Джонатан Келлерман «Жертвы»

Возле трупа стоял самодельный стол, точнее, лежала огромная катушка для электрического провода. На голой деревянной поверхности – тарелки с гниющей едой.

Добро пожаловать к обеду.

Определить, что именно представляло собой последнее блюдо, было невозможно. Посуда, на которой все лежало, была белая — в тех местах, на которые не наползла разлагающаяся комковатая масса. Серебряные приборы и красные стеклянные бокалы тоже были тронуты ею.

На этом фоне выделялась чистотой бутылка вина.

Майло прочел этикетку.

– Просекко. Дешевое.

Криминалисты продолжали работу, но при этом старались держаться подальше от тела. Стёрджис жестом поманил ближайшего. В маске и защитном костюме он напоминал штурмовика из «Звездных войн»

– Да, лейтенант? – Звук получился резкий, скрежещущий.

– Есть предположения насчет того, что там за еда?

– Думаю, какая-то рыба – белое, волокнистое. А может, цыпленок. Потом что-то вроде горошка – круглые зеленые штучки. То есть я надеюсь, что это горошек, но не уверен. То, что я вначале принял за рис, оказалось дохлыми личинками.

– Подумать только, – сказал Майло. – Сильная кухня, раз личинку убивает.

– Вы же знаете, сэр, как оно бывает. Иногда эти твари забираются от жадности слишком глубоко и не могут выбраться. Везунчики же становятся мухами.

– Выживание наиболее приспособленной личинки, – хмыкнул Майло. – Суть полицейской работы.

Из-под маски с фильтром из активированного угля пробился астматический смех.

– Что-нибудь еще, лейтенант?

– Предположительное время смерти было бы кстати, – сказал Майло. – Ошибешься – укорять не стану.

– Такая стадия разложения указывает на несколько дней. Может быть, на неделю. Или даже недели. Температура здесь невысокая, это замедлило процесс разложения. Но вообще-то вам лучше обратиться с этим вопросом к коронеру.

– Причина смерти?

– В этом месиве?

– Очевидных ран не заметно.

– Впечатление такое, что она – одна большая рана.

– Компьютер, полагаю, не нашли.

– Пока не видно. Встроенного шкафа не имеется, ящики мы проверили, так что –нет.

– Как насчет дневника с описанием плохого парня, включая адрес, номер телефона и политические предпочтения?

Снова скрежещущий звук.

– Удивительно, лейтенант, но отсутствует еще кое-что. Сотовый телефон. Хотя его, может быть, еще и найдем в том барахле, которое она собирала. Тут не угадаешь.

Под «барахлом» эксперт имел в виду горку одежды из секонд-хэнда и десятки набивных чучел. На ветвях скалили клыки змеи. Волки и лисы, овцы и коровы, скунсы и барсуки безжалостно взирали друг на друга стеклянными глазами-бусинками.

В сверкающих стеклянных сосудах на самодельных полках висели скрюченные эмбрионы. Компанию им составляли случайно собранные части тел животных, включая слоновью ногу, служившую хранилищем для черных шелковых цветочков.

Большая часть коллекции выглядела не лучшим образом: шкуры пострадали от насекомых, на экземплярах ближайших к телу поблескивали пятнышки запекшейся крови. Запах наконец взял надо мной верх, и я выбежал из гаража, пересек двор и протиснулся между двумя припаркованными рядышком машинами, бронзовым «Кадиллаком» Форбишеров и видавшей виды черной «Киа», на которой ездила Фрэнки Ди Марджио. Запах преследовал меня до самого тротуара. Я жевал четвертую мятную пластинку, когда появился Майло.

– Не надо было тебе на это смотреть.

– А я рад, что увидел.

– Почему?

– Потому что теперь знаю, как она жила.

– Это важно?

– Люди с необычными интересами часто находят других, тех, у кого схожие вкусы. Со стороны Фрэнки кажется одиночкой, но иногда она возвращалась поздно, а значит, с кем-то общалась. Может быть, поищешь небольшую, но тесную социальную группку, которая просветит тебя на этот счет?

– Группку фриков, любителей формальдегида? Жду не дождусь. – Майло закурил еще одну сигару. – Вся эта мертвечина, которую она собирала. Для меня как опошление того, что я вижу каждый день.

– Ясно. Для тебя смерть лишена очарования. Как и для выросших на ферме детей. Как и для индийцев, привычных к тому, что тела умерших могут лежать на всеобщем обозрении. Но наша культура скрывает это и тем самым только добавляет ужаса смерти. Для некоторых манипуляции с образцами служат имитацией контроля.

Майло затянулся.

– Манипуляции – это в духе нашего злодея. Можешь представить, чтобы тип вроде Феллингера связался с такой, как Фрэнки?

– В сердечных делах ничего определенного сказать нельзя.

– Я серьезно, Алекс.

– И я тоже. У Фрэнки есть кое-что общее с Кэти Хеннепин – застенчивость. Преимущество может получить тот, с кем ей будет комфортно. Даже тип в дорогом костюме.

Майло сделал несколько шагов, обернулся.

– Еда, вся эта постановка… Чучела… Я вот о чем подумал. Этим ведь таксидермисты занимаются, верно? Размещают экспонаты, создают композицию… Что если Феллингер – или кто-то другой – познакомился с Фрэнки через это ее хобби и решил, что она и есть его экспонат?

– Кто-то другой? У тебя новые сомнения в отношении Феллингера?

– Было время подумать, вот и сомнения. Пока мы за ним наблюдаем, не произошло ровным счетом ничего, так что давай смотреть правде в лицо – у нас нет на него ни черта, кроме предположений.

Он бросил на землю недокуренную сигару и раздавил ее каблуком.

– Пора поговорить с другой семьей. Веселье не кончается. Помнишь, тот эксперт сказал – мол, у всего вкус курицы. Как думаешь, а что куры говорят – у всего вкус зерен?