Евгений Ройзман «Город без наркотиков»

Звонят серьезные опера из УВД города.

— Женя, — говорят, — нам надо тебя опросить.

— Зачем? — спрашиваю.

— Да там анонимка пришла на вас в электронную приемную прокуратуры Свердловской области. Она уже забита в КУСП (книга учета сообщений о преступлениях), и прокуратура расписала нам провести проверку. Нам надо вас опросить, опросить всех свидетелей и взять копии учредительных документов.

— Приезжайте, — говорю.

И вот что оказалось.

Какой-то человек, которого не существует, отправил с IP-адреса, предположительно закрепленного за правительством Свердловской области, заявление, что 12 лет назад я и первый президент Фонда Игорь Варов, угрожая пистолетом, отняли Фонд «Город без наркотиков» у Д. Белоглазова и Г. Николаишвили. При этом Фонд «Город без наркотиков» создавался совершенно в других целях, нежели используем его мы. А в конце этого разоблачительного пассажа написано: «Вот так!»

Охренительная картина! Ага. Угрожая пистолетом, отнять у бурлаков на Волге баржу, велеть им сидеть греться у костра, а самим впрячься в лямку и, шары навыпучку, волочь ее против течения. Не хотелось бы встретить на этом нелегком пути Илью Ефимовича.

 

Последнее время вылезли какие-то притаившиеся грантоеды и заштатные правозащитники, которые, обсуждая деятельность Фонда по борьбе с наркоторговцами, все чаще пытаются подать нашу работу как борьбу против цыган и таджиков и вставить слова «фашизм», «погромы» и т. д.

 

— Вот у вас в Фонде неоднозначные методы.

Пожал плечами. Не до конца понимаю, о чем идет речь. И не считаю возможным полемизировать с дилетантами.

— Возможно, — говорю, — но мы делаем это так, и у нас получается. Мы спасли тысячи людей. Расскажите, как делаете это вы.

Оказывается никак.

 

Скорее всего, эти ярлыки вешают в целях дальнейшей индексации в Сети. Как, например, какой-то самозванец по фамилии Брод, отчитываясь перед грантодателями, назвал Фонд «Город без наркотиков» экстремистской организацией. Ему, говнюку, что — пролаял и забыл. Но на него ссылаются. А на Фонд завели отдельное дело. Кстати, поведение вот таких бродов, белановских и прочих никчемушников в отношении Фонда имеет свое определение. В России это называется — политический донос.

А что касается некоторых цыган, то мы работаем против них не потому, что они цыгане, а потому, что — наркоторговцы. А что касается таджиков, то, чтоб ни у кого не было иллюзий: практически весь героин заходит в Россию с территории Таджикистана и завозится в основном гражданами Таджикистана.

Но! Кто бы ни был наркоторговец: таджик, цыган, местный, — он людоед.

Просто с чужих спрос как с оккупантов. А со своих — как с предателей.

Понятно объясняю?

 

Треснули таджика Тозаева Давлата, 1966 года рождения, гражданина Таджикистана, зарегистрированного в Сысерти. Торговал он, похоже, уже давно. В спортивной сумке нашли расфасованный героин, 750 г, и там же сверху лежала книга «Город без наркотиков».

Книга эта давно живет своей жизнью. Во многих подразделениях по борьбе с наркотиками она хранится как справочник, где-то используется как учебное пособие. Во многих цыганских домах книгу держат как мартиролог — видимо, посмотреть, вспомнить и всплакнуть. Книгу читают в тюрьмах. В лагерях она почему-то запрещена, ее прячут от шмонов и зачитывают до дыр.

Мои товарищи просят, чтобы я написал продолжение книги.

А Маленкин просто настаивает. И вот я никак не могу определиться. Книга «Город без наркотиков» была написана по ежемесячным отчетам Фонда. Издана в начале 2004 года, сразу же переиздана, еще раз переиздана и еще и разошлась тиражом 50 000 экз. И даже у нас этой книги нет.

Можно, конечно, переиздать. Снова разойдется. Но с того времени прошло уже десять лет. И восстание превратилось в ежедневную рутинную работу. Писать об этом нудно. Отчеты и те трудно писать, а тут целую книгу. С другой стороны, за это время прошли сотни, если не тысячи судеб, и были такие сюжеты искрометные, которые даже придумать невозможно…

 

 

Глава 1

 

Фонд

 

Это начиналось так…

 

 

На Уралмаше в начале лета 1998 года в одном из дворов появился цыганенок. Только начались каникулы. Местные пацаны, человек двенадцать, собрались на лавочке во дворе. Цыганенок к этим пацанам и подвалил.

— Чё сидим, как лохи?

— А чё делать-то?

— Давай пыхнем.

— Как пыхнем?

— Как? Забьем и пыхнем!

— А где взять-то?

— Да у меня есть, угостили. Поделюсь.

Забили, пыхнули — прикольно.

На следующий день то же самое. На третий день цыганенок озадаченный появился. Пустой.

— Черт, барыга сказал: без денег больше не даст.

— Ну, какие проблемы?

Пацаны пошарились по карманам, сбегали домой, скинулись, цыганенок сгонял — забили, пыхнули. И так всю неделю.

И вдруг цыганенок пропал. Во дворе тоска. Чего-то не хватает. Появляется через неделю.

— Пацаны, чё у меня есть!

— Чё, забьем?

— Да какой там забьем! У меня в сто раз круче! Белый — попробовать дали!

— А чё с ним делать-то?

— Чё, нюхать!

Нюхнули. Кто кайфанул, кто переблевался.

Назавтра появился снова. Кто с первого раза кайфанул — те потянулись. А которые переблевались — решили повторить, понять, с чего те кайфанули. Может, не распробовали?

Через день цыганенок принес уже за деньги. Ну, опять кто где нашкулял, кто у родителей подтырил. Деньги собрали. У одного денег не было, но цыганенок добрый — плеер взял. Плеер, кстати, не самого пацана, а сестры его младшей. Поездил так месяцок, а потом исчез.

Солнце зашло. Жизнь кончилась. Весь двор гудит, все ищут, где взять. Нашелся один продвинутый, разыскал цыганенка, собирал деньги, брал у него оптом, привозил во двор. Как ни вечер — все обнюханные. Наконец дошло, что колоть — дешевле. И началось.

Кончилось лето. Мявкнуть не успели — полдвора наркоманов. Никто даже ничего не понял. Потащили у родителей. Трещали соседские квартиры. Вскрывали машины. Далеко не ходили, все вокруг двора. С осени — в школу. Кто-то в училище, кто-то в техникум. Понесли культуру в массы. А цыганенок перебрался в другие дворы.

Вы, наверное, спросите, где была милиция? Вот бы знать-то! (Об этом дворе можно написать целый детектив со стрельбой, погонями, убийствами, самоубийствами, предательствами, крушением надежд и несчастной любовью. Только это будет книга с очень плохим концом.)

В начале лета 2000 года, когда открылись перевалы, в городе действовала еще более жесткая схема: несколько подлых таджиков ездили по Уралмашу, Эльмашу и давали наркоманам героин на реализацию по 100—200 граммов. Денег не требовали. А какая реализация? Наркоману попал в руки героин — он его и проколол. А таджикам того и надо. Потом ездили по дворам таджикские бригады, вышибали деньги. Сколько было квартир тогда проколото! Сколько машин отправлено в Таджикистан! Этих умников удалось остановить дедовским способом. Уралмашевцам спасибо.

Мало того, наркоманами становились взрослые люди. На дискотеках экстази торговали почти в открытую. В чилаутах свободно курили. И нюхали кокаин. У модных девиц швыркать носом было признаком хорошего тона. Постоянно велись разговоры: тусовщики — продвинутый бомонд, хвастались, кто сколько денег потратил на наркотики и кто сколько отдал за лечение. Все было в порядке вещей.

Появилась мода. Моду переняли в заведениях попроще. После дискотек шприцы выметали метлой. У подростков и в школах появился слоган: «Кто не колется — тот лох». Те, кто уже замазались, старались затащить нормальных людей.

Нам привезли маленького подонка из Кольцово. Каждый день в школе он продавал грамм по фитюлям (0,1 г). За каждый проданный грамм получал фитюлю. То есть, чтобы самому колоться, он снабжал еще десятерых. Это только один конкретный случай. Но все дети цыган-наркоторговцев распространяли в своих школах героин.

У нас на фирме были два толковых парня. Они уже заработали какие-то деньги. Один мерзавец целый месяц уговаривал их попробовать кокаин. Уговорил. Сначала они кокаин нюхали. Потом стали мешать с героином. Потом стали нюхать героин. Потом стали колоть. Сгорели прямо на глазах. Алексей погиб, Игорь Сухов превратился в ребенка, но перед этим успел подсадить своего одноклассника Мишку Керна. На все ушло полгода. Самому мерзавцу, кстати, хоть бы фиг. Он бросил.

У меня в подъезде на Уралмаше, где я живу, происходило что-то страшное. На третьем этаже мой сосед Игорь торговал героином. По лестницам невозможно было пройти: сидели и лежали какие-то невменяемые ублюдки. Все пространство между оконными рамами было завалено шприцами с кровью. Они покупали у Игоря на третьем, а кололись на втором и на четвертом. Машину нельзя было оставить даже на пять минут — разбивали стекла, вытаскивали колонки, аппаратуру. Я ловил их, вышвыривал из подъезда, предупреждал Игоря. На день-два затихало, потом начиналось снова.

Я устал их бить. Я был в растерянности. Я не понимал, как с этим бороться. Тогда я даже не представлял, что это такое…

К 1999 году наркотиками торговали по всему городу в открытую, ничего не боясь. В школах из туалетов выносили шприцы. В таких районах, как Пехотинцев и Заречный, половина пацанов были наркоманами. Цыгане ставили лошадям золотые зубы и строили особняки. Если кто-то из наркоторговцев попадал в тюрьму — это считалось событием. Все, кто жил в те годы в Екатеринбурге, помнят, что творилось в городе.

Менты рассказывали сказки, что с наркоторговлей бороться невозможно. Мол, весь мир борется, и все бесполезно. Врачи рассказывали, что наркоманию лечить бесполезно, что бывших наркоманов не бывает (однако не стеснялись при этом брать деньги за лечение).

Сейчас я уже не понимаю, как мы, жители города, все это терпели…

У нас на Толмачева, 11, где «Ювелирный дом», каждый день нарколыги вскрывали по несколько машин, выдергивали колонки, магнитофоны, хотя парковка была охраняемая. В большинстве случаев охране удавалось этих подонков отловить. У них отнимали награбленное, естественно, били. Милиция их не принимала. В конце концов им просто пинали под зад и выпускали. Потом они попадались снова. Мне их было жалко.

Однажды мы с Вадимом Чуркиным в «Монетке» встретили Дюшу. Я ему рассказал про этих наркоманов и добавил:

— Больные люди!

— Что?! Это ты мне говоришь?! Я кололся одиннадцать лет, и про наркотики я знаю все. Наркоман — это такая скотина… Ни хрена себе болезнь нашли… Воровать, грабить, убивать, друзей предавать, родителей в гроб загонять, а самому кайфовать? Да где ж это видана такая болезнь?!

— Дюша, короче, что ты предлагаешь?

— Не знаю, — говорит он, — но так жить нельзя. Надо что-то делать.

Я и сам понимал, что надо что-то делать, но что — не знал.

Дюша разговаривал не только со мной. Он пытался растолкать всех. Встретился с Хабаровым. Разговаривали полтора часа. Хабаров сказал: «Если вы начнете — мы вас поддержим». Это было уже что-то. Но плана никакого не было.

Я познакомил Дюшу с Андреем Санниковым — автором программы «Земля Санникова». С Андреем мы учились в университете на истфаке и писали стихи. Санников утверждает, что замечательные. Потом мы занимались спасением Шуралинского детдома. И не раз еще работали вместе. И Дюша, и Андрей — оба люди православные, легко подружились и стали готовить большую правдивую передачу про наркотики.

Через некоторое время в ресторане «Каменный мост» состоялся банкет. (В июле у этого ресторана мы с Дюшей встретим Игоря Варова, и он примкнет к нам.)

И вот Дюша нам говорит:

— Поехали. Я покажу вам, что такое наркоторговля.

Приезжаем в цыганский поселок. Теплый летний вечер. СЛУШАЙТЕ ВНИМАТЕЛЬНО. Я РАССКАЗЫВАЮ ВАМ ТО, ЧТО ВИДЕЛ СВОИМИ ГЛАЗАМИ. Напротив Тельмана, 12 стоит милицейский уазик. На капоте порезанный ананас и открытая бутылка шампанского. Пэпээсники рядом. Один выворачивает карманы у какого-то нарка, двое других повели какую-то наркоманку в гаражи. На веранде накрытый стол. За столом Коля Резаный, Махмуд и офицеры-менты. Повар-таджик жарит им шашлыки. На улице сидит толстая цыганка. Торгует прямо с лотка. Возле нее постоянно несколько наркоманов. Покупают — и отходят. Рядом расстелен большой ковер. На ковре — хрустальные вазы, норковые формовки, какие-то магнитофоны. Скупка краденого. У колонки «отъезжает» какая-то девка. У нее передоз. Всем пофиг. Постоянное движение, и сотни, сотни, сотни наркоманов.

Мы остановились. Ни цыгане, ни менты не обратили на нас внимания. Тогда они нас еще не боялись. «Поехали отсюда», — говорю. Дюша говорит нам: «Ну что, поняли, что это такое?» Санников тихим голосом отвечает: «Я не верю. Я не понимаю». А я молчал. У меня просто побелело в голове. Представляете, ЭТО — МОЙ ГОРОД. И ЕСЛИ ЭТО ВОЗМОЖНО В МОЕМ ГОРОДЕ, ТО КТО ТОГДА Я ТАКОЙ?

После того, что увидели, остановиться мы уже не могли.

Через несколько дней Санников, просидев сутки на чердаке строящегося дома, подснял, как менты приезжают на Тельмана, 12 за деньгами. Деньги выносила Лена Коляска (которая уделалась во время задержания, когда мы через три года по ней сработали). Конечно, Санников эти кадры тут же поставил в эфир. У ментов был шок. Как, вы думаете, они отреагировали? Они сказали: «Да это актеры переодетые!» Ну-ну. А машины ментовские мы напрокат взяли. А цыган пригласили из театра «Ромэн»…

Через некоторое время к нам приехала диковатая комсомолка из «Комсомолки» Ульяна Скойбеда и говорит: «Вы все неправильно сделали. Вы поторопились. Вам надо было накопить эти съемки, выждать время и дать их в эфир». Наверное, с точки зрения журналиста, так и надо было поступить, но по-человечески так не годится. Когда горит дом, у некоторых журналистов задача найти нужный ракурс, красиво подснять и интересно рассказать. А по-человечески надо не думая тушить огонь и всеми способами спасать людей. Ульяна этой разницы так и не поняла.

Мы встречали и других журналистов. Когда доходит до дела, они забывают все и бросаются на помощь. Уже в октябре 1999 года Аксана Панова договорилась с Любимовым, и он вытащил нас во «Взгляд». И вот там уже прозвучали ставшие знаменитыми Дюшины слова: «Обращаюсь ко всем путевым парням нашей Родины». Любимов с того момента всегда нам помогал.

 

***

 

Конечно, не публикуя, это можно было снимать еще несколько лет. Тогда никто никого не боялся. Цыгане торговали в открытую. Офицеры всех служб, не стесняясь, ездили за деньгами к Маме Розе, к Таньке Морозовской. Пэпээсники в открытую получали ежедневно с каждой точки по 300 рублей. Пешие менты, которых наркоманы презрительно называли «чупа-чупсами», собирали с точки по соточке. И, не стесняясь, дербанили наркоманов: забирали у них героин и уже как свой отдавали цыганам на продажу. Кстати, когда цыгане по какой-то причине не торговали, наркоманы покупали героин в поселке у ментов. Мы могли снять целое кино. Просто, увидев это своими глазами, молчать было уже невозможно.

Во время наркокатастрофы начальником УВД города был Овчинников. Начальником криминальной милиции Ленинского района был его родственник, ныне генерал Филиппов. Вся торговля в цыганском поселке Ленинского района процветала на его глазах. Считаю, что оба должны нести персональную ответственность.

И Санников подготовил передачу «Наркотеррор». В городе только об этом и говорили. Через две недели Санников снова вышел в прямой эфир с материалами журналистского расследования и кадрами скрытой съемки и предложил жителям города звонить прямо сейчас. Обвал звонков. Звонили в прямой эфир. Жители рассказывали такое, что волосы вставали дыбом.

Мне стало не по себе. Просто страшно. Я выключил телевизор. Звонит телефон. В трубку кричат:

— Женя, это Хабаров говорит. Женя, что они делают?! Они сошли с ума. Их убьют! Скажи Дюше — я с вами. Пусть называет меня. Пусть называет всех нас. Нас побоятся.

Я говорю:

— Александр. Вот телефон. Они оба в студии. Позвони — скажи. Им будет полегче.

Хабаров дозвонился.

Звонки шли до трех часов ночи. Решили сделать экстренный выпуск.

На следующий день телекомпания вышла в эфир на полчаса раньше. Побледневший Дюша, глядя прямо в камеру, сказал:

— Мы объявляем войну наркоторговцам… — и добавил: — Мы — это жители города.

И назвал священников Православной церкви, уралмашевцев, известных спортсменов и нас всех.

Война была объявлена.

 

У уралмашевцев сразу же возникли проблемы. Хабарова куда-то вызывали, чем-то угрожали, уговаривали, взывали к благоразумию, но он никогда на эту тему не распространялся.

Когда прозвучали уралмашевские фамилии, менты обрадовались, бросились во все СМИ и уверенно обозначили: «Это Уралмаш. Бандиты вздумали с наркотиками бороться» — и несколько лет носились с этой темой как с писаной торбой. Хотели опорочить Фонд. Дескать, Фонд с Уралмашем. В результате оказали Уралмашу неоценимую услугу — теперь вся страна знает, что Уралмаш борется с наркотиками. А Фонду оказали еще более ценную услугу — помогли создать грозное имя. Теперь наркоторговцы по всей России уверены, что за Фондом стоит Уралмаш.

А потом, уже в сентябре, было знаменитое «стояние в цыганском поселке». Мы собрались в подвале у Варова. Было нас человек двадцать. Какие-то медики, предприниматели, Миша Чурбанов — из молодежного «Единства», Толя Белик, известный спортсмен Юра Бекишев, ребята из бизнес-клуба, Юра Крюченков, тренер Александр Оберюхтин, то есть самые разные люди. Из уралмашевцев — только Хабаров. Он и предложил провести митинг в цыганском поселке — в самом логове на пересечении улиц Печатников, Тельмана и Военного Флота. Договорились на следующий день на 12:00. Все поехали собирать людей.

На следующий день в цыганском поселке нас было человек пятьдесят. А уралмашевцев — пятьсот. Одни мужики. Постояли, помолчали. Цыгане были в ужасе. Почти все СМИ объявили, что акция — уралмашевская, хотя на самом деле она была общая.

Сразу же после этого я позвонил полковнику ФСБ Рахманову.

— Сергей Анатольевич, — говорю, — поехали посмотрим, что в поселке происходит.

Едем по Шаумяна. Начиная от Чкалова, в сторону Амундсена идет поток молодых людей. Толпа у 11-го дома на Шаумяна. Стоят и сидят на корточках у телефонной будки на углу. Запружены улицы Печатников, Военного Флота, Тельмана, Любы Расковой. Народу — как на демонстрации. Чуть пореже толпа в районе гаражей на Волгоградской. (В этих гаражах каждую весну находили оттаявшие трупы.) Многие рассредоточились напротив — у больших домов через улицу.

— Что это? — спросил побледневший Сергей Анатольевич.

— Да ничего, просто цыган напугали, и они с утра не торгуют. А нарки все прибывают.

Мы сделали два круга по поселку. Везде та же картина. Полная тишина и толпы, толпы, толпы наркоманов. Броуновское движение. Все ждут, когда начнут торговать. Рахманов был просто белого цвета. Да и я, наверное, не лучше. Мы как будто на другой планете побывали.

14 октября мы, уже без уралмашевцев, собрались и на 20 машинах объехали особо непонятливых цыган и предупредили: «Если кто продаст еще хоть грамм — пусть не обижается». Цыгане, естественно, обижаются до сих пор.

С 2000 года уралмашевские в непосредственной работе не присутствовали. Однако очень жестко контролировали свои ряды, а в нашей работе участвовали брендом. Но если бы нам потребовалась помощь и мы бы к ним обратились, они всегда бы включились.

Конечно, уралмашевцы заработали серьезный политический капитал на борьбе с наркотиками и в дальнейшем его использовали. Иногда деликатно, иногда не очень. Но это их капитал. Они его заработали. И это их право, на что его потратить. А с другой стороны, они-то ведь полезли и заработали. А другим-то кто мешал? Мы ко всем обращались. Что, никто не видел, что дети гибнут, во что город превращается?

Уралмашевцы начинали с нами и поддержали нас в самое тяжелое время. Я думаю, что во многом благодаря им мы остались живы.

Один ехидный журналист той осенью осторожно спросил отца Авраама: «Как вы считаете, могут ли бороться с наркотиками люди, которых подозревают в связи с криминальным миром?» Батюшка ответил просто: «Они не могут. Они обязаны».

Осенью в ФСБ потянулись первые менты, которых мы обозначили в своих передачах. Пополз тихий шепоток. Передел рынка! Такое могли придумать только менты, которые с этого рынка кормились и поняли, что скоро его не будет. Фээсбэшники улыбались.

Мне лень доказывать очевидное, но сегодня в нашем городе про передел рынка могут говорить только дебилы.