Келли Барнхилл «Девочка, которая пила лунный свет»
Издательство:
Издательство Карьера Пресс
|
Глава 1,
в которой звучит сказка
Да.
В лесу живет ведьма. Она там с незапамятных времен живет.
Перестань вертеться! Звезды всемогущие, что за ребенок! И вертится, и вертится!
Нет, детка, сама я ведьму никогда не видела. И никто не видел. Никто и никогда. Уж мы постарались, чтоб она к нам не являлась.
Страшно подумать, чего нам это стоит.
Ну что ты спрашиваешь? Сама ведь все знаешь.
Не хочу говорить.
Ох, милая, не знаю. Никто не знает, зачем ей дети. И почему она всегда хочет самого младшего из всех. Кто ж ее спросит-то? Ее и не видел никто. Уж мы об этом позаботились.
Как это — «а если ведьмы вовсе нет»? Ну что ты такое говоришь! Ты посмотри, какой вокруг лес!
Сколько в нем всего опасного! Ядовитый туман, и zмы под землей, и кипящие источники, и погибель на каждом шагу. Думаешь, это само так вышло?
Как бы не так! Это все ведьма устроила, и, если мы не сделаем то, что она велит, знаешь, что с нами будет?
Что, в самом деле хочешь знать?
Нет. Не скажу.
Ну тише, тише, милая, не плачь. Не бойся, за тобой старейшины не придут. Ты ведь уже большая девочка.
У нас в семье?
Да, детка. Но очень давно. Ты тогда еще не родилась. Он был такой славный мальчик.
А теперь доедай и берись за дела. Завтра рано вставать. День Жертвы ждать не станет. Все должны прийти и сказать спасибо ребенку, который еще на год избавит нас от ведьмы.
Ты про своего брата? Да как же я могла его не отдать? Ведь ведьма бы нас всех убила, и что тогда? Тут уж или одного отдать, или всех. Так устроен
мир. И ничего ты с этим не поделаешь, даже если очень захочешь.
Ну все, хватит. Иди займись делом. Глупая девчонка.
Глава 2,
в которой одна несчастная женщина сходит с ума
Этим утром Герланд, глава Совета старейшин, одевался особенно тщательно. В конце концов, День Жертвы бывает лишь раз в году, и Герланду хотелось выглядеть солидно и внушительно. Скоро скорбная процессия отправится в дом, на который пало проклятие, а затем в печали покинет проклятый кров. Герланд и другим старейшинам велел приодеться. Пусть чернь надолго запомнит это зрелище.
Герланд аккуратно подрумянил обвисшие щеки и жирно подвел сурьмой глаза. Внимательно осмотрел в зеркале зубы — не застряли ли между ними кусочки
пищи, не прилипло ли что. Герланд очень любил свое зеркало. Единственное зеркало на весь Протекторат.
А что может быть приятнее, чем владеть вещью, какой больше ни у кого нет? Герланд был избранным, не таким, как все, и это ему очень нравилось.
Он был главой Совета старейшин и владел множеством вещей, о каких в Протекторате никто и мечтать не мог. Что ж, его положение несло с собой немало выгод.
Протекторат — который одни называли Камышовым королевством, а другие городом Печалей, — ютился на клочке земли между полным опасностей лесом с одной стороны и бескрайней Топью — с другой. Жители Протектората по большей части кормились с Топи. Учись хорошо, болотником будешь, твердили матери своим детям. Богатства, правда, не наживешь, но все лучше, чем ничего. По весне Топь прорастала побегами циринника, летом покрывалась цветами циринника, а осенью в ней созревали клубни циринника, и это не считая изобилия целебных и почти волшебных растений, которые можно было собирать, и готовить из них снадобья, и лечить этими снадобьями людей, и продавать настои торговцам с другого края леса, а торговцы эти увозили дары Топи далеко-далеко, в самые Вольные города. Но лес таил в себе множество опасностей, и пересечь его можно было лишь по Дороге.
А Дорога принадлежала старейшинам.
Правильнее было бы сказать, что Дорога принадлежала Герланду, главе Совета, а остальные старейшины имели в ней свою долю. Топь тоже принадлежала старейшинам. И фруктовые сады. И дома. И рыночные площади. И даже палисадники перед домами.Вот почему семьи хозяев Протектората носили туф
ли, искусно сплетенные из тростника. Вот почему в голодное время их дети ели густой вкусный суп из даров Топи, а родители говорили им, что Топь сделает их сильными и здоровыми.
Вот почему старейшины, их жены и дети ели мясо, масло, пили пиво и были высокими, сильными, полнокровными.
В дверь постучали.
— Войдите, — буркнул Герланд, глава Совета старейшин, укладывая плащ красивыми складками.
Вошел Антейн. Его племянник. Он числился старейшиной-учеником, но лишь потому, что Герланд однажды поддался слабости и взял этого несуразного мальчишку под свое крыло, уступив требованиям его еще более несуразной матери. Впрочем, бранить мальчика было бы несправедливо. Он был неплохим парнем неполных тринадцати лет, старательно работал и быстро схватывал новое. Он ловко управлялся с цифрами, имел золотые руки и мог во мгновение ока соорудить удобную скамью для усталого старейшины. Против своей воли Герланд даже привязался к мальчику, почти полюбил его.
Но.
Антейн вечно что-то придумывал. Болтал о каких-то странных вещах. И все время задавал вопросы. Герланд насупился. Антейн был… как бы это выразиться… чересчур шустрым. Если он не исправится, с ним придется что-то делать. С кровью или нет, это уж как получится. Мысли об этом камнем лежали на сердце у Герланда.
— ДЯДЯ ГЕРЛАНД! — закричал Антейн. Неудержимый энтузиазм хлестал из мальчишки с такой силой, что Герланд едва не захлебнулся.
— Возьми себя в руки! — строго велел старейшина. — Сегодня у нас печальный день!
Мальчик вроде бы успокоился и опустил голову. Лицо у него было живое, взгляд по-собачьи преданный. Герланду даже захотелось потрепать племянника по голове.
— Меня послали, — сказал Антейн так тихо, как только мог, — сообщить, что остальные старейшины уже готовы. Чернь ждет на улицах. Все до единого.
— Все? Никто не прячется по домам?
— Кто ж осмелится — после того, что было в прошлом году, — пожал плечами Антейн.
— Жаль.
Герланд еще раз поглядел в зеркало, подправил краску на щеках. Он любил преподать урок жителям Протектората. Просто чтобы они не забывали, кто они такие. Он потеребил дряблую кожу на подбородке и нахмурился.
— Что ж, племянник, — сказал он, изящно взмахнув плащом (он отрабатывал этот взмах больше десяти лет и наконец достиг совершенства), — идем. Ребенок сам
себя в жертву не принесет.
И он величаво выплыл из дверей. Следом за ним, спотыкаясь, шел Антейн.
***
ОБЫЧНО ДЕНЬ ЖЕРТВЫ проходил со всей подобающей случаю торжественностью и серьезностью. Ребенка покорно отдавали старейшинам. Несчастная семья горевала молча, покуда на кухню сносили горшки с жарким и прочей пищей, призванной подкрепить силы, а соседи приходили утешить родителей в их утрате и заключить их в свои объятия.
Таковы были правила, и обычно их соблюдали.
Но в тот день все было иначе.
Герланд, глава Совета старейшин, неодобрительно поджал губы. Крики матери стали слышны еще прежде, чем процессия повернула на улицу, где жила семья. Горожане смущенно переминались с ноги на ногу. В доме семьи, которая должна была лишиться ребенка, членам Совета старейшин предстало поразительное
зрелище. У дверей их встретил мужчина с расцарапанным лицом, разбитой в кровь губой и проплешинами на месте вырванных тут и там волос. Он силился улыбнуться, однако то и дело ощупывал языком место, где еще недавно был зуб. Закусив губу, мужчина поклонился.
— Прошу прощения, почтенные господа, — сказал мужчина — видимо, отец ребенка. — Не знаю, что на нее нашло. Она словно обезумела.
Старейшины вошли в дом. Сверху, со стропил раздался яростный крик женщины. Ее блестящие черные волосы были вздыблены, словно клубок длинных извивающихся змей. Она шипела и плевалась, как загнанное в угол животное. Одной рукой и одной ногой она цеплялась за опоры крыши, а другой рукой крепко прижимала к груди ребенка.
— УБИРАЙТЕСЬ! — завопила она. — Я вам ее не отдам! Я плюю вам в лицо, я проклинаю ваши имена! Убирайтесь из моего дома, не то я выцарапаю вам глаза
и брошу их воронам!
Старейшины уставились на нее разинув рты. Они не могли поверить своим глазам. Они много раз приходили за детьми, и родители никогда не сопротивлялись. Это было не принято, и все тут.
(Антейн, единственный из всех, заплакал, стараясь, чтобы взрослые этого не заметили.)
Герланд быстро сориентировался и нацепил на грубоватое лицо маску сочувствия. Протянул руки ладонями вверх, чтобы показать, что пришел с миром. Сохраняя
на лице улыбку, он скрипнул зубами. Он терпеть не мог эти игры в доброту.
— Бедная моя запутавшаяся девочка, — сказал он самым заботливым голосом, какой только мог изобразить. — Это ведь не мы забираем твое дитя. Это ведьма
его забирает. А мы лишь повинуемся ее приказу.
Мать издала утробное рычание. В этот миг она походила на разъяренную медведицу.
Герланд положил руку на плечо растерянному мужу и сочувственно пожал его.
— Что ж, малый, боюсь, ты прав: жена твоя и впрямь обезумела, — произнес он, стараясь скрыть овладевшую им злость под маской озабоченности. — Такое редко, но все же случается. Мы должны проявить сострадание. Не вини бедную женщину; ей нужна помощь.
— ЛЖЕЦ! — выплюнула женщина. Ребенок заплакал; женщина залезла по стропилам еще выше, прижалась спиной к скату крыши, устроилась так, что ее было
не достать, и дала ребенку грудь. Ребенок тотчас успокоился.
— Если вы заберете мою дочь, — сказала женщина низким страшным голосом, — я ее все равно найду. Найду и заберу обратно. Только попробуйте — увидите.
— Неужели ты собираешься биться с ведьмой? — рассмеялся Герланд. — В одиночку? Ах, бедная заблудшая душа.
Голос его истекал медом, однако лицо понемногу наливалось огнем.
— Горе совсем лишило тебя разума. Твой бедный рассудок не выдержал потрясения. Но ничего. Мы исцелим тебя, мы сделаем все возможное. Стража!
Он щелкнул пальцами, и в комнату ворвались вооруженные стражницы, особый отряд, посланный, как всегда, Звездными сестрами. За спиной у каждой стражницы висел лук и колчан, на поясе покоился короткий острый меч. По спине сбегала длинная коса, знак того, что ее владелица долгие годы провела на вершине Башни, предаваясь созерцанию и упражняясь в боевых искусствах. Лица стражниц были неподвижны, как камень, и старейшины, при всей их власти, отступили назад.
Сестры были силой, и сила эта пугала. Шутить с ними не осмеливался никто.
— Заберите у этой безумицы дитя, а саму несчастную отведите в Башню, — приказал Герланд. Он вперил взгляд в женщину под крышей; та разом побледнела. —
Звездные сестры умеют обращаться с душевнобольными, моя милая. Я уверен, это почти не больно.
Стражницы сработали чисто, быстро и без лишних сантиментов. У матери не было ни единого шанса. Через несколько мгновений она была скручена, связана и
уведена прочь. Ее крики эхом отдавались на улицах притихшего города, а потом разом замолкли, когда за ней захлопнулись высокие деревянные двери Башни.
Ребенок — это была девочка, — в тот же миг переданный главе Совета старейшин, коротко всхлипнул, а потом внимательно уставился на маячившее над ним
обвисшее лицо, сплошь в складках и морщинах. Девочка смотрела очень серьезно — спокойно, испытующе, в упор, — и Герланд никак не мог отвести от нее взгляд.
У нее были черные волосы и черные глаза. Гладкая кожа ребенка светилась как янтарь. На лбу, точно посередине, у девочки была родинка, формой напоминавшая полумесяц. Такая же родинка была и у ее матери. Поговаривали, что люди с такой отметиной не простые…
