Кристофер Андерсен «Мик Джаггер. Великий и ужасный»

В издательстве «Синдбад» вышла книга Кристофера Андерсена «Мик Джаггер. Великий и ужасный». Ее автор хорошо известен читающей публике. Его перу принадлежат биографии принцессы Дианы, Билла Клинтона, Барака Обамы, Барбры Стрейзанд, Майкла Джексона и Мадонны.

   Мик Джаггер однажды поклялся, что ни за что не станет писать историю своей жизни.  Пожалуй, сегодня его решимость пугает нас уже меньше. Это сделал за него Кристофер Андерсен.

 

Ниже мы с разрешения издательства «Синдбад» публикуем главу из книги о Мике Джаггере.

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В СОСЕДНИХ ДОМАХ, НО В РАЗНЫХ МИРАХ

 

Дартфорд, графство Кент

 

Они родились в одной больнице, только с разницей в 145 дней: Мик — 26 июля 1943 года, Кит — 18 декабря. Встретились в возрасте семи лет. Тогда Мик (Майк, как звали его родные и друзья) был примерным учеником, любимцем учителей и заодно самым высоким в классе. Кит же, напротив, был коротышкой, который постоянно прятался от хулиганов, преследовавших его по дороге из школы домой. Через несколько лет они подружились, и дружба эта коренным образом изменила популярную музыку. А пока они сами росли и вырабатывали характер, окруженные звуками, видами и запахами Дартфорда, лондонского пригорода, в котором прошло их детство.

Едкая смесь конского дерьма и угольного дыма — вот что запомнилось Киту из своего детства больше всего. Для него послевоенный Дартфорд был местом, откуда лучше побыстрее слинять. Но и Кит, и Мик позже признавали, что эта малоприятная атмосфера сыграла важную роль в раскрытии их талантов. Джо Джаггер отметил первые признаки будущей гениальности в первые минуты жизни Мика, как и медсестры, дежурившие в тот день в Дартфордской больнице имени Ливингстона. Они единодушно согласились, что из всех новорожденных Майкл Филипп Джаггер не только кричит громче всех, но даже перекрывает изматывающий нервы вой воздушных сирен. Ураган, в перекрестном огне которого появился маленький Майк, был делом рук человеческих. Основной удар во время бомбардировок 1940–1941 годов, в ходе которых погибли семьдесят тысяч мирных жителей, пришелся на центральный Лондон, но Джаггерам выпала незавидная участь поселиться в районе, известном как Кладбище, — узком промышленном коридоре между юго-восточным побережьем Кента и Большим Лондоном. Именно по нему пролетали безжалостные бомбардировщики гитлеровских люфтваффе. Новый член семейства Джаггеров был слишком мал, чтобы в его памяти остались сознательные воспоминания об ужасах войны и даже о разрушенном соседнем доме, в котором погибли восемь человек. Но нет никаких сомнений, что глубоко в его подсознании оставили свои следы кошмарные звуки войны: угрожающий вой беспилотных ракет Фау-1, отрывистые выстрелы британских зениток, оглушающие взрывы немецких бомб. Всю свою последующую жизнь Джаггер неизменно содрогался, услышав вой сирены — любой сирены, и по спине его пробегал холодок. Город Мика также был известен своей фабрикой фейерверков, основанной Джозефом Уэллсом в 1837 году, и лечебницами для душевнобольных в духе Диккенса. Какое-то время там располагалось целых пять подобных заведений, которыми заведовал драконовский Попечительский совет метрополии. Фабрику фейерверков сровняли с землей в 1953 году с помощью взрывчатки, погубив при этом четырех рабочих и выбив стекла в сотнях домов по всему Дартфорду, но психиатрические больницы сохранились до наших дней. Даже после войны, когда налеты прекратились, сирены здесь завывали по меньшей мере раз в неделю, оповещая местных жителей о том, что из дурдома сбежал очередной опасный пациент.

В таком немного сюрреалистическом окружении Ева Скаттс Джаггер пыталась поддерживать образ типичной британской домохозяйки. Она любила принимать гостей с очаровательной улыбкой, но, как вспоминал один друг семьи, была немного снобом и задирала нос. По всей видимости, она старалась преодолеть комплекс неполноценности, доставшийся ей от австралийских родственников. Как и многие эмигранты из Австралии, обосновавшиеся в Англии, Ева была убеждена, что ее гнусавый выговор и простые манеры выдают в ней выходца из грубой среды бывших каторжников. Этот страх перешел к ней от матери, коренной жительницы Лондона, переехавшей в Сидней вскоре после замужества. Бабушка Мика — несостоявшаяся певица, питавшая особую страсть к Гилберту и Салливану, — постоянно сокрушалась по поводу этого своего решения.

В 1913 году у нее родилась дочка, и, вместо того чтобы усваивать правила этикета и манеры, девочка проводила много времени с отцом и братьями в доках Сиднея. Желая избавить дочь от незавидной судьбы и вернуть ее в более цивилизованное окружение, мать Евы поставила мужа перед выбором — собрать как можно скорее вещи и переехать в Англию либо оставаться в Австралии одному.

Поселившись в Дартфорде, миссис Скаттс не ленилась регулярно преодолевать тридцать пять миль на поезде, чтобы побывать на представлениях в театре Палладиум или спектаклях в Вест-Энде. Часто мать с дочерью посещали и дартфордский кинотеатр Риальто, где смотрели фильмы с участием Греты Гарбо, Гэри Купера, Рональда Колмана, Бетт Дэвис и других известных актеров того времени. Великая депрессия ударила по лондонскому рабочему классу особенно тяжело. Еве было двадцать два года, и ей повезло устроиться работать парикмахером. В первую же неделю она допустила оплошность, поймав по радио кумира молодежи, крунера Бинга Кросби. Пожилой хозяин парикмахерской был в ярости и принялся распекать ее на глазах посетителей. Это не музыка! — кричал он. — Даже не смей называть это пением! Несколько десятилетий спустя, когда все вокруг упрекали Элвиса, Beatles и ее собственного сына в том, что их музыка — это всего лишь шум и какофония, Ева всегда вспоминала тот случай.

Это произошло в 1935 году, когда родился свинг и началась эпоха биг-бэндов, — жизнерадостная красавица Ева не упускала возможности повеселиться и, как стали потом выражаться, оттянуться на полную катушку. По выходным она в буквальном смысле оттаптывала себе пятки в барах и ночных клубах Дартфорда, где охотно принимала знаки внимания со стороны самых шальных парней.

Но когда встал вопрос о замужестве, она предпочла выбрать молодого человека совсем иного склада. Тут на сцену выходит Бейзил Фэншоу Джаггер по прозвищу Джо — долговязый, немного неуверенный в себе преподаватель физкультуры в местной средней школе. По всем меркам это был мужчина, которого мать Евы хотела видеть своим зятем: образованный, с хорошими манерами, уважаемый коллегами. И, что самое важное, выходец из семьи, занимающей более высокое положение на социальной лестнице.

Моя мать из рабочих, а отец — буржуа, — говорил Мик Джаггер. — А я, как бы получается, посередине. Ни то и ни другое.

Ева вышла замуж за Джо 7 декабря 1940 года — точно за год до нападения японцев на Перл-Харбор. Обоим было по двадцать семь, а стоит отметить, что в то время большинство девушек выходили замуж гораздо раньше.

Неудивительно, что Ева поспешила оставить работу и превратиться в настоящую английскую домохозяйку из пригорода.

Тем временем Джо тоже не собирался останавливаться на достигнутом. Не довольствуясь обычной работой преподавателя физкультуры, он усердно изучал спортивную физиологию и в итоге добился приглашения читать лекции в Колледже святой Марии —известном католическом учебном заведении, расположенном на Земляничном холме в соседнем Туикенеме. Со временем Джо стал одним из ведущих экспертов Великобритании в своей области и прославился тем, что среди первых начал пропагандировать американский бейсбол с точки зрения специалиста по физиологии. Джаггер-старший написал книгу, посвященную этому виду спорта, благодаря чему вошел в престижный Спортивный совет Великобритании.

Своего первого ребенка Ева родила 26 июля 1943 года
— как раз в ту неделю, когда британцы толпами устремлялись в кинотеатры, чтобы посмотреть на Хамфри Богарта и Ингрид Бергман в Касабланке, а англичане отомстили за бомбардировки Лондона, превратив Гамбург в руины. На церемонии крещения в англиканской церкви, где собрались бабушки, дедушки и другие родственники, Джаггеры назвали своего сына Майклом Филиппом. Тот, кто в будущем войдет в историю под именем Мик, первые двадцать лет жизни отзывался на более типичное обращение Майк. Для родителей он всегда будет Майком.

До четырех лет Мик пользовался исключительным вниманием родителей, но позже ему пришлось делить его с братом. 19 декабря 1947 года родился Кристофер Джаггер, а летом следующего года в характере прежде послушного Мика обнаружились неизвестные ранее черты. Как вспоминала Ева, они отдыхали на морском берегу, когда Мик неожиданно вырвался из моих рук и побежал по пляжу, сшибая по дороге песочные замки других детей. Он выглядел очень сердитым. Мику крайне не хотелось делить внимание окружающих с кем-то еще, особенно с младшим братом, которого он не очень-то жаловал. Насколько помню, он был для меня просто боксерской грушей, и я регулярно его поколачивал, — вспоминал Мик о брате.

Несмотря на последствия бомбардировок и психиатрические лечебницы, послевоенный Дартфорд отличался от соседних пригородов Лондона в лучшую сторону.

В оживленном городском центре построили новый супермаркет, который вскоре приобрела американская торговая сеть Safeway. Были здесь также чайные лавки, бары и пабы с названиями вроде Лиса и гончие, Веселый мельник и Дротик.

Джаггеры жили в доме номер 39 по Денвер-роуд, расположенном за углом от Дротика и прачечной. Двухэтажный дом на два хозяина (Джаггеры обитали в правой его половине) находился в обширном районе, построенном в 1928 году для рабочих семей.

Спальня Мика на втором этаже выходила окнами на тесный задний двор, где с трехлетнего возраста он под руководством отца выполнял физические упражнения, поднимал гантели и делал отжимания. Это была часть серьезного воспитательного процесса, разработанного требовательным преподавателем физкультуры. Кроме этого, Мик с Крисом должны были помогать родителям по хозяйству, по очереди читать молитву перед обедом и соблюдать правила, тщательно составленные Евой и Джо.

Даже малейшее нарушение влекло за собой шлепок по мягкому месту — а то и пощечину. Понятно, что мальчишки Джаггеры старались не сердить своих родителей.

Еще до рождения брата Мик проявлял интерес к музыке, но еще больше — к выступлениям. На семейных вечерах, когда детей просили прочитать стишок или спеть песенку, Мик всегда становился центром внимания.

Я громче всех кричал песни, — вспоминал он. —И даже если забывал слова, все равно продолжал орать. Наверное, я был шумным ребенком…

В доме не было проигрывателя пластинок — Джо хотел, чтобы мальчики занимались физкультурой, а не дурачились под музыку, но Мику разрешалось слушать популярные и классические произведения, которые передавала правительственная радиостанция Би-би-си, и джаз на коммерческом радио Люксембург, предвестнике пиратских радиостанций, на то время самом популярном радио в Европе. Знаменитый танцевальный стиль Джаггера формировался не под рок-н-ролл, который в то время еще не добрался до Англии, а под композиции Бенни Гудмена и Гленна Миллера. Он прыгал и вилял бедрами, — вспоминала Ева. — Ничего подобного я раньше не видела. Мы смеялись, конечно, потому что ему было лет пять, и прыгал он с улыбкой до ушей. Как будто музыка включала в нем моторчик.

Впрочем, мальчик рос энергичным и без музыки. Несмотря на довольно тяжелую утреннюю зарядку, он целый день лазал по деревьям и заборам, швырял камни и бегал по району с друзьями. Все это заканчивалось неизбежными синяками и царапинами, а однажды даже привело его в медпункт. Гоняясь за каким-то мальчишкой во дворе, Мик споткнулся, вытянул перед собой руку, и острый прут забора пронзил ладонь насквозь. Ужасный случай, — сказала Ева, — но, думаю, он даже гордился своей повязкой.

Мик был воспитан в строгости, и на него возлагались большие надежды, которые он вполне оправдал, поступив в пятилетнем возрасте в Мэйпоулскую начальную школу и показав себя примерным учеником. Кирпичное здание школы располагалось через дорогу от больницы Бексли, одной из дартфордских психиатрических лечебниц, и представляло собой архитектурный кошмар, словно сошедший со страниц Оливера Твиста.

Учиться Мику понравилось, и за два года он успел завоевать признание всех учителей своей широкой улыбкой и готовностью угождать. Это был веселый, жизнерадостный ребенок, всегда готовый помочь в классе, — вспоминал Кен Ллюэлин, один из учителей Мика в Мэйпоуле. — Может, даже слишком хороший…

В семь лет Мика перевели в Вентуортскую начальную школу — современное одноэтажное здание из желтого кирпича и стекла, всего в двух кварталах от дома Джаггеров. Там судьба свела его с увлекавшимся ковбоями мальчиком по имени Кит Ричардс.

Несмотря на то что Ричардсы жили всего в двух кварталах от Джаггеров, в доме номер 33 по Частилиан-роуд, обитали они чуть ли не в разных мирах. Карьера Джо шла вверх, а с нею росло и благосостояние семьи. Берт Ричардс же, мастер на заводе General Electric в Хаммерсмите, едва сводил концы с концами. Не имея в отличие от отца Мика образования и серьезной цели в жизни, старший Ричардс, по признанию Кита, был самым непритязательным человеком в мире. Мать Кита, Дорис, старалась увеличить семейный бюджет, демонстрируя стиральные машины Хотпойнт местным домохозяйкам, но этого было недостаточно, чтобы позволить себе телефон или холодильник.

Тогда мы не были особыми друзьями, — говорил Джаггер о Ричардсе, — но знали друг друга. Кит одевался как ковбой, с кобурой и шляпой, и еще у него были оттопыренные уши. Я спросил его, кем он хочет стать, когда вырастет, и он ответил, что хочет быть как Рой Роджерс и играть на гитаре.

Увлечение американским актером не нашло отклика в душе Мика, но та часть про гитару заинтриговала, — вспоминал он. Во время отпуска в Испании Ева купила Мику гитару, и он тут же увлекся испанскими мелодиями. Мальчик часами сидел в своей комнате, перебирая струны и стараясь петь баллады, удивительно походившие на настоящие, притом что испанского языка он не знал.

Поскольку Кит был единственным ребенком в семье, ему часто приходилось петь и развлекать родственников. Дорис Ричардс утверждала, что еще в возрасте двух лет он мог в точности повторить мелодию, пропетую по радио Сарой Воэн, Луи Армстронгом, Нэтом Кингом Коулом или Эллой Фицджеральд. Когда ему исполнилось семь лет, она подарила ему саксофон. Пока Мик расхаживал повсюду с гитарой, Киту приходилось волочить инструмент едва ли не больше себя самого. И только когда ему исполнилось десять лет, его эксцентричный дедушка, Гас Дюпре, разрешил ему играть на своей классической гитаре с жильными струнами.

Ранний интерес к музыке — не единственное, что было общего у Мика и Кита. В Вентуорте оба они считались образцовыми учениками — пожалуй, даже слишком хорошими, по выражению учителей. Другие ребята к Мику не цеплялись из-за его высокого роста, но Киту, вытянувшемуся только в отрочестве, не было проходу от задир. Поэтому он держался особняком и чаще играл один на заднем дворе.

Разрыв между Миком и Китом увеличился в 1954 году, когда обе семьи переехали из своего района и во всех отношениях разошлись в совершенно разных направлениях. Семья Джо, ставшего к тому времени ведущим экспертом графства по физической культуре, поселилась в зеленом районе Дартфорда, да к тому же еще и в самом престижном квартале — Клоуз. Новый дом Джаггеров с подъездной дорогой, арочными окнами и ухоженной лужайкой имел даже свое собственное имя, Ньюлендс, вырезанное на знаке, свисавшем с яблони у парадного крыльца.

Киту повезло меньше. Теперь его семья жила на улице Спилман-роуд, в буквальном смысле по другую сторону дороги — железной дороги, пересекавшей весь Дартфорд. Самый известный из бывших обитателей жилого комплекса Темпл-Хилл охарактеризовал его как гребаный, депрессивный микрорайон.

Пока Кита, прозванного за торчавшие уши мартышкой, дразнили и задирали одноклассники (я весь день жил в страхе), дела Мика в школе шли очень неплохо.

По окончании начальной школы ученики должны были сдавать внушающий ужас экзамен Одиннадцать плюс, от результатов которого зависела их дальнейшая судьба —порой не только академическое будущее, но и карьера. Сдавшие успешно поступали в одну из элитных грамматических школ, а там было недолго и до университета с возможностью приобрести прибыльную профессию. Остальным приходилось довольствоваться профессиональными школами и карьерой рабочего. Мик сдал экзамены блестяще и вскоре уже щеголял в малиновой куртке одной из грамматических школ Дартфорда. (А-а-а, это те, в красной форме! — ехидно заметил Кит много лет спустя.) Тюдоровская архитектура XVI века, готические окна, увитые плющом, спортивные площадки, как в Итоне, — все это было скрыто за элегантной кирпичной стеной, отделявшей привилегированный школьный мирок от рабочих кварталов послевоенного Дартфорда.

Послушный сын и прилежный ученик, Мик получал хорошие оценки, помогал учителям и играл в регби и крикет. Поскольку тогда еще действовала всеобщая воинская обязанность, предполагалось, что ученики Дартфордской грамматической школы будут служить в армии в качестве офицеров. Мик записался в Объединенный кадетский корпус и, как ко всему, за что брался, относился к военной подготовке очень серьезно. Один из учителей, Уильям Уилкинсон, вспоминал, что Мик был очень усердным во всем, из сил выбивался, лишь бы достичь успеха… старался быть полезным. На всех нас это производило большое впечатление.

Но вместе с тем Мик держался обособленно. Он не вступал ни в клубы, ни в ученические организации, не участвовал в выборах на какую-нибудь должность в классе, не пел в хоре, не играл в ансамбле или в школьном театре. Чтобы порадовать отца, он записался в баскетбольную команду и даже стал ее капитаном, хотя не столько благодаря спортивным способностям (Игроком он был посредственным, — вспоминал его бывший одноклассник Кит Хоукинс), сколько благодаря своим качествам лидера. Ему явно нравилось руководить, — добавлял Хоукинс. На другом конце города жил Кит, и судьба толкала его в совершенно ином направлении. Он сдал экзамены через год после Мика, и полученных оценок хватило, только чтобы поступить в Дартфордскую среднюю техническую школу. Здесь ему опять пришлось столкнуться с насмешками и оскорблениями. Ситуацию ухудшало то, что он пел в школьном хоре и даже оказался в числе тех, кто исполнял Аллилуйя Генделя перед королевой Елизаветой в Вестминстерском аббатстве. К сожалению, о лаврах певца пришлось забыть, когда у него началась ломка голоса прямо посреди очередного выступления.

Дороги Кита и Мика разошлись настолько, что в последующие шесть лет они ни разу не заговорили друг с другом. Джаггер, впрочем, иногда видел, как этот мальчишка бежит домой, преследуемый парочкой хулиганов.

Пока Кит был занят исключительно выживанием, Джаггер впервые вкусил славы, выступив на телевидении.

Его отца пригласили вести передачу «Смотрим спорт» наБи-би-си, и там юный Джаггер демонстрировал некоторые движения, используемые в скалолазании и гребле на каноэ.

Мику понравилось находиться в центре внимания.

Я уже тогда был звездой, — вспоминал он позже. — Я думал: „Какое на хрен каноэ? Как там моя прическа?“

Может, и так, но отец Мика относился к передаче очень серьезно, как и к участию в ней сына. Под его наблюдением Мик каждое утро раз сто приседал и отжимался, а потом пробегал двадцать-тридцать кругов по двору. Больше всего он старался угодить родителям, особенно отцу, — говорил одноклассник Мика Дик Тэйлор. — Мне кажется, он его боялся. Тэйлор вспоминал, что несколько раз Мик уже выходил из дома, как из двери доносился крик отца: „Никуда не пойдешь, пока не сделаешь упражнения!“

Вскоре Мик решил, что полученной физической подготовки ему будет достаточно, чтобы обучать детей американских военных, проживающих на расположенной поблизости военной базе США. Заодно он освоил такие американские виды спорта, как бейсбол и американский футбол. От армейского повара, афро-американца по имени Хосе, он узнал кое-что об американской музыке, особенно о ритм-энд-блюзе.

После занятий с учениками, большинство которых были его ровесниками, Мик часами сидел, слушая пластинки легендарных исполнителей блюза, таких как Ледбелли, Роберт Джонсон, Хаулин Вулф и Мадди Уотерс.

Я тогда впервые услышал черную музыку, — вспоминал Мик. — По сути, это было мое первое знакомство с американской культурой.

Вскоре у Мика набралась внушительная коллекция пластинок, на приобретение которых он тратил большую часть дополнительных заработков. Зимой разносил рождественские открытки, а летом, облачившись в белый халат и бумажную шляпу, продавал мороженое с тележки.

Однажды у здания дартфордского городского совета перед тележкой возник Кит. Я ясно помню, как будто во мне что-то щелкнуло, — говорил Кит. — Я купил у него шоколадное мороженое, а потом он снова пропал.

Впервые в жизни Мик рисковал разозлить отца, слушая дни напролет Чака Берри, Фэтса Домино и Литтла Ричарда — тем более что Джо называл все это музыкой джунглей.

Ну да, верно, — отвечал на его упреки Мик. — Это и есть музыка джунглей. Отличное название. Бунтарский дух Мика проявлялся не только в этом. Его знакомый по Дартфорду, Клайв Робсон, вспоминал, что Джаггер придумал срезать путь во время еженедельного пятимильного кросса по пересеченной местности. Джаггер выяснил, что если свернуть в одной точке, то можно спрятаться за дюнами, покурить, а через полчаса присоединиться к остальным.

По какому-то странному совпадению, словно сама судьба намекала, что этим двоим еще предстоит встретиться, в Дартфордской технической школе тоже проводили еженедельные кроссы, и Кит Ричардс тоже сокращал путь, успевая покурить по дороге. В конце концов его поймали и наказали. Мик же так ни разу и не попался.

Неудивительно, что, став подростком, Джаггер перестал носить строгую форму Дартфордской грамматической школы. Он уже тогда ходил в плотно облегающих брюках, а его волосы закрывали уши, — вспоминал его классный руководитель. Когда же он явился на совместную с девочками вечеринку не в обычной малиновой куртке, а в ярко-синем пиджаке с блестящими нитями, это произвело настоящий фурор. Девочки так и вились вокруг него.

Строгий директор Дартфордской грамматической школы, Рональд Лофтус Хадсон по прозвищу Лофти, относился к узким брюкам крайне неодобрительно. Он даже распорядился провести особое собрание, посвященное этому вопросу. Как вспоминает бывший ученик Дэвид Херрингтон, посреди долгой и нудной речи открылась дверь и вошел Джаггер в самых узких брюках, какие я видел. Хадсон побагровел от гнева, наорал на него и отослал домой. Мик же, по словам Херрингтона, просто улыбнулся.

В какой-то степени этим преображением Мик обязан своим гормонам.

Когда мне было тринадцать, я только и хотел, что заниматься сексом, — признавался он. — Но ничего об этом не знал. Я был подавлен. Никто со мной не говорил на эту тему. Взрослея и испытывая сексуальное томление в исключительно мужском окружении, Джаггер следовал по стопам нескольких поколений типичных (и столь же подавленных) английских школьников. Первые сексуальные опыты у меня были с мальчиками в школе, — вспоминал Мик. — Мне кажется, это верно в отношении почти любого мальчишки. И если это неверно в случае с Китом, то только потому, что Кит рос совсем в другой среде, не в закрытой школе пансионного типа. Дартфордская техническая, в которую он ездил каждое утро из дома в рабочем районе, совсем не походила на классическое английское учебное заведение.

Какими бы банальными ни казались незначительные гомоэротические эпизоды, они оказали серьезное влияние на жизнь и творчество Мика. Они определили характер одного из самых сложных и двусмысленных в эротическом плане представителей современной поп-культуры.

Но что касается музыкальных вкусов, то никаких сомнений тут быть не могло. В пятнадцать лет Мик со своим товарищем Диком Тэйлором, так же страстно увлекавшимся блюзом, посетил концерт Бадди Холли в театре Одеонв Вуличе. Мик был заворожен, — вспоминает Тэйлор.

Особенно его поразил хит Not Fade Away (Не увянет), который впоследствии стал едва ли не обязательным в репертуаре Роллингов. Было видно, как в голове у него завертелись шестеренки, как он впитывал все, что видит и слышит.

В то время, вспоминал Тэйлор, британские фанаты делились на два лагеря — Либо Элвис, либо Бадди. Джаггер, который почему-то считал двадцатитрехлетнего Элвиса древним, был ревностным приверженцем Холли.

И все же сильнее всего он любил блюз. Всем нам, конечно, нравился рок, — говорил Дик Тэйлор, —поэтому меня так удивляло, что Джаггер интересовался блюзом.

В Англии тогда мало кто знал о нем, а тут перед тобой парень, который знает все про Мадди Уотерса и Бо Диддли.

Вскоре Джаггер и Тэйлор вместе с двумя другими одноклассниками, Бобом Беквитом и Алленом Этерингтоном, создали группу Little Boy Blue and the Blue Boys, в которой Мик стал главным вокалистом. Родителям Мика его попытки выговаривать слова так, как будто он вырос в дельте Миссисипи, по словам Евы, казались ужасно смешными. Мы изо всех сил старались не расхохотаться. Но прическа сына смешной им не казалась. Несмотря на то что его кумир Бадди Холли носил очки в толстой оправе и строгие черные костюмы, благодаря чему выглядел как занудный антагонист Элвиса Пресли, Джаггер решил во что бы то ни стало отрастить волосы.

Он меня просто шокировал, — вспоминала Ева. — Пусть даже по современным стандартам его волосы и небыли особенно длинными. Но когда я увидела, что они уже закрыли уши, то пришла в ужас. В конце концов она настояла, чтобы Мик позволил ей слегка подровнять свою челку. Не выдержав этой процедуры, Мик расплакался и убежал.

Узкие джинсы и длинные волосы были далеко не единственными атрибутами нового образа бунтаря. Словно решив, что внешнего вида мало, чтобы разозлить директора Хадсона, он принялся ставить под сомнение капиталистическую систему в целом и антикоммунистическую риторику британского правительства эпохи холодной войны. Когда парламент голосовал за отмену всеобщего призыва, Мик подговорил товарищей выйти из Объединенного кадетского корпуса Дартфордской грамматической школы.

Баскетбольная команда его тоже больше не интересовала. Джаггер был средним игроком, — говорил тренер команды Артур Пейдж. — И вообще, если Мик в чем-то не добивался успеха сразу, то он сдавался и переходил к чему-то другому.

Но перед тем как он окончательно забросил баскетбол, с ним произошел случай, повлиявший не только на всю его последующую жизнь, но и, возможно, на историю современной музыки. Во время особо бурного матча Джаггер столкнулся с игроком из команды соперников и откусил себе кончик языка. Кровь брызнула н афутболку; не успел Мик прийти в себя, как он проглотил откушенный кончик.

Целую неделю после этого он не разговаривал. Все мы думали, неужели он никогда больше не запоет, —сказал Дик Тэйлор, вспоминая о волнении, которое охватило членов его группы. Когда же он наконец открыл рот и запел, все ахнули от удивления. Вместе с кончиком языка исчез и внешний лоск среднего класса. Теперь его голос звучал как грубый и шероховатый голос парня с улицы.

Он звучал так странно — ну, то есть как звучит сейчас, — сказал Тэйлор. —Этот случай полностью изменил его произношение. Откусить кончик языка — наверное, это было лучшее, что случилось с Миком Джаггеромза всю его жизнь.

Несмотря на новый акцент и образ бунтаря, Мик не утратил увлечений настоящего интеллектуала. Он продолжал интересоваться классической литературой — любимыми его поэтами были Блейк, Бодлер и Рембо; читал он и биографии политических деятелей девятнадцатого века, таких как Бенджамин Дизраэли, Уильям Гладстон иАвраам Линкольн.

Эту сторону своей личности он старался скрывать от окружающих. Вместо этого он хвастался перед товарищами своими победами над представительницами прекрасного пола. Он наконец-то вступил в один из школьных клубов — фотографический, исключительно с целью лапать девочек в темной комнате, судя по его заверениям.

Также он утверждал, что после школы заманивал девчонок на пустырь, чтобы тискаться и целоваться. Как вспоминал его друг Клайв Робсон: У Мика была та еще репутация.

Бахвальство, бесстыдное бахвальство. Никаким ловеласом Мик не был, и девчонки по нему не сохли. Было несколько мальчишек, по которым мы сходили с ума, —вспоминала одна из них, — но Джаггер точно к ним не относился. Вообще-то мы считали его страшненьким.

Но вскоре Джаггер нащупал стопроцентный способ привлечь к себе женское внимание. Ева решила подзаработать, распространяя косметику Avon, и когда родители уходили из дома, Мик приглашал какую-нибудь знакомую, чтобы показать коллекцию матери.

Сидя за туалетным столиком Евы, Мик и очередная знакомая дружно хихикали, разрисовывая друг друга. Ему очень нравилось, когда я красила ему губы помадой или подводила глаза, — вспоминала одна из его тогдашних платонических подружек. — Тогда мне это казалось странным, но нам было весело. Потом она призналась, что, по крайней мере для нее, встречаться с Миком было все равно что проводить время с одной из подружек≫.

Несмотря на косматую шевелюру и довольно нетрадиционный способ знакомиться, Мик не терял надежду разбогатеть — причем не как артист, а как бизнесмен. Приняв решение поступать в престижную Лондонскую школу экономики, из стен которой вышли такие выдающиеся выпускники, как Дэвид Рокфеллер, Джордж Сороси Джон Фицджеральд Кеннеди, Джаггер последние месяцы в школе усердно занимался и готовился к экзаменам.

Среди двадцати пяти учеников в классе ему удалось занять двенадцатое место, и это, по всей видимости, убедило строгого директора написать ему рекомендательное письмо, что тот сделал с крайней неохотой. Джаггер в целом неплохой юноша, — писал мистер Хадсон, — но незрелый и медленно взрослеет. Хорошее его качество заключается в настойчивости, с какой он преследует поставленную цель… он может добиться некоторого успеха в выбранной деятельности, хотя маловероятно, чтобы он достиг особых высот. Несколько лет спустя Хадсон жалел, что написал даже такую сомнительную рекомендацию. Чем более знаменитыми становились Роллинги, тем сильнее Хадсон ненавидел его, — вспоминал учитель Уильям Уилкинсон.

И все же экзаменационных баллов и рекомендации Хадсона хватило Мику, чтобы получить государственную стипендию для обучения в Лондонской школе экономики.