Дмитрий Кулиш «За деньгами»

Герман допил виски и пригласил всех в столовую, где уже был накрыт стол, который исполнял гимн профессионализму стюардов. Приборы и блюда были тщательно адаптированы к несильному землетрясению. Все чинно расселись, надели дежурные улыбки и приготовились было к весёлому общению, но Юра уже разогнался и тормозить не собирался:

– Государственное участие в экономике выполняет только одну роль – обогащения олигархов, а честные труженики беднеют, – заученно бубнил Юра. – Либерализация экономики приведёт к стремительному росту благосостояния населения.

– Да куда уж расти благосостоянию? – возражал Герман. – У любого непьющего мужика и его семьи есть не только крыша над головой, но и автомобиль, мобильник и отдых на море. А у пьющего – море водки. И это их выбор. Им больше ничего не надо. Если им чего-то конкретного хочется, они начинают бегать и работать, брать на себя ответственность и быстро получают это самое конкретное. А потом начинают думать, чего бы ещё захотеть. Но большинству ничего не надо. Поясни мне, чего этому мужику не хватает, кроме того, что ему рекламирует телевизор? И, ещё, кстати, попробуй пересели его из задрипанной двушки в спальном районе нелюбимого тобой Мухосранска в скромный, но качественный коттедж в пятидесяти километрах от любимого тобой Индианаполиса. Он будет ещё громче орать, как ему плохо и одиноко в море американской одноэтажной бездуховности! Бездельем и пофигизмом доведёт коттедж до полной разрухи, а потом сопьётся ещё решительнее и бесповоротнее, чем в Мухосранске! Тому же, кто в Мухосранске из двушки вылез и сам себе дом построил, Индианаполис нафиг не нужен со всей его либеральной экономикой… А на тему главенства закона я бы с тобой ещё поговорил об уплате либеральной интеллигенцией налогов и скачивании фильмов с рутрекера.

Юра сосредоточенно замолчал. То ли он успокоился, то ли готовил изящный аргумент. Народ за столом напряжённо ждал продолжения, догадываясь, что Юру и Германа теперь так просто не остановить. Раздался твердый негромкий голос Константина:
– Борис, колбасы, действительно, на всех хватает, но признай, что всех задолбала российская коррупция.

Как полководец, оценивающий превосходящие силы противника, Герман ошеломлённо посмотрел на Константина, потом на Юру, потом опять на Константина, и покачнулся. Юра почувствовал поддержку и торжествующе отчеканил:

– Совершенно согласен! Коррупция – это воплощение российской общины. Её логическое завершение!

– А я с вами не согласен, Юра, – холодно оборвал его Константин. – Мы с вами говорим о разных коррупциях. Вы о надуманной коррупции российского общества, а я о конкретной коррупции российского человека.

– Человека? Какого человека? – растерялся Юра. Матильда с готовностью прыснула.

– Ваша коррупция, Юра, – продолжил Константин, – это популярный разговор о том, что в России значительную часть прибыли на рынках присваивают силовые структуры, в то время как в США право её присваивать торжественно вручено юристам и финансистам. Меня этот бой между Хищником и Чужим завораживает так же, как Вас, но кто бы ни победил, нам с вами эта прибыль всё равно не достанется. Меня волнуют более близкие темы: неэтичность и жестокость российского народа. Коррупция духа. Я говорю исключительно об этом.

– Что это за прибыль силовиков и юристов? – запальчиво перебил Юра фальцетом. – Я нигде про такое не читал!

– А кто ж вам расскажет? – ухмыльнулся Константин. – Эти детали видны только изнутри. В любом обществе значительную часть прибыли в любой сделке присваивают люди, обеспечивающие социально приемлемую справедливость при исполнении сделки. Если бы не они, то бизнесмены и покупатели постоянно кидали бы друг друга об асфальт, и началась бы война.

– Почему же это люди постоянно кидают друг друга об асфальт? – кипел Юра.

– Велика тайна сия, – Константин закатил глаза. – И наука не знает ответа на этот вопрос: ни британская, ни тибетская. Но эмпирически установлено, что кидают, как только от них отойдёт человек с ружьём. И если вы хотите построить идеальное общество, где никто никого не кидает, я с вами. Сообщите план действий. Если предлагаете верить в Бога, то приходите в церковь – там вы встретите меня. Я уже много лет туда хожу – весьма полезно для здоровья и хорошего настроения. Но человеческая жестокость вокруг меня почему-то не уменьшается.

Юра угрюмо замолчал.

– Так вот, возвращаемся к Чужому и Хищнику. На роль разводящего по кидалову технически могут претендовать два человека: либо человек с ружьём, либо человек, которому безусловно доверяют. Первый условно называется силовик, второй условно называется юрист. Вопрос: кто будет получать маржу?

– Какую? – нехотя спросил Юра. Он явно запутался.

– Ну вот ту, которая в каждой сделке положена тому, кто разводит кидалово.

Юра молчал.

– Я уже говорил, что в Америке эту маржу получают юристы, а у нас – силовики. Юристы США хотели бы расширить свою франшизу на Россию в рамках, так сказать, глобализации, но местные силовики им не дают. Сами свои авианосцы строят. Поэтому юристы из США придумали теорию про российскую коррупцию и занимаются маркетингом своих услуг с использованием этого слогана.

– Что значит, придумали? – взвизгнул Юра. – Её нет, что ли, российской коррупции?

– Она есть, только в том смысле, что в России процент силовиков в каждой сделке выше, чем в Америке. Юристы в каждой стране зарабатывают, ничего не производя, но так уж устроено общество, и все с этим согласны. Поэтому маржу юристов американцы коррупцией не называют. Коррупцией американцы называют дельту между долями силовиков в России и юристов в Америке. В России эта дельта, действительно, заметно выше, чем во многих других условно-цивилизованных странах. Поэтому, кстати, американские юристы так сюда и рвутся. Создали эту дельту вовсе не российские силовики, а всё тот же российский народ. Есть у него два свойства: недоговороспособность и тяга к халяве. На культурном языке это как раз называется неэтичностью и жестокостью. Так уж сложилось, что среднего американца можно убедить, а среднего русского – только принудить. Конечно, было бы здорово минимизировать государство, но если в России убрать силовиков и дать людям выживать самим за себя, то начнётся неимоверная жестокость и расслоение. Крёстные отцы будут убивать и насиловать, больные будут умирать на улице, и никто им не поможет. Мы всё это видели при Ельцине. И это ещё полбеды! Есть ещё орды любителей Советского Союза, которые уверены, что магическое государство должно магически забрать все активы, эффективно на них зарабатывать и раздавать им ренту. При этом орды убеждены, что все должны жить одинаково бедно, с чем тихо не согласна большая часть активного населения.

Женщины демонстративно скучали. Герман находился где-то в себе. Гена смотрел в иллюминатор. Константин зачем-то продолжал выкидывать коленца перед Юрой:

– Я-то любителей халявы понимаю. Им семьдесят лет объясняли, что они совладельцы страны и им полагается пожизненная рента, а теперь вдруг выясняется, что за ренту надо бороться и работать много. Я разделяю боль этих людей, которые считают себя обманутыми, но это понимание никак не меняет факта, что человеку, строящему что-то важное в России, почти невозможно заплатить честные большие деньги. Сразу являются бдительные постсоветские элементы и интересуются, почему ему так много платят и не делятся. Причём на словах они требуют делиться с народом, а имеют в виду, что делиться надо с ними. В подтверждение своих слов демонстрируют ствол, скрытый под дорогим костюмом. Приходится большую часть прибыли уводить в оффшоры и нал, а это снова операционная нагрузка и риски. Так что без государства в России никак. Пусть оно снижает градус безумия латентных уголовников и выдаёт хлеб и зрелища любителям халявы. Решать такие тонкие вопросы способны только вменяемые силовики, мотивированные своей долей в национальном валовом продукте. Поэтому то, что вы называете коррупцией, вполне приемлемо для меня и нужно моей стране.

– Какая у вас богатая теория, – зло сказал Юра.