долю наследства — те же пятьсот фунтов.

— И я рассчитываю, что  и вы  тоже  останетесь работать у меня, ведь  у вас  все чудесно получается,  — сказал он.

Мистер   Сток  оперся о  лопату. Он  не  состоял с миссис Сток ни в родстве, ни даже  в браке. Просто фамилию Сток носила примерно половина на- селения Мелфорда. И у мистера, и у миссис Сток это была  любимая мозоль. Друг  друга они недолюбливали.

— Надо  думать, старая командирша пообещала остаться? — воинственно спросил мистер Сток.

— Я ее так  понял, — честно  ответил Эндрю.

— Ну  тогда   и  я соглашусь, и  посмотрим, кто кого, — объявил мистер Сток и вернулся к окучиванию помидоров.

Вот  так  и  вышло, что  Эндрю  нанял на  работу двух  мелких тиранов.

Сам-то  он, конечно, так  не считал. Для  него оба Стока были неотъемлемой принадлежностью поместья —  верные дедовские слуги, работавшие в Мелстон-Хаусе, еще когда  Эндрю впервые приехал сюда в детстве. Так что он не представлял себе дом без них.

И потому до поры  он был на седьмом небе — распаковывал книги, ходил  гулять и просто  жил- поживал в доме,  где мальчиком провел столько счастливых дней. Здесь  стоял особый  аромат — воска, сырости, парафина и каких-то неуловимых пряностей, — который прямо кричал Эндрю:  «Каникулы!»

Мама  Эндрю  так  и не  помирилась со стариком Джослином. «Старый суеверный ретроград, — говорила она Эндрю.  — Я очень  огорчусь, если ты поверишь в ту чушь, что он тебе плетет!»

Однако  она  почти на  все каникулы отправляла Эндрю  к деду,  дабы  подчеркнуть, что с отцом  она не в ссоре.  Ну,  то есть в ссоре,  конечно, но окончательно они  не разругались.

И  вот  Эндрю   приезжал к  старику  Джослину, и они  гуляли по полям, по лесам, по холму Мелл, и  Эндрю  столько всего  узнавал! Он  не  припоминал, чтобы  Джослин учил  его  собственно магии, зато помнил, до чего уютно  было сидеть с дедом по вечерам у камина в старой сырой гостиной, занавесив  огромные стеклянные двери  в сад тяжелыми шторами, и слушать деда,  и узнавать множество других, не волшебных вещей. Склад  ума у старика Джослина Брендона был  сугубо  практический.  Он учил  внука мастерить фальшивых мух для  наживки,  выпиливать шарниры, делать руны для  гадания, складывать оригами и клеить воздушных змеев. Они вместе  сочиняли загадки и изобретали игры. Одних  воспоминаний об этом  хватало, чтобы дом  казался Эндрю  раем  — хотя он вынужден был признать, что теперь, когда  он поселился здесь навсегда, ему  очень  не хватало старика.

Однако  владение поместьем отчасти это  возмещало. Эндрю мог менять что угодно  по своему  вкусу.  По  мнению миссис Сток,   Эндрю  был  обязан купить телевизор в гостиную, но Эндрю  телевизор не  одобрял и покупать не  стал. Зато  он приобрел холодильник и микроволновку — не обратив внимания на негодование миссис Сток — и прошелся по всему  дому  с инспекцией, чтобы  выяснить, где нужен ремонт.

— Холодильник и микроволновка! — сетовала миссис Сток своей  сестрице Трикси. — Можно  подумать, я буду  замораживать  хорошие продукты только ради  удовольствия растапливать их  обратно какими-то там  лучами?!

Трикси обратила внимание миссис Сток  на  то, что дома у самой миссис Сток имеются обе эти технические новинки.

— Я  трудящаяся  женщина,  мне  простительно!  — возразила миссис Сток.  — Дело  не в этом. Я же тебе говорю, этот человек в облаках витает!

Каково же  было  ее  возмущение, когда  она  наутро явилась в дом и обнаружила, что Эндрю переставил всю мебель в гостиной — и теперь ему хватало  света  для  игры на  пианино, а самое  удобное кресло переместилось к камину. У миссис Сток ушло  все утро,  чтобы  со стонами и кряхтением переставить все на прежние места.

Эндрю  осматривал крышу и пристройку, и когда он вернулся, миссис Сток уже ушла; он немного повздыхал и передвинул все снова  туда, где ему нравилось.

На следующее утро миссис Сток вытаращила глаза,  ахнула и  бросилась передвигать пианино назад, в раз и навсегда отведенный ему самый темный  угол.

 

— Витает в облаках! — пробормотала она,  налегая на пианино и запинаясь о ковер.

— Эти мне профессора! — пропыхтела она,  растаскивая кресло, кушетку, стол и торшеры обратно на освященные традицией места.

— Да  пропади все  пропадом! —  добавила она, заметив, что  теперь ковер  лежит наискосок — из угла  в угол.

— Да еще и пыль!  — воскликнула она,  рывком вернув ковер  на место.

На  борьбу  с пылью ушло  все утро.

— Теперь вам придется и на обед, и на ужин есть одну  и ту же запеканку из цветной капусты! — сообщила она Эндрю  с нажимом, чтобы  он сразу понял: это намек.

Эндрю  с улыбкой кивнул. Мысли его  были  заняты тем,  что  пристройка вот-вот  рухнет — едва оттуда выветрятся остатки дедовских чар. И крыша тоже. Сквозь  скаты потолка на чердаке было видно  затянутые паутиной клочки неба.  Эндрю думал, сможет ли он позволить себе все необходимые ремонтные работы и при этом установить центральное отопление, о котором он давно  мечтал. Пожалуй, напрасно он потратил так  много  из оставшихся от деда  денег  на новый компьютер.

Вечером, когда  миссис Сток ушла, он достал  из новенького холодильника пиццу, выбросил запеканку из цветной капусты и, пока  пицца грелась в микроволновке, передвинул мебель в гостиной на свой  вкус.

Назавтра миссис Сток с кислым видом  поставила все обратно — туда, куда  предписывала традиция.

 

Эндрю  пожал плечами и переставил все  снова. Поскольку он при этом применял тот же метод, что и с застрявшей машиной, а миссис Сток была  вынуждена пользоваться грубой силой, то Эндрю уповал  на  то,  что  вскоре  она  попросту  устанет. А пока  ее упрямство предоставляет ему  прекрасную  возможность отточить свои  умения по  части практического волшебства. Тем вечером, к примеру,  пианино послушно выкатилось на свет, стоило ему  поманить его пальцем.

А был  еще и мистер Сток.

Тирания мистера Стока  выражалась в том,  что едва  Эндрю  садился завтракать, как  садовник являлся к задней двери, которая открывалась прямо в кухню.

— Ну,  поскольку особых  распоряжений на сегодня у вас нет, значит все как  обычно, — провозглашал он.

И  удалялся,  оставив дверь  распахнутой на сквозняке.

Приходилось Эндрю вскакивать и закрывать дверь, пока  ее не  захлопнуло ветром. Если дверь хлопнет — дед объяснил это ясно  и недвусмысленно, — может  разбиться хрупкий витраж в ее верхней половине. Этот витраж Эндрю очень  любил. Мальчиком он часами увлеченно рассматривал сад сквозь разноцветные стеклянные вставки. В зависимости от того,  куда  глядеть, получался то ярко-розовый предзакатный сад,  притихший и  безветренный, то бурно-оранжевый сад,  где внезапно настала  осень,  то  тропически-зеленый  сад,   где, казалось, вот-вот  запрыгают обезьяны и запорхают  попугаи. И  так  далее. Теперь, повзрослев, Эндрю стал ценить витраж еще больше. Не говоря уже о заключенном в нем волшебстве, витраж был древний-древний. В стекле было полно  всяких внутренних складочек и впаянных пузырьков, а давно покойный мастер-стеклодув умудрился сделать цвета  одновременно и яркими, и затуманенными, так  что,  скажем, фиолетовая вставка при  некотором освещении делалась одновременно густо-лиловой  и  приглушенно-серо-сиреневой. Если бы  хоть одно стеклышко разбилось или  даже  треснуло, сердце  Эндрю  разбилось бы вместе  с ним.

Мистер   Сток  это  прекрасно понимал.  Он,  как и миссис Сток, добивался только одного:  чтобы Эндрю не вздумалось ничего менять.

К несчастью для  мистера Стока, земли вокруг дома  Эндрю  проинспектировал так  же  тщательно, как  и сам  Мелстон-Хаус. Огород,  обнесенный каменной оградой, был  прекрасен. Мистер  Сток  поставил себе честолюбивую цель  завоевать первый приз   во  всех  овощных номинациях  на  Мелстонском  летнем фестивале, а экспонаты он выставлял и из  своего  огорода, что неподалеку, и из  огорода Эндрю.  Поэтому овощи  у него  были  феноменальные. А  больше  мистер Сток  ничего не  желал  делать, разве что  газоны стриг. При  виде  цветника Эндрю  лишь покачал головой, а при  взгляде на фруктовый сад болезненно поморщился.

Прошло месяца два,  в продолжение которых Эндрю терпеливо ждал, когда  миссис Сток бросит  его воспитывать, а мистер Сток перестанет твердить свое  «как обычно», и  он  уже  приучился вскакивать, едва заслышав шаги садовника. Эндрю сам открывал перед  мистером Стоком  драгоценную дверь, готовый при  первой возможности плотно затворить ее у него  за  спиной, и говорил, например:  «Мне кажется, сегодня самое время выполоть всю крапиву с главной альпийской горки», «Прошу вас,  составьте список саженцев кустов  на замену тем,  что засохли, я их закажу» и «Было бы нелишним сегодня подрезать яблони,  все  равно ни одна  из  них  не плодоносит». И так  далее. Мистер Сток  волей-неволей был  вынужден оставлять овощи без внимания — иногда по нескольку дней  напролет.

Мстил  мистер Сток всегда одинаково. В следующий  понедельник он  открыл заднюю дверь   пинком.  Эндрю  еле  успел  поймать ее,  иначе она  ударилась бы о стену  с внутренней стороны, — и для этого  ему  пришлось отшвырнуть тост  и броситься к дверной ручке, едва  завидев силуэт шляпы мистера  Стока  сквозь цветное стекло.

— Одной  рукой не удержите, — предупредил мистер Сток.  —  Вот,  возьмите. —  И  он  сунул   в руки  Эндрю большую картонную коробку, доверху нагруженную овощами. —  И  будьте  любезны съесть все  это  сами, ясно? Смотрите у  меня, командирше ничего не давайте! А то она  на  руку-то нечиста. Знаю я эту  хапугу. Только волю  дай  — тут  же  хвать  все  себе  в сумочку и давай деру  домой! Так что ешьте  сами. И не вздумайте выбрасывать. Я все узнаю. Я вывожу мусор. И нечего  тут. И  на  сегодня никаких  особенных распоряжений. Я как  обычно, да?

— Прошу прощения, вообще-то, распоряжения есть,   —  произнес  Эндрю.   —  Нужно  подвязать и мульчировать розы.

Мистер  Сток вытаращился на него,  не веря  своим ушам. Бунт на корабле!

— Если можно, — добавил Эндрю,  по обыкновению, вежливо.

— Да я… — только и вымолвил мистер Сток. После  чего  повернулся и затопал прочь.

Эндрю   прикрыл дверь   ногой,  очень   бережно, и водрузил картонную коробку на стол рядом с тостом.  Иначе он  просто  уронил бы  ее,  до  того  она была  тяжеленная. По вскрытии в коробке оказалось   шесть   великанских  луковиц,  пучок морковок по двенадцать дюймов каждая, кочан капусты больше  головы Эндрю,  десять перцев размером с дыни, брюквина с хороший булыжник и  кабачок длиной с туловище небольшого крокодила. Свободные  места  были  тщательно законопачены переспелым горохом и двухфутовыми стручками фасоли.  Эндрю улыбнулся. Все это, похоже, немного недотягивало до  стандартов Мелстонского фестиваля. Несколько самых аппетитных плодов Эндрю оставил  на  столе,  а  остальное затолкал  обратно в коробку и спрятал ее в углу  кладовой.

Миссис  Сток,  само собой,  тоже  увидела коробку.

— Тоже  выдумал — спихивать нам  свои  отбросы!  —  вознегодовала она.  —  Только посмотрите, какие здоровущие! Все в рост ушли, а вкуса ни на грош. И  куда  мне  девать столько картошки,  скажите  на милость? Свистульки из нее вырезать? Ну что за человек, просто  слов  не хватает!

Она сняла пальто и отправилась двигать мебель. Война  еще не кончилась.

Назавтра мистер Сток  распахнул дверь  пинком ради   коробки  с  четырнадцатью пучками  салата. В среду  он для  разнообразия  поприветствовал Эндрю,  когда  Эндрю  вышел проверить состояние садовой  ограды, и презентовал ему еще одну картонную  коробку, содержавшую десять кило  помидоров и патиссон, похожий на приплюснутую голову младенца. В четверговой коробке оказалось семнадцать кочанов цветной капусты.

Эндрю  любезно улыбался  и  принимал все  это, пошатываясь под тяжестью коробок. Точно  так  же бывало, когда  мистера Стока  сердил его  дед.  Они часто  думали — Эндрю  с дедом, — неужели мистер Сток нарочно копит картонные коробки и держит  наготове на  случай, если  хозяин вызовет его неудовольствие. Помидоры Эндрю передал миссис Сток.

— Думаю, лучше всего приготовить из них  чатни,  — сказал он.

— Чатни? Индийскую приправу?! Когда  мне, интересно, этим  заниматься, у меня же дел по горло!..  —   Миссис    Сток   несколько  смутилась и умолкла.

— Надо  двигать мебель в гостиной? — уточнил Эндрю.  — Быть может, вам  удастся выкроить немного  времени…

 

И миссис Сток  волей-неволей была  вынуждена готовить чатни.

— Витает в облаках! — бормотала она над уксусно-алым варевом, булькавшим в кастрюле, а потом, когда  она  разливала готовую приправу по банкам ложкой и промахивалась и на столе  возникали липкие лужицы, восклицала: — Эти  мне  профессора! Эти мне  мужчины!

Уже  облачаясь в  пальто перед  уходом, миссис Сток крикнула Эндрю:

— А что стол теперь заставлен банками, так ничего тут не поделаешь. Этикетки на них я смогу наклеить только завтра, а до тех  пор  пусть  стоят на месте!

Оставшись один, Эндрю сделал то же самое, что и во все остальные вечера на той неделе. Он выволок из кладовой сегодняшнюю коробку и вытащил наружу, туда, где  крыша дровяного сарая покато спускалась примерно на уровень его роста. Подставив  кухонную табуретку, Эндрю  выложил туда  все овощи. Мистер  Сток  на  верхотуре ничего не  увидит, учил  его в свое время дед, и миссис Сток тоже.

К утру  помидоров, патиссона и цветной капусты и след простыл, а кабачок остался. При  внимательном осмотре у самого  сарая обнаружилась проплешина примятой травы, однако Эндрю  помнил дедовы наставления  и  дальнейшее расследование не проводил. Кабачок он забрал — хотел  нарезать и спрятать в морозилке. Однако  крокодилову шкуру  исполинской штуковины не  сумел   одолеть ни один  нож, и пришлось Эндрю  закопать кабачок.

 

Пятница принесла с собой полторы сотни  редисок и пять раздутых баклажанов от мистера Стока. Еще  она  принесла Эндрю  новый компьютер. Долгожданный. Наконец-то. Эндрю  забыл о доме,  поместье, редиске, обо всем  на свете. Целый день  он самозабвенно настраивал компьютер и начал создавать базу  данных для  своей  книги, той самой, которую все мечтал написать, книги о новом взгляде на историю.

— А теперь, видишь ли,  компотер у него! — сообщила миссис Сток сестре. Выучить мудреное слово ей так и не удалось. — День-деньской от него не отходит, все стук-постук да стук-постук, будто косточки  гремят, прямо мороз  по  коже!  А стоит  мне чего спросить — только и долдонит: «Делайте, как считаете нужным, миссис Сток»! Да подай я ему на обед вареные салфетки — он и не заметит!

Ну,  он же и в самом  деле профессор, напомнила Трикси,  а   профессора  славятся   рассеянностью. И вообще  мужчины — сущие  дети, право  слово.

— Профессора! Дети!  —  воскликнула миссис Сток.  — Говорю  я тебе,  все гораздо хуже!  К нему надо человека приставить, чтобы обо всем напоминал, следил за порядком…

Тут ее осенило, и она  умолкла.

Мистер  Сток по-хозяйски заглянул в окно кабинета  Эндрю  на  первом этаже. Он внимательно посмотрел на новый компьютер, на толстые книги и бумаги, лежавшие вокруг, будто после  взрыва, завалившие  весь  стол,   свисавшие и  сползавшие  с него  на  стулья, на  пол  и  вообще  всюду, на  перепутанные провода и кабели. Тут его тоже  осенило. К  Эндрю  надо  приставить человека, который следил бы за порядком, человека, который не давал бы ему мешать тем,  кто занят настоящим делом. Гм.

В глубокой задумчивости мистер Сток по дороге домой  зашел к свояку.

У свояка был  прехорошенький домик — под соломенной крышей и со всем, что полагается, хотя мистер Сток никогда не мог взять в толк, как  Таркин  при  его  слабом  здоровье соглашается жить в эдакой развалюхе только потому, что  она  красивая. Сам  же  мистер Сток  предпочитал свое  современное бунгало с  металлопластиковыми окнами. У Таркина окна  все перекосились и совершенно не защищали от сквозняков. Однако  при  виде сада мистер Сток  не сдержал завистливой гримасы. Таркин О’Коннор знал толк  в своем  деле  — пусть даже  в сущих пустяках вроде  цветоводства. Взять хотя бы розы, что росли теперь вдоль  тропинки к парадной двери.  Нет,  одобрить эти  старомодные сентиментальные розы  мистер Сток никак не мог, но был  вынужден признать, что  в своем  роде  они совершенны: большие, пышущие здоровьем гроздья  цветов, свежих листьев, бутонов  и почек. Да, на  фестивале Тарк  опять получит все  призы, тут сомневаться не приходится. И ухаживают за  кустами  будьте-нате: ни одна  колючая веточка не выбьется над тропинкой и не зацепит идущего к дому гостя. А за живой изгородью — буйство, иначе не скажешь. Напоенный ароматами воздух. Мистер Сток завистливо постучал в дверь.

 

Таркин заметил мистера Стока  издалека. Дверь он открыл почти сразу, опираясь на один костыль.

— А, Стокки, входи-входи! Мистер  Сток вошел  со словами:

— Рад тебя видеть, Тарк. Как  живешь-можешь? На  что Таркин ответил:

— Я тут чайку заварил. Удачно, правда?

Он развернулся на обоих костылях и заковылял в гостиную, занимавшую вместе  с кухней весь первый  этаж.

На  круглом столе  под  окнами мистер Сток  заметил две чашки.

— Ждешь мою племянницу, да?

— Нет, ей еще рано. Тебя  жду, — отвечал Таркин,  слегка  отдуваясь: устроиться с  костылями в кресле у чайника было  трудненько.

«Шутки шутит? Или  у Таркина действительно дар   предвидения?»  —  недоумевал  мистер  Сток, пока  расшнуровывал ботинки.

У Таркина были  красивые ковры. Не  во  вкусе мистера Стока, темные и  с восточными узорами, но  дорогие. Кроме того,  обращаться с пылесосом для бедняги была та еще задачка. Мистер  Сток один раз  видел, как  Таркин изо  всех сил  оттирает ковер щеткой, балансируя на одном  костыле, а культю пристроив на табуретке. Не годится таскать грязь к нему  в дом.  Мистер  Сток поставил ботинки у порога  и в одних  носках сел напротив Таркина, привычно недоумевая, зачем Таркин отрастил бороду. Бород  мистер Сток не одобрял. Он понимал, что шрамы тут ни при  чем,  — но зачем тогда  на самом кончике подбородка у Таркина торчит черный с проседью клочок волос?  Видно  же,  что все вокруг Таркин тщательно выбрил. Мог  бы  сбрить  и  этот клочок, но почему-то не стал.

Таркин О’Коннор раньше был жокеем, очень хорошим и очень  известным. Мистер  Сток частенько ставил на лошадей, на которых скакал Тарк, и ни разу  не терял свои  денежки. В те дни  Таркин был богат. Сестра  мистера Стока (она была  много  моложе его) купалась в роскоши и,  когда  заболела, лежала  в  самой  дорогой частной  клинике,  но  все равно умерла. Их дочь получила дорогое  образование.  А потом  Таркин упал  с лошади — крайне неудачно. Насколько слышал мистер Сток,  Тарку вообще  повезло, что  он  остался жив, —  его  совсем затоптали,  косточки  целой  не  осталось.  Больше ему в седло  не сесть.  Теперь Таркин жил  на сбережения  да   пенсию  от  Фонда   жокеев-инвалидов, а дочь  его,  гласила молва, отвергла все предложения   занять  миллионерские должности и  поселилась  в Мелстоне, чтобы  ухаживать за отцом.

— Как  делишки у моей  племянницы? — спросил  мистер Сток,  наполовину опустошив вторую чашку чая. —  А печенье у  тебя  ничего. Она  испекла?

— Нет. — Таркин пододвинул печенье поближе к мистеру Стоку.  — Я.  А Стейси… Скорей  бы она поняла, что  я прекрасно справлюсь и один, и поискала себе где-нибудь работу. Пошла бы для  начала в университет, ее бы там  сразу взяли.

— А где она сейчас работает? — спросил мистер Сток,  хотя, конечно, и сам  прекрасно это знал.

 

Таркин вздохнул:

— Да по-прежнему в Конюшнях. На полставки. И вот  честное  слово, Ронни ее эксплуатирует. Заставляет вести  родословные лошадей и статистику скачек на компьютере, и мне  иногда кажется, что я ее уже  дома  и не дождусь. Там  больше  никто ни шиша не понимает в этих  чертовых машинах.

Компьютер. Именно при  виде  компьютера мистера  Стока  и осенило. Он просиял.

— Зазря тратит молодые годы, — объявил он. — Мой-то  тоже  ввязался в эти  компьютерные дела. Везде  хлам, бумаги, провода… По-моему, сам  не знает, что делает.

Таркин поднял к нему  разбойничье лицо  с клочком бородки. Ага,  занервничал, с удовольствием отметил про себя  мистер Сток.

— Но он же понимает, что у него теперь есть область попечения? — встревожено спросил Таркин.

Мистер  Сток только кисло скривился. «Вот и занялся бы  своими делами,  а  меня оставил в  покое», — подумал он.

— Ну,  тут  я ничего сказать не  могу. Походил немного  туда-сюда,  вот  уж   не  знаю   зачем.  По-моему, он считает, будто  приехал сюда  книгу писать. Так  вот, моя  племянница…

— Ну,  если  он  сам  не  знает, надо, чтобы  кто-нибудь ему  объяснил, — перебил его Таркин.

— Точно. Очертил бы круг  обязанностей, — согласился мистер Сток. — Мне это не по чину. А вот ты вполне мог бы.

 

— А…  Нет-нет. —  При   одной   мысли об  этом Таркин весь обмяк в кресле. — Я его и в глаза не видел. —  Он  немного посидел ссутулившись и подумал. — Да,  нам  нужен кто-то, кто его вразумит, — проговорил он. — Кто разберется, понимает  ли   он  вообще,  что   от  него   здесь   требуется, а если  нет, все ему  скажет. А если…

— Это может  сделать твоя  дочь,  — отважился мистер Сток.  — Моя  племянница, — добавил он, поскольку его заявление, похоже, совершенно огорошило Таркина.  —  Если мы  с  тобой  уговорим его,  что ему  нужен секретарь, а секретарь ему  нужен, это уж наверняка — у него,  небось, в университете целая толпа была, — а потом  скажем, мол, у нас  есть  на  примете подходящая барышня, как ты думаешь, выгорит дельце?

— Нечестно получается,  —  засомневался Таркин.

— Да  нет!  Она  же  высший класс, наша Стейси! — возразил мистер Сток.  — И с работой вполне управится, так  ведь?

Тут Таркина обуяла гордость, и он даже  выпрямился.

— Вся  в степенях и дипломах, — сказал он.  — А вдруг  она  для  него  слишком хороша?

— Ну и для  Конюшен она  слишком хороша, — в тон ему  заметил мистер Сток.

— Да,  там ей точно цены  не знают, — согласился Таркин. — Ладно, я с ней перемолвлюсь словечком.  В понедельник — годится?

«В яблочко!» — возликовал мистер Сток.

 

— В понедельник так  в понедельник, — ответил  он.

Примерно в ту же минуту миссис Сток говорила сестре:

— В  общем, ничего лишнего Шону   втолковывать  не надо, просто  скажи ему — без него там как без  рук. В доме  очень  нужен помощник, чтобы… ну,  например, мебель  двигать и вообще. А то никакого сладу  с этим  профессором!

— Можно, я в общих  чертах изложу ему  должностную инструкцию? — спросила Трикси.

— Ну у тебя и выражения, — оторопела миссис Сток.  — Короче говоря, кто-то  должен что-то  сделать, а у меня и без того забот  по горло. Вернемся к этому  в понедельник с утра  пораньше, хорошо?

Вот так против Эндрю и составился коварный шпионский заговор. Только, к сожалению, ни мистер,  ни миссис Сток не слишком углублялись в то, каков Эндрю  на самом  деле  и почему, собственно, Мелстон — такое  странное место, и неудивительно,  что все пошло  совсем  не по плану.

В основном потому, что в понедельник объявился еще и Эйдан  Кейн.