Кирстен Фукс «Свора девчонок»

Часть первая

Лагерь

В то лето я перестала жутко краснеть, когда нужно про­изнести больше трех слов подряд. А еще заработала шрам на правой руке и первый поцелуй. И даже немножко прославилась. Но всё по порядку…

В один прекрасный день мама подсунула мне газетное объявление: «Отличные каникулы в школе выживания на природе “Дикие девчонки”». Мускулы для пожи­мания плечами были у меня отлично натренированы, и среди пятнадцатилетних девчонок в суперлегком весе мне, можно сказать, не было равных.

Мама, конечно, знала, что пожимание плечами мо­жет означать и «да», и «нет», но чаще всего — «нет».

—      «Лагерь расположен в Бад-Хайлигене», — прочитала она. — Это популярный курорт. Там еще жил этот ху­дожник…

А, этот! — поддакнула я. Три недели спустя мама вручила мне анкету с за­явкой на участие. Судя по выражению ее лица, в этот момент я должна была броситься ей на шею с радостным визгом: «Мамуль, ты просто лучшая!» Мама у меня явно телевизора пересмотрела.

—      Видишь, туда даже нужно заявку посылать и проходить отбор. Наверняка в этот лагерь хочет попасть куча народу. Только представь, если из множества кандидаток
выберут именно тебя!

Для меня это звучало примерно так, как если бы в ту самую секунду, когда ты наступаешь в остатки собачьего дерьма, из кустов вдруг выскакивает чувак с воздушным шариком и плакатом в руках: «Поздравляем! Вы сотый посетитель этой собачьей кучи!».

—      Или тебе больше хочется поехать к бабушке?

Я пожала плечами. Самое захватывающее, что может случиться в бабулиной деревне, это самопроизвольное обрушение какого-нибудь древнего сарая. Обитают
в этой дыре одни старухи — мужья у них у всех пере­мерли. Единственная местная достопримечательность– аптекарский  сын. Вдовушки таскаются к нему чуть ли
не каждый день.

Оказавшись в деревне, через пару минут я начинаю покрываться плесенью. Бабуля непременно интересуется, не подстриглась ли я. Ей почему-то все время хочется разговаривать про волосы. Наверное, потому что у нее самой их почти не осталось — разве что пара волосинок на подбородке.

Мать с отцом постоянно горбатятся в огороде. Вый­дешь из дому — тут же заставят помогать. А в доме не­куда деться от орущего «Телемагазина» — бабушке нра­вится именно этот канал, хотя заказывать она никогда ничего не заказывает. Так почему бы вместо всего этого не отправиться в школу выживания?

Мама высказывалась в том смысле, что мне подобная поездка пойдет на пользу. Так, в общем, и вышло — толь­ко мама наверняка имела в виду пользу другого рода…

Время шло, и мне все больше хотелось поехать с родите­лями к бабушке. Аптекарский сын действительно сим­патяга. «Просто загляденье», как выражается бабушка. Может, мне бы даже удалось в него влюбиться, и тогда пункт подростковой программы под названием «влюб­ленность» был бы выполнен.

В кафе рядом с аптекой и интернет есть. Так что бе­решь себе мороженое и, пока оно тает, щелкаешь го­ловоломки профи-уровня на соответствующем форуме. Ник у меня там umnaya masha. На этом форуме можно еще придумывать свои задачки и раздавать за них очки. Тем, кто быстрее нащупает правильный ответ. В начале лета я была в лидерах.

А еще в деревню можно взять кучу книжек. Я про­сто глотала приключенческие романы. И детективы. Один за другим. В общем, я уже было начала надеяться, что в лагерь меня не возьмут. Да и с чего бы? Я же не походник, не скаут, ничего такого.

А потом принесли толстый конверт, который даже в почтовый ящик не помещался. Девушке-почтальону пришлось в дверь звонить. Мне через матовое стекло было видно, как она стоит снаружи и рассматривает конверт. Почтальоном у нас работает девчонка из соседнего городка, она как раз в этом году прошла практику на почте.

— Вам письмо, — сказала она. Год назад мы были бы еще на «ты».

На конверте — три наклейки. Такие, на которых пе­чатают адрес. На одной и был собственно мой адрес. На второй написано «Дикие девчонки». А на третьей — «Ты не нужна лесу. Лес нужен тебе». Внутри — еще круче: «Поздравляем, ты классно проведешь лето!!!» Три вос­клицательных знака. Правда, что ли? Потом шло объ­яснение, почему лучше не брать с собой мобильники. В лагере мы освоим ориентирование. Без всякой техники и интернета. Нам предстоит действовать и думать само­стоятельно, чувствовать природу. Внизу — маленький листочек, отрывается по перфорации. Настоящим даю согласие на временное изъятие мобильного телефона у моей дочери, многоточие; в случае обнаружения у нее при себе мобильного устройства, бла-бла-бла, оно может быть изъято на все время пребывания в лагере. Законный представитель несовершеннолетнего один, законный представитель несовершеннолетнего два.

Я была совершенно уверена, что моя мать на такое не пойдет. Не отправит меня в лес без телефона. Она на­игранно засмеялась, запрокинув голову. Да-да, для меня это будет неплохая смена обстановки. Иногда мама ве­дет себя так, будто начиталась чего-то про подростков и путает меня с ними только потому, что я подхожу по возрасту. Можно подумать, я постоянно пялюсь в те­лефон! У меня было две подруги. Во-первых, наша кошка Пушильда, для домашних — Пушка. Во-вторых, наша соседка Северина. Когда нам нужно было поговорить, мы просто открывали окна в детских, высовывались и кричали. Мы делали так всегда. И хотели, чтобы так продолжалось и дальше. Мы мечтали, как после школы поедем учиться в Потсдам и будем снимать там малень­кую квартирку на двоих. Тогда бы и из окна не нужно было высовываться.

Эту бумажку про мобильники вместе с заполненной заявкой нужно было отправить обратно. На адрес в ка­ком-то Шлухнове. Я понятия не имела, где это. Впрочем, и звучало это название так, будто одни только шлухновцы его и знают.

Еще в конверте от этих «Диких девчонок» оказа­лась куча всякой мелочевки: лупа, сигнальный свисток, складной стаканчик для чистки зубов. И на всем было изображение умной белочки Смекалочки. На шее — черный галстук, а вместо ушей с кисточками — две ко­сички. Выглядело все это добро так, словно появилось на свет еще во времена детства моих родителей и с тех пор совершило кругосветное путешествие в грузовом контейнере: лупа поцарапана, складной стаканчик само­произвольно складывается, а из свистка сыплется песок. Неужели обязательно, чтобы все эти штуки были такими потрепанными, типа специально состаренными? Как ко­гда делают карту сокровищ и подпаливают зажигалкой края? Это что, лагерь для десятилеток?

Я спросила у мамы, что в объявлении говорилось про возраст участников. Она отыскала газетную вырез­ку. Крошечная бумажка. Наверняка из самых дешевых объявлений, которые можно подать в газету. Там было написано «от четырнадцати лет». Тут я испугалась: ведь там могут быть и восемнадцати-, и даже девятнадцати­летние девушки. А они же другие, не такие, как я. Рядом с ними я всегда чувствовала себя фруктовой мушкой.

Наконец я нашла в конверте еще один листок. Спи­сок вещей, которые необходимо взять с собой, и того, что брать не стоит. Не нужно было брать, например, фо­нарик — «предоставляется лагерем». Нужны были спаль­ный мешок, пинцет для извлечения клещей, зажигалка, трекинговая обувь (походных ботинок у меня не было, пришлось покупать специально), накидка от дождя (ее тоже не было; мы купили дешевую; лучше бы взя­ли что-нибудь подороже), нож в футляре или складной (и этого у меня не было; дал папа со словами, что этот нож трижды ему спасал жизнь, и настоятельным тре­бованием привезти его обратно; да-да, сказала я), часы со стрелками (опять — мимо; мы купили дешевые; тут тоже не надо было скупиться — дешевые часы остано­вились, промокнув на третий день поездки, когда все только-только начиналось).

В день отъезда, когда мама везла меня к автобусу, я все еще надеялась, что меня кто-нибудь возьмет и похитит. Место встречи — берлинский автобусный вокзал. От­правление — 21 час.

—      Классно как, что вы ночью приезжаете! — мама по­хлопала меня по бедру. — Это же круто!

Не, не круто, — отозвалась я. Практичная куртка для досуга на свежем воздухе зашуршала, когда я скре­стила руки на груди.

Припарковаться у автовокзала мама не смогла, и ни­кто из девчонок, с которыми я должна была провести следующие недели, не видел, как я выхожу из этой не­мыслимой машины. На ней написано «Кристальная чи­стота — Новак и Новак». Я ненавижу эту машину, потому что в ней только два места спереди. Сзади, среди грохо­чущих швабр и ведер, еще крошечное откидное сиденье с ремнем безопасности на бедрах. Когда мы ездим втро­ем, я сижу сзади и ничего не вижу — окна-то заклеены рекламой. Никогда, никогда, никогда на этой машине не будет надписи «Новак, Новак и Новак»!

Но в тот день, когда мы уезжали в лагерь, я ехала спереди. Сзади стоял мой рюкзак. Прежде чем выйти из машины, я посмотрелась в зеркало заднего вида.

—      Тебе очень идет, — подбодрила меня мама. Накануне она подстригла мои темно-русые волосы, оставив длину где-то до подбородка. Это должно было скорректировать вытянутую форму лица. Впрочем, от длинного носа и та­кая стрижка не помогала.

—      Вообще, ты немножко похожа на принцессу Диану, — продолжила мама. Я захлопнула дверцу и поковыляла в своих новых трекинговых ботинках за ней следом.

Автобус нашего лагеря найти оказалось несложно. На боку у него краской из баллончика было выведено «Дикий лес для диких девчонок». Выглядел этот дран­дулет так, словно в свое время хотел стать большим ав­тобусом.

Водитель взял у меня рюкзак. Низенький, худой чело­вечек с лицом цвета желтой сливы. Козырек когда-то белой бейсболки тоже желтый — от табачного дыма. Курил он и пока укладывал мой рюкзак в багажник. Там уже лежало несколько сумок. Я успела заметить потертый армейский рюкзак и блестящий сиреневый чемодан. Тут водитель захлопнул люк.

—      Ну, залазь внутрь! — хрипло скомандовал он.
Заходить в автобус последней — один из моих лю­бимых кошмаров. Хуже только делать сообщение о важ­нейших изменениях в теле человека в подростковом возрасте: я стою перед всей школой, и каждый раз, когда открываю рот, пытаясь что-то сказать, все кричат: «Раз­девайся!» — учителя в том числе.

Я сразу предупредила маму, что не хочу приезжать впритык и надо выехать пораньше. Только вот ей все кажется, что ни ей, ни машине время нипочем. Маме вздумалось сделать себе какую-то умопомрачительную укладку. На это ушло полчаса! И в результате она стала похожа на нашу Пушильду, увидевшую на своей терри­тории ненавистного кота. Ну вот честно, не знаю, почему все говорят, что родителям с детьми приходится тяжело. Они же вообще ничего такого не делают!

—      Мы — Шарлотта Новак, — сказала мама темноволосой женщине, стоявшей в автобусе у водительского места. Я была еще наполовину снаружи.

—      Здравствуйте, госпожа Новак. Привет, Шарлотта. Мы тебя уже ждем. — Женщина чуть шевельнула рукой — зазвенели браслеты. На шее у нее висело четыре нитки бус с бусинами размером с кукольный глаз.

Женщина скривилась в улыбке так, будто у нее ужасно болят зубы. Прическа как у человечков из лего — это же парик, да? Если не считать жилетки с сотней карманов, выглядела эта дама совершенно не по-походному.

Она протянула маме руку. Наверное, желтый лак у нее на ногтях светится в темноте. Ну да, так будет удобнее ночью искать дорогу к сортиру или отпугивать диких кабанов. И вообще она настоящее пугало для ка­банов. А вид-то чего такой напряженный?

Это Бруно, сказала женщина, кивнув на водите­ля. Сама она — Инкен. Ответственное лицо. Она бу­дет за мной присматривать. Я почему-то сразу поня­ла, что она врет, — к тому моменту, когда мама желала мне классно провести время и обнимала на прощанье, уж точно.

В автобусе стоял спертый подвальный запах. За во­дительским креслом была навалена куча непонятных мешков. С узором из котиков. Пятнадцать одинаковых мешков, все завязанные. Пахло именно от них.

Я беспомощно оглядела салон автобуса. Узкий проход, по два сиденья справа и слева, раз, два, три, четыре ряда.

Все места у окон заняты. Впереди, сразу за водителем, сидит девочка, которой уж точно четырнадцати еще нет. Такая светленькая, круглолицая и курносая. Если сесть рядом с ней, наверняка придется ее удочерить.

Дальше — девчонка с лохматыми темными волоса­ми. Она будто буравит взглядом дыры в стекле. Ее место рядом с молотком для разбивания стекол при аварии, и кажется, что села она туда не случайно. Мне она сразу показалась крутой.

Девчонка быстро взглянула на меня. Глаза у нее ярко горели

—      Рядом со мной занято. Тут моя придурь сидит, — про­шипела она.

Так я познакомилась с Беей. Про себя я поначалу так ее и называла — Девочка с Придурью. Нас было — раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Со мной — восемь.

Когда автобус перестал покачиваться, я проснулась. По­терла глаза, но это не помогло: снаружи стояла непро­глядная ночь. В свете фар были видны деревья. Много деревьев. Значит, лес.

Рядом со мной проснулась Мимико. Она из Райнсберга. Отец у нее японец, а мама — немка. Здесь она оказалась, потому что ее родители решили, что их дочка слишком редко бывает на свежем воздухе. Она тайком показала свой телефон и тут же снова спрятала его в кар­ман куртки. Мимико мне подмигнула, я кивнула в ответ.

В автобусе зажегся свет.

—      Так! Все на выход! — послышался прокуренный голос из динамиков у нас над головами. Потом водитель закашлялся в микрофон. — Извините! — сказал он, когда приступ кашля закончился. — Приехали. Мы на месте.

Все зашевелились на своих местах. Стали вертеть го­ловами. Перешептываться и зевать.

Мы начали выходить из автобуса, я вылезла предпо­следней. Посмотрела вверх, на блеклую луну над крона­ми деревьев. Половинка, до полнолуния далеко. Вокруг было очень темно, и лунный свет казался очень ярким. В городе такая половинка вообще света не даст. Там ведь каждый фонарь как маленькая луна. Слегка моросило, крошечные капли будто не двигались, а висели в воз духе. Лесом пахло так сильно, что мне стало немного не по себе. Вообще-то я любила бывать в лесу, но лес для меня был таким местом, где хорошо, когда светло. Я еще раз принюхалась к влажному воздуху. Временами откуда-то доносилась непонятная жуткая вонь. И запах горелого.

—      Девочки! Ко мне! — позвала наша руководительни­ца. Она стояла в конусе света фар. В руке — зонт. Пря­талась от двух капель. Ей едва удавалось сжимать его ручку в кулаке так, чтобы не пропороть ногтями вены на запястье. На плече у нее висел мешочек с кошачьим рисунком. При каждом движении там что-то бряцало вместе с ее браслетами.

—      Еще раз повторяю для всех: я — Инкен, ответствен­ное лицо. Добро пожаловать. Желаю вам хорошего от­дыха. От своего имени, от имени всей нашей команды и… — тут она захохотала как тюлень, — и от имени Сме-калочки.

Рядом со мной блевала Мимико.

Инкен, несмотря на всю свою ответственность, не счи­тала необходимым реагировать на эти звуки и продол­жала:

—        Вообще-то мы планировали устроить ночевку под от­крытым небом. В полном контакте с природой, так сказать. Но, к сожалению, с погодой нам сегодня не очень
повезло. Поэтому мы пересмотрели наши планы и при­няли решение на эту ночь разместить вас в базовом лагере. У меня даже зонтик всего один. К сожалению, к большому сожалению. А впрочем, диким девчонкам зонты ни к чему! Правда?!