Элс Бейртен «Беги и живи»

Они сидят по ту сторону стола, перед каждым — стакан пива и стопка бумаг. На мой вопрос все трое качают головами. Бормочут то ли друг другу, то ли себе под нос: сумасшедшая.

Они так долго качают головами, что я им напоминаю: мне надо записаться, я хочу успеть разогреться перед соревнованием.

— Еще и наглая, — бурчит тот, что посередине.

Я молчу. Они прекрасно знают, что для женщин запрет на участие снят. И ограничения по возрасту тоже. Они обязаны меня допустить, будь мне хоть шесть лет.

Я терпеливо жду. Я давно приняла это решение.

С бухты-барахты марафон не бегут.

— И упрямая, — нарушает тишину первый, который в середине. И вздыхает. Сигара между его мясистыми губами ходит вверх-вниз. Кукла с ярмарки. Снесите ей башку. У вас три попытки.

— А мышцы вроде ничего, — замечает второй, который сидит справа.

Поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он мог оценить меня сзади тоже, спрашиваю:

— Все в порядке?

— И дерзкая, — вздыхает третий.

— А может, она еще всех обойдет, — опять высказывается первый.

И они втроем гогочут, аж заходятся. Мне неловко за них, и я отворачиваюсь.

— Она еще тут, — бормочет третий, догоготав.

Я опять стою лицом к столу и, сжимая кулаки за спиной, пытаюсь сохранять спокойствие.    Они переглядываются и вздыхают.

— Где твой тренер? Почему сама записываешься? — У меня нет тренера, — отвечаю я. — Точнее, есть, но он не готовил меня к марафону. Я сама. Мне не хочется врать и придумывать, что Тони сегодня не смог прийти потому-то и потому-то. Они смотрят на меня молча. Я не понимаю, что у них в глазах — восхищение, недоверие или жалость. Тот, что в середине, берет ручку, записывает мои данные и протягивает номер, который надо приколоть к футболке: 11. С этим номером я выиграла мое первое соревнование. Сегодня, конечно, не получится, зато с номером 11 я точно пробегу лучше, чем с каким-нибудь дурацким 86.

— Ты в первых рядах, — он откладывает ручку. — В смысле, из тех, кто записался, — тут же поправляется он. — Ты ведь знаешь, что в восемнадцать лет бежать марафон слишком рано?

— Слышала. — Я пожимаю плечами. — Но мало ли что говорят.

Первый кивает.

— Мало ли что говорят, — повторяет он. Это звучит примирительно.

— Не опоздай к старту, — говорит третий, — и становись сбоку, в сторонке, чтобы здоровые мужики сразу тебя не затолкали.

Я киваю.

— Ну, я пошла.

Все трое смотрят молча.

— Удачи, — наконец говорит первый. — А остальные пусть попадают. — И все трое начинают так энергично кивать, что я боюсь, как бы у них головы не поотваливались.

16 сентября 1977 года. Идет мелкий дождь, даже не дождь, а морось — и зонтик не нужен, и не жарко. Идеальная погода для бега.

На улицах Берхема — воздушные шары и нарядные киоски. Скоро мы побежим мимо всех этих людей и будем бежать и бежать, сколько хватит дыхания. А они будут пить пиво за наше здоровье и реветь «вперед» или «так держать».

Я выбрала себе место задолго до сигнала к старту — впереди, с краю. Мне не терпится начать.

Участников больше сотни, и среди них впервые — горстка женщин. Фавориты — несколько бельгийцев, один румын и англичанин. Рядом перешептываются, что с ирландцами тоже нужно держать ухо востро. Мне не нужно держать ухо востро. Это мой первый марафон. У меня одна цель — добежать до финиша, и если я добегу, то буду счастлива.

— Пять минут до старта! — Я оглядываюсь. Кругом одни мужчины, все старше меня.

Нас подбадривают, но крики теряются в шуме голосов и тонут в ярмарочной музыке. Но вот уже всё перекрывает голос из репродуктора: «Дамы и господа, соревнование начинается!» Я оглядываю обочину, никого не вижу. Но все равно знаю, что они там.

Я та, кто я есть, — ради Рози. И Маттиа.

И Линды.

И когда я бегу для себя, то бегу и для них.

Я кладу правую руку на живот и делаю вдох и выдох, как можно спокойнее. Левую руку кладу поверх правой и нащупываю свое кольцо настроения. Не удержавшись, опускаю глаза и вижу, что камень — черный. А чего я ждала?

Подходит человек с пистолетом. Звучит выстрел. И я срываюсь с места. Единственное, что сейчас важно, — бег. 42 195 метров. Яснее ясного.

Все толкаются по-черному. Я бегу, отставив локти, чтобы меня не отшвырнули в сторону. Мужчины сильные, но я тоже сильная. Я давно решила, что постараюсь продержаться в первых рядах, сколько смогу. Выносливость у меня что надо.

Когда-то я совсем не любила бегать.

Я всегда ездила на велосипеде. В школу, например. В смысле, в новую школу, в среднюю. Она далеко от нашей деревни. Есть автобус, но я редко в него садилась. Только когда шел сильный дождь или снег.

Когда едешь на велосипеде, волосы развеваются на ветру. Никто не толкается и не дергает. Нет этого противного запаха, от которого всю дорогу подташнивает. Нет запотевших окон, разрисованных сердечками и буквами, и не надо сидеть в этом аквариуме, где нечем дышать.

А на велике до школы — всего полчаса. Я разведала все дорожки, быстро разобралась, с какой скоростью можно ехать по тропинкам. Научилась читать землю. Видела, где надо ехать внимательно, чтобы не проколоть шину. Где можно разогнаться. Я узнала, что в сухую погоду колеса вязнут в песке, а если идет дождь, то в грязи. Лучше всего, когда не холодно и не жарко. Тогда дорога твердая, и по ней можно спокойно ехать.

Рози не любила долго ездить на велосипеде. Первый год она ездила в школу на автобусе. Когда не опаздывала, конечно. Но иногда она никак не могла встать, или ей нужно было еще причесаться, или одеться, или доделать домашку… Тогда мы вместе ехали на велосипедах. Каждый раз она жаловалась, что я еду слишком быстро, что у нее так спутаются волосы, и одежда съехала набок, и в школе от нее будет пахнуть по́том.

Я иногда сердилась на ее нытье, а иногда только смеялась. Надо чаще тренироваться, говорила я, тогда не будешь так потеть. Она мне, естественно, не верила.

Смешнее всего было, когда метров за двести до школы она останавливалась, доставала зеркальце и расческу и начинала распутывать волосы. Она ворчала, что эти космы невозможно расчесать, и грозилась, что вот возьмет и отрежет их. Но не резала, конечно. Она же была самой красивой девочкой в школе из-за этих кудрей.

Она была моя соседка и к тому же моя лучшая подруга. Мы были вместе всю жизнь. А еще у нее был брат, Матти́а. Когда мне было десять лет, у нас с ним была любовь. Пока однажды я вдруг не поняла, что уже месяц его не видела — и ничего. И решила, что между нами все кончено. Не так уж и жалко. У меня ведь останется Рози.

Через год мы оказались в разных классах. Рози надоело учить латынь. А мне нет. Мне нравились истории, которые рассказывал учитель, а Рози хотела учиться тому, что ей понадобится в будущем. В школе было направление домоводства, туда Рози и пошла. В жизни пригодится, сказала она.

Меня восхищало, как Рози с самого начала понимала, чего она хочет от жизни.

Сама я о будущем не задумывалась.

В новом классе Рози быстро завела себе подружек. Очень скоро вокруг нее уже порхала стайка девочек, и так они и порхали вместе целыми днями, пока не расходились по домам. У всех этих девочек были заколки и ленточки в волосах. А как они все вместе визжали! Будто их все время кто-то щиплет.

И Рози визжала с ними вместе. Первое время я не верила своим ушам. Визжат ведь только дурочки. Мы с Рози никогда не будем визжать, мы давно пообещали это друг другу, скрестив пальцы. Мы не будем такими, как они.

Или не обязательно держать все обещания всю жизнь?

На большой перемене мы гуляли на разных площадках, но иногда она приходила ко мне поболтать. Вместе со своей стайкой. Мне было приятно, что она специально разыскивает меня на площадке среди всей этой беготни. Когда она не приходила, я повторяла уроки на вторую половину дня. Вдоль стены стояли скамейки, где в стороне от всех можно было спокойно позаниматься.

Была середина ноября. Рози заболела — ее мама попросила передать это учителям. На большой перемене ко мне пришли ее подружки: а где Рози? Может, я все принесла?

— Что принесла?

— Ты что, не знаешь?

— Про что не знаю?

— Про шоколадки, — ответили они. — Рози каждый день приносит шоколадки. На всех.

— Шоколадки?

Они уставились на меня, как будто я глухая. Или недоразвитая.

— Ну да, шоколадки. ШО-КО-ЛАД-КИ. Ведь у вас в деревне есть этот большой магазин, где все дешево. Рози говорит, десять шоколадок стоят как две. Двадцать леденцов вообще ничего не стоят. Рози покупает там что-нибудь каждый вечер. А утром нас угощает. Скажи ей, что нам ее не хватает. Она точно ничего с тобой не передавала?

У нас в деревне не было большого магазина, где все дешево. Мы покупали конфеты и шоколад в газетном киоске, и шоколадка там стоила как шоколадка, а леденец как леденец. Кто-то врет: или они мне, или Рози им.

Я покачала головой.

— Нет, — ответила я.

— Что нет?

Ничего нет. Пусть сами потом спрашивают у Рози, если не верят.

Они стояли вокруг меня кружком, все в заколочках, ленточках и бантиках. И в цветочных духах.

— Точно? — опять спросили они.

Я кивнула. Их цветочные духи проникли в меня через ноздри, и теперь мой желудок из-за этого подступал к горлу.

— Поверим ей?

Они подошли еще ближе. Что Рози в них нашла? Зачем она приносит им сладости? Я толкнула стоящую передо мной девчонку. Она завопила и оглянулась на остальных, ища поддержки.

— А-а-а, мне больно! Пусти меня, пусти!

А я ее и не держала. Я шагнула — и они тут же расступились. Теперь я могла спокойно уйти. И я пошла, как можно медленнее, хотя внутри у меня все дрожало. Не надо бояться, ничего со мной не произойдет. Но меня все равно била дрожь.

— Правильно Рози говорит, что ты дура, — крикнули они мне вслед. — Дура! Дура!!!

К счастью, я их не слушала.

На следующий день Рози уже поправилась. Она ждала меня перед своим домом.

— Такая холодрыга, а мы на велосипедах, — буркнула она.

— Поезжай на автобусе, — ответила я. — Автобус уже ушел, — вздохнула она.

Тут я заметила ее рюкзак. Он был привязан к багажнику, за портфелем. Незаданный вопрос горел у меня на губах. Потом, решила я. По дороге. Когда найду нужные слова.

Мы долго ехали молча. А потом мой вопрос выскочил сам собой:

— Запасы свои не забыла?

Она посмотрела на меня удивленно.

— Какие запасы?

— Шоколада и конфет, — ответила я. — У тебя же их много. И все так дешево.

— Откуда ты знаешь?!

— Они мне рассказали. Соскучились по тебе. — Ну и хорошо, — сказала Рози.

— Эх, Рози.

Она помолчала. А потом сказала:

— Мне нравится это делать.

— Угощать всех конфетами?

— Дарить подарки, Нор. И для тебя тоже найдется шоколадка, сейчас, подожди.

— Не нужна мне твоя шоколадка.

Она потянула меня за рукав:

— Эй, Нор, давай не так быстро. Я за тобой не успеваю.

— Зачем ты им врешь? У нас в деревне нет магазина, где все дешево. Все это стоит кучу денег.

— А меня не волнуют деньги! И вообще, в магазине полно шоколадок. Одной больше, одной меньше… Что она несет? Я не могла поверить. Я резко затормозила.

Рози тоже. Еще не отдышавшись, она сказала:

— Наконец-то остановились. Подожди, сейчас достану тебе шоколадку. От них не убудет! — И улыбнулась.

У меня в глазах защипало.

— Не нужна мне эта дрянь. Отдай своим любимым подружкам.

— Ты чего? Ревнуешь, что ли?

— Я все поняла, Рози. Ты все это воруешь.

Она смотрела на меня, открыв рот. Как будто я произнесла что-то ужасное.

— Ты же сама только что призналась, — сказала я.

— Ну и что? — Она намотала длинную прядь на палец, а кончик сунула в рот. Как большой пупс. — Почему ты вечно строишь из себя святошу? Думаешь, ты лучше всех? Да ты просто трусиха, Нор. Сама небось тоже мечтаешь воровать шоколадки. Все так делают. Может, ты уже и пробовала. Может, даже не раз.

Я вскочила на велосипед. Я ни разу в жизни не воровала. Лишь однажды я сделала то, чего нельзя было делать. Больше такое не повторится, никогда.