Коллективная монография «Собственная логика городов: Новые подходы в урбанистике «

“ГОРОДА, КАК ЛЮДЕЙ, УЗНАЕШЬ ПО ПОХОДКЕ”:

НАБРОСКИ ОБ ИЗУЧЕНИИ ГОРОДА И ГОРОДОВ

“Что это?” Задавать такие вопросы разрешается детям. Для уче­ных, а тем более приверженцев радикального конструктивизма, вопрос “что?” табуирован, ну или как минимум вызывает у них крайне подозрительное отношение. Тот, кто все же задает этот вопрос, одно важнейшее решение уже принял, а именно — что нечто все-таки существует. Но если ответом, по сути, всегда мо­жет быть только “это есть… нечто”, то возникает подозрение, со­провождаемое иногда возмущением, что вопрошающий намере­вается реанимировать старый/новый эссенциализм, которому давно место на свалке научных заблуждений. Правда, соблазн от этого не исчезает, потому что всякий разговор о “городе” пред­полагает некое знание о том, что такое город. Для того чтобы хоть частично снять остроту этой дилеммы, необходимо точнее сформулировать эпистемологическую интенцию: не “что есть го­род?”, а “что есть город как объект знания?”, как предмет и объ­ект социологического знания? И пусть тема эта на первый взгляд покажется чем-то неохватным, мотив вполне ясен: речь идет об определении позиций в отношении переориентации урбанисти­ки. Желание такой переориентации возникает всякий раз, когда старое уже не убеждает настолько, чтобы не оставалось вопросов, а новое еще слишком расплывчато для того, чтобы казаться само собой разумеющимся.

1. “Город” и социология

Существующий сегодня в социологии города набор проблем можно свести в краткую и грубую типологию на основе двух взаимодополняющих теоретических программ так, что станет ясно видна лакуна.

С одной стороны, мы видим идущую еще от Чикагской школы теоретическую традицию, в которой “город” рассматривается как лаборатория общественных процессов любого рода. Город — это место, в котором локализуются кризисные явления капитализма, современности, постмодерна, глобализации, отставания в разви­тии и т.д. Свою наиболее проработанную форму и наиболее вли­ятельное выражение эта теоретическая фигура логики родовидо­вой иерархии, согласно которой “город — это всего лишь место, где проявляется общество, его структура и его конфликты” (Siebel 1987: 11), получила в “новой городской социологии” (New Urban Sociology) (Lefèbvre 1972; Castells 1977; 1977a; Harvey 1989; 1996). В конечном итоге она стала центральной парадигмой и западно­германской социологии города (Häuflermann/Siebel 1978; 2004; Häuftermann 1991; 2001; Krämer-Badoni 1991).

С другой стороны, с середины 80-х годов ХХ столетия мож­но наблюдать возросшее внимание к процессам образования обществ в малых пространствах — в пределах района, квартала, социального круга и т.д. Здесь исследовательский интерес на­правлен именно на пространственное измерение социальных особенностей (Berking/Neckel 1990; Blasius/Dangschat 1994; Dang-schat 1999; Matthiesen 1998). Внимание уделяется формам и сти­лям жизни, кварталам мигрантов и кварталам бедноты, короче говоря — специфическим местам специфических социальных групп в городе. Но при этом “город” как исследовательская проб­лема незаметно теряется в скоплении районов и кварталов. В то же время теоретические стратегии конструирования “города” как предмета исследования, основанные на логике родовидовой иерархии, открыто заявляют о своем принципиальном отказе за­ниматься урбанистикой просто как социальной теорией. Похоже, что одни ожидают слишком малого, тогда как другие хотят слиш­ком многого. В обоих случаях пропадает “город” и с его исчезно­вением оказываются заблокированы важные горизонты знания. Изучать социологию города без города — значит не только не видеть разницы между городами, не видеть собственных логик и локальных контекстов “этого” города в отличие от “того”, — это значит не видеть и самого “города” как объекта знания (ср. Ber-king/Löw 2005). Такая типология — бесспорно грубая — приводит к соображению, принимающему форму подозрения: а не может ли быть так, что в последние десятилетия мы имели дело с урба­нистикой без города? Какая дисциплина — за исключением исто­рии — была действительно озабочена анализом индивидуального облика “этого” города в отличие от “того”?

Эта столь же неожиданная, сколь и неприятная констатация, что “город” не является предметом изучения социологии, что в са­мом понятийном ядре урбанистики зияет пустота и что теоретики не проявляют к этому практически никакого интереса, послужи­ла мотивом для попытки набросать концепцию понятия “город”. Если учесть, что социология сама является детищем большого города, то можно быть уверенным, что в унаследованном от нее багаже знания найдутся важные подсказки и точки опоры для “со­циологии города”. Нет никакого сомнения в том, что в эпоху, ког­да закладывались основы социологической науки, большой город воспринимался как нечто революционно новое, и в таком каче­стве он становился темой для рефлексии. Вспомним сконструи­рованную Максом Вебером на основе понятия “рынок” типоло­гию “город производителей”/“город потребителей”, которую он создал для описания западного города; вспомним работы Георга Зиммеля, прославляемые сегодня как манифест социологии горо­да; вспомним также наблюдение Роберта Парка, что “поскольку у большого города есть совершенно своя жизнь, существуют гра­ницы осуществимости произвольных изменений 1) в его физиче­ской структуре и 2) в его моральном порядке” (Park 1967: 4, ориг. 1925). Город — феномен, который сам делает себя очевидным, “со­стояние ума, набор обычаев и традиций, а также организованных установок и чувств, которые заложены в эти обычаи и передают­ся посредством этих традиций” (Park 1967: 1), — в глазах своих наблюдателей и критиков являет собой, вне всякого сомнения, совершенно самостоятельную форму образования общества. При этом исторически сложившееся положение дел представляется абсолютно парадоксальным: как объект знания большой город отжил свое в тот момент, когда он сделался главным простран­ством опыта. Именно большой город репрезентирует “современ­ное общество”, а наука о современном обществе так и не вклю­чила город в набор своих основных понятий. Именно большой город поставляет эмпирический материал для построения теорий общества, а сам он при этом так и не получил теоретического ос­мысления ¹ . И именно о большом городе сегодня с раздражающей, отвергающей реальность уверенностью заявляют, будто он “уже не может рассматриваться как определяющий фактор модерно-сти” (Stichweh 2000: 203). На этом фоне вопрос о городе как объ­екте социологического знания представляется нетривиальным. Какие общие утверждения можно сделать относительно “города” и, если удастся, свести в некое содержательное концептуальное понятие? Мы ищем такую теорию города, которая могла бы ут­вердить за собой самостоятельную позицию перед лицом логики родовидовой иерархии и сращения, а также сулила бы некоторую аналитическую “прибыль”. На самом деле появляется все боль­ше и эмпирических свидетельств, и теоретических возражений (сформулированных прежде всего в контексте социологическо­го дискурса о глобализации) против концептуального понятия “общество” (cp. Giddens 1990; Beck 1997; Albrow 2002; Urry 2000), которое сегодня уже едва ли годится для анализа города. Вообра­зим шутки ради смену перспективы: что было бы, если бы не регистр “общество” представлял собой вышестоящую референтную инстанцию для города, а наоборот — если бы всякое общество было бы “городом”, “городским обществом”, т.е. если бы городу оказывали то теоретическое внимание, которого он и в прошлом, и в настоящем заслуживает?

Набросок для конституирования “города” как объекта социо­логического знания будет основан на теории пространства: речь идет об анализе того, что Эдвард Соджа назвал “пространствен­ной спецификой урбанизма” (Soja 2000: 8). Здесь у нас тоже есть исторический запас знания, на который можно опереться. Пер­вую и имевшую для социологии города огромное значение по­пытку концептуально описать “урбанизм” как специфическую пространственную форму образования общества предпринял Луис Вирт в 1938 году, используя такие критерии, как “размер”, “плотность” и “гетерогенность”. Правда, познавательный интерес Вирта был направлен на “урбанизм как характерную форму жиз­ни”, типичными признаками которой он назвал: 1) специфиче­скую “физически-реальную структуру”, 2) специфическую “систе­му социальной организации”, 3) “определенный набор установок и идей” (Wirth 1974: 58).

Если преимущественным местом существования этой “формы жизни” является большой город, то сама собой напрашивается и кажется многообещающей попытка свести сильную концепцию “урбанизма как формы жизни” к концепции “большого города как пространственной формы”. Ведь размер и плотность суть прежде всего пространственные маркеры, точнее говоря — простран­ственные принципы организации, которые в своем взаимодей­ствии с гетерогенностью порождают некую систему пропорций. И только определенная (и определимая?) пропорция всех трех этих параметров “создает” большой город, причем всегда и вез­де. При таком прочтении “город” представляет собой не только контекст, фон, поле, среду, но и прежде всего “форму”, простран­ственную форму, или, точнее, весьма специфический простран­ственный структурный принцип…