Эрленд Лу «Фвонк»

На следующую ночь все повторилось. В волчье время в дверь позвонил жилец. Процедура та

же — извинения, чай, борода, срочные документы, Фвонк дремлет в кресле. Ни один из них не формулирует этого, но им приятно в обществе друг друга, тепло и хорошо, оба этим не избалованы.

Жилец отложил свои бумаги и уставился на Фвонка.

 

«Какой твой любимый палиндром?» — спросил он.

 

Фвонк задумался.

 

«У меня нет любимого палиндрома», — подумав, ответил он.

 

«А у меня: Yo, banana boy».

 

Фвонк покивал. Что это за человек перед ним?

 

Полчаса спустя жилец снова отложил свои бумаги.

 

«Ты ведь не думаешь, что у меня не жизнь, а малина?» — спрашивает он.

 

«Нет, конечно», — отвечает Фвонк.

 

«Это хорошо. А как ты сам живешь? Легко?»

 

«Нет».

 

«Но поверь, ты просто не представляешь, насколько нелегка моя жизнь. Я не могу позволить себе даже кризиса среднего возраста».

 

«Бедняга».

 

«Меня это просто бесит!»

 

«Приходи злиться сюда ко мне, — предлагает Фвонк. — Я привык, что люди злятся».

 

«Эх, как раз сейчас я мирный».

 

Жилец опускает глаза в бумаги и тут же снова поднимает их на Фвонка.

 

«Ты простой человек?» — спрашивает он.

 

«Не знаю, — отвечает Фвонк, — но, наверное, да, некоторым образом».

 

«Мне надо больше общаться с народом, с простыми людьми», — говорит жилец.

 

«Народ, — повторяет за ним Фвонк, пробуя слово на вкус, — это тролль со многими головами».

 

Жилец заходится смехом:

 

«Черт побери, а ты прав!»

 

«Меня разбудил сон, — говорит бородатый, — я поэтому сюда пришел».

 

«Правда?»

 

«За мной гналась всадница, она норовила затравить меня и все время кричала таким голосом, как эхо: „Кто в Норвегии всех сильнее?“ — а в руке у нее, представляешь, было ядовитое яблоко. Фу, кошмар».

 

«Да, звучит малоприятно. А что это была за всадница?»

 

«Фрукточница».

 

«Фрукточница?»[1]

 

«Яблочная дива».

 

Фвонк кивает, как будто теперь ему все ясно.

 

«Яблоко было отравленное, — говорит жилец, — у него был такой типичный вид отравы: очень красное, очень большое, очень красивое, видно, что опасное».

 

«И ты проснулся?»

 

«Да, проснулся и подумал, что чашечка чая могла бы приглушить кошмар».

 

«Я не умею толковать сны и не знаю, что бы это могло означать, но, по-моему, часто сны оказываются вздором, возможно, этот тоже».

 

«Ты прав! — говорит жилец. — Совершенно прав — сон ничего не означает, даже смешно — бояться яблока, ой не могу».

 

«Вот видишь, — говорит Фвонк, — совсем другое дело».

 

«Два вопроса», — говорит Фвонк жильцу, собравшемуся идти к себе вниз.

 

«Да?»

 

«Нахальство с моей стороны спрашивать об

этом, но у меня сейчас, я бы сказал, тревожный

период в жизни, поэтому мне было бы спокойнее

знать, кто ты и кто твои друзья. Мне не хочется без

нужды изводить себя лишним беспокойством».

 

Жилец долго смотрит на него, видно, он обескуражен

вопросом.

 

«Какие друзья?» — спрашивает он наконец.

 

«Остальные двое, — говорит Фвонк. — Те другие двое жильцов, из второй комнаты».

 

«Ах эти! Какие они мне друзья? Я не могу поговорить с ними фактически ни о чем, они просто ходят со мной везде, нет, не пойми меня превратно, они по-своему симпатичные люди, но у меня с ними ничего общего».

 

Жилец грустно чешет в бороде, и, хотя он делает это очень осторожно, она вдруг начинает елозить по подбородку туда-сюда, как накладная. Жилец сам это замечает, резко отнимает руку, кидает беглый взгляд на Фвонка, соображает, что все это выглядит странно, и глупо улыбается.

 

«От этой бороды одни проблемы, — говорит он, — да, но мне пора, доктор прописал мне почаще оставаться наедине с самим собой, чтобы расслабиться, иметь время подумать, так что я, пожалуй, пойду к себе, да, но спасибо преогромное за чай».

 

Он встает и протягивает Фвонку руку. Тот кивает и жмет ее. Жилец бредет в прихожую, надевает кроссовки, поправляет бороду, одергивает пижаму и застегивает у горла верхнюю пуговку — на лестнице холодно.

 

«Не хотел бы показаться назойливым, — говорит Фвонк, — я не сую нос в чужие дела, но в данном случае вынужден спросить — кто ты?»

 

«Я как-то не уверен, что тебе следует это знать», — отвечает жилец.

 

«Не знаю, — говорит теперь Фвонк, — но на днях, вернее, в прошлое воскресенье я видел тебя или третьего из жильцов на заднем сиденье автомобиля, когда те, кого нельзя назвать твоими, то есть его, друзьями, выезжали из гаража, и в тот момент он или ты, короче, третий в машине был без бороды, что бросается в глаза и странно, поэтому я хочу спросить, как ты можешь все это объяснить. Я не собираюсь ни во что вмешиваться, но я должен знать, что все в порядке и что наш договор найма выдерживает, так сказать, свет дня».

 

Жилец молчит.

 

«Ты, — говорит Фвонк, — ты ведь… я подозреваю, что на самом деле ты… скажем так: тот ли ты человек, о ком я подумал?»

 

Утвердительный кивок.

 

«Да, — говорит он. — Боюсь, я и есть он».

 

Фвонк инстинктивно вытягивается во фрунт.

 

«Прошу простить, — говорит он. — Я, видимо, зашел слишком далеко, я не собирался совать нос куда не надо, у тебя, безусловно, были свои резоны, приношу извинения».

 

Мужчина смотрит на Фвонка, и можно подумать, что ему легче на душе оттого, что его разоблачили.

 

 

«Я с самого начала говорил, что идея с накладной бородой идиотская и что работать она не будет, как оно и вышло, но разве кто-нибудь слушает? Устроили театр. Чем они думают?» Он покачал головой.

 

«Не такая уж и плохая идея, — отвечает Фвонк, — просто приклеенная борода требует особого к себе внимания, плюс тебе надо научиться чесать ее аккуратно».

 

Мужчина кивает.

 

«Мне пора, сбегаю поспать хоть пару часов», — говорит он.

 

«Как мне тебя называть? — спрашивает Фвонк. — Как ни крути, я должен как-то тебя называть».

 

«Ну да, — говорит жилец и задумывается в нерешительности. — Что-то ничего на ум не приходит, — тянет он, — так что зови меня Йенс[2], — заканчивает он. — Но только не говори никому, что я сейчас здесь или что я иногда тут бываю, никому, сам понимаешь, будь другом, пообещай мне это».

 

«Само собой, — говорит Фвонк. — Еще не хватало!»

 

«Чтоб тебя прирезали десять раз, если обманешь, да?» — спрашивает жилец.

 

«Да хоть двенадцать, — отвечает Фвонк, — даже пятнадцать такого случая ради».

 

«Десяти хватит», — говорит Йенс.

 

Премьер-министр на постое. Вот ровно этого не хватало. Брюхатым такая диспозиция вряд

ли понравится. Фвонку важно производить впечатление человека, который завязал с сомнительным прошлым, а эта новая история льет воду на старую мельницу, и не обойдется без накладок, и брюхатые потеряют покой и сон и станут следить за ним еще пристальнее. Фвонк не мог заснуть несколько часов, лежал с открытыми глазами, руки на одеяле, освещенный лишь узкой лунной дорожкой внизу большого черного окна, и был похож на жалкого и одинокого героя мультика.

 

На следующий день Фвонк прочел в газете о бывшем главе водоснабжения сельского района, который был тот еще ходок по денежной части и тем самым вывел экономическую неверность и разложение нравов на совершенно другие высоты. То, что он вытворял, было цинично, бестактно, поговаривают о фальшивых контрактах, о десятках машин и объектов недвижимости в стране и за границей, и все это настолько масштабно и продуманно, что у Фвонка как будто светлеет на душе.