Игорь Шлёнский «Колесо рефинансирования»

Игорь Шлёнский, «Колесо рефинансирования»

Глава 1. Начало колбасного пути

— Сеня, что там с этой, с приватизацией? – почти переходя на крик, спросил Николай Иванович. Он двумя пальцами ослабил и так слабо затянутый галстук, как будто ему нужно было еще больше воздуху набрать в легкие и с еще большим напором этот воздух выпустить, — Когда мы сможем все закончить? Ты все сроки мне срываешь! Уволю, к чертовой матери.
Семён, услышав обращенный к себе крик, мысленно сжался под виртуальным порывом ветра, и еще больше затянул галстук, да так, что стало видно, что ворот его рубашки на два размера больше шеи.
— Николай Иванович, через две недели сможем начать акционирование, — ответил он. — У нас практически все готово, выверили списки сотрудников, еще раз рассчитали, кому сколько акций положено, уточнили балансовую стоимость акций, провели сверку задолженности по зарплатам. Согласовали все это с профсоюзами, направили письмо в комитет по управлению имуществом. Отработали с налоговой по всем готовящимся изменениям. Все работают, не покладая рук.
Семён знал, что Николай Иванович практически переставал слушать, как только переходили к юридическим деталям, прямо физически ощущалось, как у Николая Ивановича в голове прорастает звуконепроницаемая оболочка, сквозь которую Сенины слова не проникали. – Интересно, — подумал Семён, — это он только в юридические детали не любит вдаваться или вообще? Но этим убаюкивающим речитативом он добивался того, что Николай Иванович делая вид, что внимательно слушает, потихоньку начинал кивать в такт каждому глаголу. А глаголы Семён использовал исключительно совершенного вида, от них исходила четкость и ощущение контроля над процессом. Он еще в институтские годы понял, что ответ с одним большим, но нечетким глаголом несовершенного вида (например, «работаем, Николай Иванович») несет в себе много рисков. Может быть, у условного Николая Ивановича будет плохое настроение, и он рявкнет: «Что ты там работаешь, Сеня, ни хрена ты там не работаешь!» или «Да мне не процесс нужен, а результат!». И рявкнет же при всех, и при друзьях и при недругах. Все увидят, что потерял ты баллы корпоративные, которые могут понадобиться тебе в любой момент. Надо разделить это «работаем» на десяток мелких «уже сделали». Ну, например, «подготовили письмо, Николай Иванович, отправили контрагенту, прозвонили, уточнили, на кого расписали письмо, ожидаем ответ в течение трех дней, если не будет ответа, то будем сами на них выходить». Тогда максимум, что получишь от условного Николая Ивановича, это: «не надо три дня ждать, завтра дозванивайся». Говоришь «конечно, Николай Иванович» и чувствуешь, как пополнился твой банк этих баллов корпоративных.
Ох, нужны были Сене эти корпоративные баллы, относительно новый был он человек в компании, не свой, приезжий, из облцентра, попавший на комбинат два года назад, «по распределению» из института. Да не только баллы, премия ему тоже была нужна. Да и тема интересная, приватизация, новые законы, новые возможности. Вот друзья его московские уже и кооперативы пооткрывали, кто-то уже и заработать успел.
— От меня еще нужно что-то еще? – спросил Николай Иванович. – Тебе же все возможности предоставили для завершения проекта в срок.
— Николай Иванович, нам еще необходимо в новой компании уставный капитал оплатить, провести собрание учредителей и назначить генерального директора, — высокий, но щуплый светловолосый Семён с каждым словом мысленно сжимался все больше, ожидая принять следующий удар. Рука Николая Ивановича опять потянулась к галстуку, но, остановилась в воздухе, ладонь собралась в кулак, кулак был приведен в действие и грозно хрястнул по столу.
— Ты мне это зачем СЕЙЧАС говоришь? Эти вопросы должны уже быть решены! Давно! Тобой! Тебе что, надоело зарплату получать, или надоело работать? – с угрозой спросил Николай Иванович.
Семёна обдало жаром. В такие моменты надо либо опереться на дрожащие под столом коленки и додавить свою точку зрения, либо надо быстро перенаправить несущуюся на тебя начальственную снежную лавину с минимальными для себя потерями. А Семён за два года работы на предприятии имел возможность наблюдать, как такая лавина уносила ряд товарищей с корпоративного горизонта. Ибо начальник не начальник, если не может в любой момент превратиться в такую лавину и погрести под собой выбранную жертву. Всем другим для острастки это будет полезно очень.
— Николай Иванович, мы с финансистами уже отработали, средства изыскали. Собрание проведем – это формальность. Вот только с кандидатурой генерального директора хотели посоветоваться – позиция важная, с производством не связанная, но очень много юридической работы по дальнейшей приватизации и акционированию. Да и риски у этой позиции существенные….
— Вот тебя и поставим, чтобы ты своей шкурой эти риски чувствовал и сам за них отвечал, -в голосе Николая Ивановича еще слышался шум лавины, но лавины, которая тебя миновала и все дальше и дальше от тебя уносится вниз.
— Я готов, Николай Иванович, я справлюсь. Технический вопрос, Николай Иванович, относительно зарплаты генеральному директору…
Зарплаты? — лавина, преодолевая законы тяготения, понеслась обратно вверх на Семёна. Семён уже чувствовал на лице ее леденящую мощь.– Не выводи меня из себя. Сначала сделай что-нибудь, а потом про зарплату говори. От этих слов колени Семёна задрожали еще сильнее, но голос его ничем этой дрожи не выдал.
— Хорошо, Николай Иванович, зарплату поставим чисто номинальную, минимально возможную по закону, — Семён почувствовал, что лавина с каждым его словом теряла свою энергию.
— Именно. Иди, работай, уже, товарищ генеральный директор. – Лавина остановилась, рассыпалась, превратившись в груду мягкого снега.
Семён вышел из кабинета Николая Ивановича на плохо слушавшихся ногах. Глубинный смысл того только что происшедшего, не был до конца понятен даже ему. Прежде всего, ему было страшно. От того, что он понимал, насколько близко эта лавина подошла к нему, насколько сложна задача, которую ему надо будет решить. Он понимал, что кроме как на себя самого, ему рассчитывать не на кого. Он чувствовал, насколько опасным будет этот путь. Но к простому страху примешивалось ощущение внутренней победы. Победы над этим самым страхом. Потому что, он таки прыгнул во взрослую корпоративную жизнь. Семён поймал себя на мысли, что сейчас и с Николаем Ивановичем он говорил по-другому, вел себя по-другому. До сегодняшнего дня он отгонял от себя фантазии о себе как о крутом юристе, которому удаются в бизнесе тонкие шахматные комбинации. Но внутри он страстно хотел проводить эти комбинации. И сегодня удалась первая, пусть и не до конца продуманная комбинация. В реальности, не Николай Иванович ткнул его носом в выполнение этой задачи, а Семён подвел Николая Ивановича к тому, чтобы он его, Сеню, «ткнул носом» и поручил то, что Семён хотел бы делать. Более того, Семён никогда не получил бы этого назначения, если бы просто пришел к Николаю Ивановичу с просьбой назначить его генеральным директором структуры, которая будет центром приватизации комбината.
То есть после сегодняшней встречи не только волки были сыты и овцы целы, но волки были в неведении, что овцы почувствовали себя немного волками.
Семен зашел в туалет, посмотрел на себя в зеркало, увидел сложившийся гармошкой вокруг шеи ворот рубашки, ослабил галстук, чтобы разгладить эту гармошку и подумал, что надо поехать и купить себе рубашку по размеру, так как галстуки теперь он будет носить часто. Да и подкачаться было бы неплохо, шея же тоже должна соответствовать статусу генерального директора.
* * *
Попал на Верхневолжский мясокомбинат Семён в 1989 году по распределению сразу с юрфака ВГУ. Мясокомбинат как направление распределения звучало странно, многие из его однокурсников стремились устроиться на работу в повсеместно открывающиеся юридические фирмы, кто-то, кто знал английский, даже пытался устроиться на работу в первые западные юридические компании, которые тоже только начинали открывать для себя Россию как потенциально привлекательный рынок.
Было сложное время, к тотальному дефициту продуктов добавлялся дефицит денег, вызванный периодическими денежными реформами. Не было дефицита только в желании россиян что-то делать: покупать – продавать, открывать кооперативы, читать и обсуждать судьбу России, ее прошлое, ее будущее. От открывающихся перспектив у многих захватывало дух. Но Семён был, прежде всего, человеком, живущим в сегодняшнем дне, ради уверенности в своем сегодня он готов был поступиться сногсшибательными перспективами завтрашнего дня.
Крупнейший в области мясокомбинат впервые в своей истории сделал запрос в университет, чтобы прислали выпускника-юриста. Николай Иванович, директор комбината с 1979 года, понимал, что юридическая работа на комбинате скоро перерастет обычные рамки подготовки и проверки хозяйственных договоров. Юридическую работу у него вела главный бухгалтер Татьяна, которая была его племянницей, дочкой его двоюродного брата. Человек она была ему преданный, но знания ее ограничивались бухгалтерией. Поэтому и взяли ей в помощники юриста, да еще с экономическими знаниями. Таня понимала, что ее основное преимущество – практически неограниченный доступ к Николаю Ивановичу в рабочее и не рабочее время – никто у нее отобрать не может. Поэтому она не сильно волновалась оттого, что практически ничего не смыслила в том, что делал Семён, да и не сильно хотела. Умненький был этот Сеня, но не кичился своим умом, вел себя правильно. Что же касается договоров на покупки мяса и ингредиентов, на поставку продукции, то есть обычных хозяйственных договоров, которые раньше курировались бухгалтерией, то ни разу Сеня не настаивал на своей точке зрения. Он ее высказывал Татьяне (для него — Татьяне Михайловне), она либо кивала, либо слегка морщилась. Схватывая невербальные сигналы, Сеня не упирался, быстро соглашался с ее позицией, и иногда предлагал один – два юридических штриха. Все чаще Татьяна брала его с собой к Николаю Ивановичу, он и там демонстрировал, с одной стороны знания и инициативу, а, с другой стороны, давал начальникам почувствовать, что они начальники заслуженно, так как имели более широкую перспективу.
— Я предлагаю, Николай Иванович, не только заключить договор купли – продажи этого имущества, но и сразу же оспорить его в суде какой-нибудь «дружественной» стороной. Сторона проиграет, а мы минимизируем риски неконтролируемого оспаривания.
— Сеня, я не хочу светить эту ситуацию. А суд – это ведь публичность.
— Тогда, конечно, не стоит так подстраховываться, предлагаю тогда сделать оценку и дать объявление в местной газете малым тиражом. О конкурсе. Если кто-то неконтролируемый придет на конкурс, отменим его.
— Да, так нормально будет. Давай, начинай.
* * *
— Колбаса дороже денег, — любил поговаривать Николай Иванович. Это было правдой и при социализме, и тогда, когда заработали механизмы российской шоковой терапии. – А хорошая колбаса позволяет чудеса творить.
Николай Иванович был мудрым директором. Он понимал, что в условиях развитого социализма бороться с, как их называли, «несунами» можно, но сложно. В условиях тотального дефицита, хорошая вареная или копченая колбаса была тем продуктом, который позволял за относительно недорого повысить свой имидж, в особенности, если ты приглашал гостей. Поэтому еще в начале восьмидесятых он открыл на мясокомбинате магазин собственной продукции, где три дня после аванса и получки все сотрудники могли купить нормальную колбасу по ценам немного ниже магазинных. Приобрести за 2 рубля кило хорошей докторской колбасы, приготовленной в соответствии с оригинальной рецептурой Анастаса Микояна – говядина, полужирная свинина, яйца и молоко, – это было почти не реально для большинства населения страны. Для мясокомбината это решало несколько проблем. Во-первых, бОльшая часть потенциальных «несунов» «потенциальность» свою не реализовывала, так как у них была нормальная человеческая альтернатива. Во-вторых, если кто и попадался на попытках перекинуть колбасу через забор или пронести ее под пальто, то этих людей ждали не сочувственные, а осуждающие взгляды остальных работников. Многие хотели прийти работать на комбинат, пользовавшийся славой места, где директор строг, но к людям относится по-человечески, что было редкостью на тот момент. Из желающих попасть на комбинат стояла очередь.
Николай Иванович, несмотря на продразверсточные планы по отправке колбасы в Москву, сумел убедить областное руководство, что хотя бы процентов двадцать продукции необходимо оставлять в области, а часть из нее продавать на предприятии. Безусловно, родственники и хорошие знакомые руководства области, с завидной регулярностью испытывавшие потребность в колбаске, имели возможность посетить магазинчик на мясокомбинате.
Каждый месяц проходил в борьбе за план, за сырье, за объемы для области и для магазина, но эта борьба была ему привычна, он чувствовал себя почти на вершине той пирамиды, на которой он и хотел бы оказаться. Другие пирамиды (перейти на профсоюзную или партийную работу) были ему неинтересны еще в советские времена, и стали еще менее интересны в сумбурные перестроечные годы. Понятно, что были пирамиды и повыше, с которых спускались ценные указания, задания и разнарядки. При невыполнении оных, Николая Ивановича ждали вызов на ковер (райком, крайком или еще куда повыше). Там его «песочили» или «снимали стружку», не давая поднять головы и вставить слово. Потом, со словами: «Всё, иди, Николай Иванович! Чтобы этого больше не повторилось!» его выпроваживали из начальственного кабинета. Очень неприятное чувство, но ролевые игры были частью работы. И ничего удивительного не было, если на следующий день, «снимавший с него с громом и молниями стружку» начальник звонил и абсолютно нормальным, как если бы они вчера вместе беседовали за чашкой чая, голосом спрашивал, не может ли племянник подъехать и отовариться у него колбаской ко дню рождения дочки. Конечно, может. И склонялись на короткую минуту высокие пирамиды перед скромной пирамидой Николая Ивановича.
Приватизация была для Николая Ивановича первым серьезным элементом этой ежедневной борьбы, который был ему непонятен и некомфортен. Законодательство быстро менялось, указы Президента, а потом и Президентов СССР и России, законы Верховного Совета СССР и Государственной Думы России, Постановления Правительства подчас противоречили друг другу, постоянно менялись приоритеты, и было непонятно, в рамках ли своих полномочий тот или иной государственный орган выпустил тот или иной документ. Следить за этим было Николаю Ивановичу не то, чтобы неинтересно, это просто было не его темой. От постоянно меняющегося юридического ландшафта веяло больше рисками, чем возможностями. Поэтому он был, в принципе, доволен, что Семён с его молодым умом постоянно отслеживал ситуацию и вовремя доводил до него информацию.

* * *

Семён и предложил схему, которую он назвал «контролируемой приватизацией». К этому моменту, Николаю Ивановичу хоть и удавалось поддерживать традиции продажи части продукции через магазин, все хуже удавалось поддерживать традиции выплаты зарплаты. На это влияли и внешние обстоятельства с высокой инфляцией, плохой работой банков, периодическими денежными реформами. Но были и внутренние. Сначала Татьяна ему рассказала, что на многих предприятиях практически не платят зарплату и что неплохо было бы и им придерживать часть зарплатных средств и пополнить запас прочности предприятия.
Николаю Ивановичу трудно было решиться на такой шаг, но постепенно он понял, насколько «недовыплаты» зарплаты являются мощным инструментом управления. Градус недовольства постепенно повышался, но никогда не переходил через точку кипения. Они с Татьяной и здесь быстро научились маневрировать– то чуть-чуть больше заплатят, рассказывая, каких гигантских усилий это требует от них, то чуть-чуть меньше, кляня при этом внешние обстоятельства и врагов.
Семён предложил две интересные идеи. Создать закрытое акционерное общество (ЗАО), которое Николай Иванович и ряд назначенных им людей и будет контролировать, и выкупить на это ЗАО акции у работников, частично за деньги, частично за виртуальную долю в ЗАО с правом получения дивидендов и без права голоса. Для работников звучало это все привлекательно: предприятие остается под контролем, сотрудники остаются совладельцами, при этом за акции они получают деньги, которые равняются двух-трех месячной зарплате. Живыми деньгами. Второе предложение Семёна, о котором работники не знали, звучало так: « Придерживать в преддверии приватизации бОльшую часть зарплаты с тем, чтобы сотрудники завода стремились продать акции».
Николай Иванович согласился с обеими идеями и сделал Семёна неформально ответственным за процесс приватизации. Семён даже занимался продвижением идеи приватизации среди коллектива. Он выступал на собраниях в цехах. Он проводил совещания с профкомом, чтобы и профсоюз поддержал «возможность для сотрудников как реализовать созданную их трудом стоимость, так и продолжать участвовать в экономической жизни предприятия». Семён гордился и этой схемой и вот такими фразами, которые он находил исключительно полезными, ставящими произносящего их над собеседником. Это был легкий словесный нокдаун. Пока коллективный мозг профкома пытался понять смысл той или иной фразы, Семён уходил еще дальше вперед, лишая тем самым собеседника возможности осмыслить, что же происходит в реальности.
В эти дни Семён проводил много времени с Татьяной и Николаем Ивановичем в беседах о сложившейся ситуации, рассказывая им, какие же ни благодетели для своих сотрудников. «Ведь и деньги за акции Вы им платите, Николай Иванович, и сохраняете управляемость предприятия. А то могут понаехать из Москвы, скупят все за бесценок, уволят половину людей». После двух-трех встреч Николай Иванович уже был глубоко убежден в том, что он выработал решение, за которое его должны благодарить его сотрудники.
Фактически, еще за две недели до начала реальной приватизации, все сотрудники подписали договоры купли-продажи акций, сдали их в администрацию и с нетерпением ждали, когда же им заплатят.

* * *

Все приготовления были не напрасны. Приезжали решительного вида молодые ребята из Москвы, пытались скупать акции прямо на проходной. Ни Семён, ни Николай Иванович не ожидали такого интереса к комбинату и первоначально не были готовы к такому сценарию. Тем не менее, им удалось быстро среагировать и погасить активность московских визитеров. Московских от проходной уже на второй день отгоняли, не давая повышать цены скупки. Местным гостиницам дали указание закрыться на ремонт, чтобы москвичам было неуютно в городе. ГАИ останавливала их машины на каждом перекрестке и проверяла документы у всех сидящих в машине. Пустили слух, что москвичи некрасиво ведут себя по отношению к местным девушкам. Задиристая часть местной молодежи для острастки пару раз предъявила москвичам претензии. Легонько, без особого членовредительства. Понятно же было, что безусые юнцы, приехавшие скупать акции, ничего не решающие пешки, которых надо лишь чуть припугнуть.
Тех сотрудников, кто еще не продал акции, «обрабатывали» набором из обвинений в непатриотичности, да слухами, что, мол, тех, кто «не перевел акции в новое общество» сделают первыми кандидатами на увольнение.
Через две недели все было завершено.

* * *
Скоро жизнь на комбинате вернулась в прежнюю колею. Руководство руководило, рабочие работали. Битва за план. Постоянное обсуждение, заплатят ли в этом месяце полностью, или нет, а может, паче чаяния, погасят немного прежних долгов. Разговоры в курилках и в раздевалках о том, будет ли в комбинатовском магазине достаточно колбасы к праздникам. Все как обычно.
К концу года Семён предложил Николаю Ивановичу выплатить работникам дивиденды. Очень небольшие дивиденды, практически на грани фола. Конечно, были опасения, что найдутся такие, кто начнет подначивать народ и бузить (кстати, было бы неплохо таких выявить). Но все прошло тихо и мирно, наживка пришлась работникам по вкусу.
Семён перед новогодними праздниками решил напомнить Николаю Ивановичу о его обещании заплатить ему, Семёну, премию по итогам приватизации с учетом его роли как номинального руководителя холдинговой структуры.
— Сеня, дорогой, ты же получил, как и все,13-ю зарплату. Мы все несем тяжелый крест. Мой потяжелее твоего будет, но я же не выписываю себе дополнительных премий, — сказал Николай Иванович. – Удивляет меня, насколько нынешняя молодежь меркантильна. Еще вчера ты был студентиком без будущего, а ныне ты один из главных людей на комбинате. Посмотри, из тех, кто пришел сюда одновременно с тобой, хоть кто-то так же поднялся? Нет. А ты хочешь еще и дополнительных денег. Ты охренел, что-ли, Сеня? Я в тебя душу и время вложил почти как в собственного сына, но это мой комбинат и я не потерплю, когда мне будут указывать, что делать. Я сам решаю, кого и за что наградить или наказать.
— Хорошо, Николай Иванович, я просто напомнил. Вы тогда ведь говорили. Нет, так нет. Я понимаю, правила есть правила, — тихо, отрывисто и не поднимая глаз, говорил Семён. Дрожи в коленках не было, была захлестывающая как цунами, волна злости.
Вечером он позвонил своему другу Юре, с которым нечасто, но обсуждал взволновавшие его события по работе. – Слушай, ты представь, — ведь это я все организовал, — без меня бы он никогда не сумел подмять комбинат под себя. Либо мимо приватизации бы прошел, либо контроля бы никакого не получил, либо кто-нибудь уже зашел бы на предприятие, перекупил акции и его бы снес как гендира. Ведь ты же умный, Юр, ты и историю экономики изучал, ты мне скажи, как у людей так быстро крышу сносит от успехов, к которым они едва ли приложили даже минимум усилий? Как он вдруг почувствовал себя хозяином того, чего в принципе не создавал, а в собственность получил благодаря мозгам, рукам и ногам другого человека?
От наконец сформулированного вопроса Семёну стало чуть легче, потому что он смог выразить нормальными словами те чувства, которые после встречи с Николаем Ивановичем выражались отрывистыми междометиями и восклицаниями. «Он, бля, совсем охренел». «Да он, чего, с дуба рухнул?» «Пипец, вообще!!». Междометия и восклицания эти, не помогали, наоборот, от них он заводился еще больше, и не мог нормально и спокойно думать.
— Слушай, Сень, ты не поверишь, но вся эта ситуация напоминает мне одну интересную притчу в Евангелии: так называемую притчу о «Ленивом рабе». – ответил ему Юра. — Там хозяин дает рабам деньги, а сам уезжает по делам. Вернувшись, требует отчета. Тот раб, который хуже всех распорядился деньгами, как раз и права качает перед господином, даже ругает его, типа «неправедные деньги ты нам дал». Он и заканчивает плохо. А те, кто много заработали, и отдали все деньги хозяину, получили от него еще больше. Поэтому может тебе не париться на эту тему. Вперед! Работай! Так лучше будет.
После этого разговора с Юрой, Семён начал спокойнее обдумывать ситуацию, пытаясь ответить на несколько важных для себя вопросов. Является ли данная эскапада Николая Ивановича изолированным событием или это показатель того, что от него можно ждать, или, точнее, чего можно не ожидать? Стоит ли попытаться еще раз переговорить с ним в спокойной обстановке? И если, а на самом деле, скорее всего, так и есть, обсуждать эту тему еще раз бессмысленно, и поведение Николая Ивановича демонстрирует тенденцию и он начнет грести только под себя, Семёну надо ответить на второй архетипический российский вопрос: «что делать»? Да и Евангелие от Матфея и Луки надо бы прочитать, как минимум притчу эту, хотя подход, описанный в притче, Сене определенно не понравился.