Карин Ламбер «Дом, куда мужчинам вход воспрещен»

1

Заканчивается посадка на рейс 542 Париж—Бомбей. Пассажиров просят пройти к выходу номер семь.

Вот они, слова, которых так боялись четыре подруги. Остающиеся в Париже возбужденно тараторят, окружив путешественницу.

— Паспорт не забыла, цыпа моя?

— Нет, Симона, милая.

— Я положила тебе миндаль в кармашек рюкзака, — шепчет Розали.
— Ты ангел. Теперь я уверена, что не умру с голоду, даже если стюардессы объявят забастовку и не станут разносить обед.

Они приехали рано, слишком рано, успели выпить по нескольку чашек кофе, к круассанам и эклерам не притронулись, болтали о всяких пустяках, потом вдруг замолчали, надолго. И вот когда пришла пора расставаться, каждая припомнила тысячу важных вещей, которые надо непременно сказать. Пока одна переводит дыхание, вступает другая, а там и третья, пусть ей уже час хочется в туалет, — но куда уж теперь нестись всеми этими бесконечными коридорами, рискуя профукать вылет? — принимает эстафету. Советы да вопросы так и сыплются: «На взлете жуй резинку. Не купайся в Ганге. Пей только бутилированную воду. Привези нам четыре сари. Пользуйся берушами, если будет слишком шумно. Сколько жителей в Индии? Сколько голых мужчин, едва прикрытых полосками ткани? Звони, сообщи хотя бы, что долетела. Возвращайся».

— Вы не забыли, что мне сорок семь, девочки?

— Да, но ты впервые летишь в такую даль.

Рядом, будто возникшие из ниоткуда, обнимаются мужчина и женщина. Посреди огромного, переполненного людьми зала они видят лишь друг друга. Оба в белом, волосы перепутаны, губы припали к губам, до чего же они хороши — тело о четырех руках. И руки эти крадутся по обжитым местам, ласкаются, сцепляются. Вот парочка разомкнулась. На какой-то сантиметр. Шепчется. И приникла друг к дружке еще плотнее. Подруги не знают, что за слова они говорят — любви, гнева или утешения. Он улетает, а она остается — или наоборот? Расстаются ли они навсегда? Или еще ничего не решили? Откуда им знать.

— Чуть не забыла, Королева дала это для тебя. Когда устроишься в красивом местечке, посади их и подумай о нас.

Карла берет пакетик с семенами бамбука.

— Берегите ее.

— Обязательно. Ну все… иди, — говорит Симона.

И целует ее в последний раз.

Джузеппина смотрит Карле прямо в глаза:

— Buon viaggio!*

— Ага! Хоть одна сообразила мне этого по-желать! Grazie bella!**

* Счастливого пути (ит.).
** Спасибо, красавица (ит.).

Розали крепко обнимает путешественницу:

— Не забывай нас.

Они всё глядят и глядят ей вслед — как смотрят все, кто провожает дорогого человека, улетающего на край света и надолго, словно надеются, что он передумает. Но этого никогда не происходит. Карла оборачивается, улыбается и исчезает.

Симона нажимает кнопки на своем телефоне. Она звонит той, что осталась дома, на пятом этаже.

— Все, она улетела с семенами бамбука, мы едем домой.
Они пересекают аэропорт, взявшись под руки, подлаживаясь под шаг Джузеппины, которая приволакивает больную ногу. Они уже забыли неразлучную парочку, не слышат, как скандалит какая-то женщина, не желающая доплачивать за перевес, проходят, не видя, мимо мамаш, прикорнувших на банкетках в зале ожидания, мимо детей, цепляющихся за их юбки, мимо взрослых, уткнувшихся в планшеты. Они молчат, но руки их сцеплены, как и мысли. Втроем они усаживаются на переднее сиденье фургона. Сзади не втиснуться — там столики, кресла, картины. Но даже будь фургон пуст, они сели бы вместе.

— А помните, как приехала Карла…

— С высокой прической и в красных очках.

— И с огромным чемоданом.

— Вы забыли Травиату, попугайчика!

— Какая драма!

— А Жан-Пьер-то выступал, такой гордый!

— Ам — и нету!

— Крик Карлы слышал весь квартал.

Они похоронили Травиату под гортензиями. Королева тогда еще выходила. Она сочинила для них хокку на свой манер и прочла его над цветами.

Улетает птица. Небо и облака. Свет весны.

Карла хотела немедленно уехать со своим огромным чемоданом и пустой клеткой. Розали сделала ей аюрведический массаж лба, а Симона испекла пирожки с яблоками — любимое лакомство Карлы. Она прожила с ними четыре года, а месяц назад сообщила, что уезжает в Индию и нашла кое-кого, кто поживет пока в ее квартире. Пусть не беспокоятся, это очень славная девушка.

— Ее зовут Жюльетта, нашу новенькую.

— Когда она въедет?

Джузеппина повышает голос:

— В этом доме так запросто не приживаются. Надеюсь, она не доставит нам хлопот.
Розали улыбается:

— Привыкнуть к счастью не каждому дано.

— А ведь это так легко, — подхватывает Симона. — Просто живешь в нашем доме. И все беды обходят тебя стороной.
— Разве что споткнешься на лестнице, — вставляет Джузеппина.

— Во всяком случае, ты надежно защищена от любовных горестей, — заключает Розали.
Все смеются.

— Притормози, красный!

Музыку выбирает Джузеппина. Они открывают окна и поют во все горло. Джузеппина знает слова наизусть, остальные подпевают: Lasciateme cantare… con la chitarra in mano… Lasciatemi cantare… sono un Italiano…*

* Песня Тото Кутуньо «Итальянец» (примеч. авт.).

У Порт-де-Баньоле пробка, и они еле ползут. Спешить им некуда. Их не ждут ни дети, ни мужья. Только Жан-Пьер.

— Джузеппина, пригласила бы ты нас как-нибудь к себе на родину?

— Мммм, — мычит та.

— Мне так хочется увидеть Сиракузы.

— Мммм…

— Там жарко.

— Ладно, поедем. В моем фургоне. Уж как-нибудь постараюсь его освободить для такого случая.

Симона возбужденно ерзает:

— Подберем какого-нибудь автостопщика. Розали накрывает ее руку ладонью:

— Оно нам надо? Даже если он будет красив как бог, думаешь, мы сможем его похитить и привезти домой?

— Я иногда забываю правила, — вздыхает Джузеппина.
— Да ты что, Джу, как можно?

— Потому что от мужчин я все равно защищена, у меня свой периметр безопасности.

— Как вы думаете, Королева поедет с нами на Сицилию? — спрашивает Розали.
— Ты же знаешь, она больше никуда от своих бамбуков. Даже на улицу не выйдет. Только когда вынесут ногами вперед.

Джузеппина паркует фургон у ограды дома. Три подруги выходят. Симона машет рукой соседу, который наблюдает за ними из-за занавески.

— Мсье Бартелеми на посту.

— Он-то нам не опасен, — уточняет Розали. Джузеппина встает перед ними, подбоченясь:

— Эй-эй, девочки! Остерегаться надо всех. От и до.

— Черт!

— Что случилось?

— Я чуть не споткнулась о ступеньку.

— Зажги свет…

— Пробовала уже.

В темноте лестничной клетки все трое тараторят наперебой:

— Третий раз за этот месяц вырубается.

— Это не на лестнице, это по всему дому.

— Почему вылетают пробки?

— Слишком много чокнутых в твиттере шарится.

— Ой, зря ты злишься на них, они-то тут при чем.

— Одной Королеве хоть бы что. О, слышите, Бах.

— Она запасливая, у нее есть батарейки.

— Мне не батарейки нужны, мне… воздуху… я задыхаюсь!

— Сядь… дыши глубже… животом…

— Надо бы держать фонарик на комоде в холле.

— …представь себе волну… накатила… отхлынула…

— Кто-нибудь звонил электричке?

— …вдох… волна накатила…

— Она в отпуске.

— …выдох… волна отхлынула…

— Другую еще поискать.

— Я даже не уверена, найдется ли вторая женщина-электрик во всем Париже.
Они толпятся на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Розали бормочет мантру. Джузеппина просит ее прекратить нести эту чушь. Симона думает, что надо бы рявкнуть по-громче, чтобы все успокоились.

— ЖАН-ПЬЕР! Ты меня напугал!

— Жан-Пьер? А я думала, здесь живут одни женщины!
— Кто это сказал?

— Это из-за Карлиной двери.

— Это я, Жюльетта. Я приехала вчера вечером. А кто такой Жан-Пьер?

— Вчера вечером… так быстро! — ахает Джузеппина.
— Жан-Пьер — единственный мужчина в доме.

— Жаль только, что он не умеет менять пробки.

— Ему-то что, он видит в темноте.

— Жан-Пьер, иди сюда, мой хороший, им просто завидно, что ты спишь в моей постели.
— Кот никогда не заменит мужчину!

— Слушайте, новенькая, Карла вам рассказала про наши правила внутреннего распорядка?

— В общих чертах.

— У нас здесь строго. Ни мужей, ни любовников, ни водопроводчиков, ни электриков.

— Ни даже доставщиков пиццы.

— Никаких мужчин!

— Никаких мужчин? — переспрашивает, запинаясь, Жюльетта.
Джузеппина теряет терпение:

— Вы ведь все поняли. Ладно, что делать-то будем?
— Если авария в сети, значит, кино посмотреть не судьба, — откликается Розали.

— Опять придется коротать вечер за скраблом при свечах.
— Ладно, только не жульничай.

— Я не жульничала, я честно выиграла, сложила «zephyrs».

— Это слово считается за три!

— И как нарочно у тебя были z и y!

— «Надо случаю опрокинуть муравья на спину, чтобы он увидел небо». Восточная муд-рость.

— Очень ты похожа на муравья!

— Пойдем к тебе, Джузеппина. К тебе ближе.

Они держатся за перила. Симона цепляется за руку Розали.
— Идем с нами, Жан-Пьер.

— Справитесь тут одна, Жюльетта?

Жюльетта остается сидеть на пятой ступеньке.

Никаких мужчин!