Марина Костюхина «Детский оракул. По страницам настольно-печатных игр»
Издательство:
НЛО
|
Дети и карты: бытовые практики и литературные мифы
Азарт и страсть, охватывающие игрока во время игры, вызваны желанием добиться первенства и удачи. Кидая кости или выкладывая карты, игрок бросает вызов судьбе. Выигрыш свидетельствует о благосклонности судьбы, а проигрыш заставляет усомниться в удачливости игрока. Вот почему радуют даже малые ставки и огорчают копеечные проигрыши. Описание страстей, вызванных игрой, — топос в литературе XVIII–XIX веков. Эпоха повсеместного увлечения азартными играми давала для этого много материала. Для писателя-романтика игра и страсть характеризовали натуру человека, быто-писатель видел в них деталь современного быта, а моралист воспринимал как доказательство падения нравов. Моделью игры были карточные игры, ставшие «центром своеобразного мифообразования эпохи». Прочие азартные игры, не менее популярные, чем карты (например, лото), не имели такого культурного статуса[1].
Карточный «миф» был фактом культуры, но рождался он в повсеместных житейских практиках: за карточные столы игроки садились в публичных собраниях, дворянских клубах, трактирах и ресторациях, гостиных и домашних комнатах. В «Панораме Санкт-Петербурга» за 1834 год писалось: «Можно положительно сказать, что семь десятых петербургской публики с десяти часов вечера играет в карты». Карточные грехи взрослых искупались налогами в пользу детей: на пошлины с ввозимых в Россию карт был основан и содержался Воспитательный дом ведомства императрицы Марии. При Воспитательном доме также была мастерская по печати карт, на отчисления от продажи которых содержались сироты.
В восприятии самих детей карты были непременным атрибутом досуга старших (азартными или коммерческими были эти игры — для ребенка неважно). Так оно и было в действительности: на праздничных вечерах взрослые члены семьи и их гости садились за карты, пока дети и молодежь проводили время в подвижных или театрализованных играх[2]. Восстанавливая семейно-исторический контекст детства, мемуаристы вспоминают карточные игры, которым отдавали предпочтение старшие члены семьи (популярность игр менялась от десятилетия к десятилетию, так что названия игр служили для периодизации прошлого)[3]. Рассказы о карточном досуге старших, как правило, окружены сентиментальным флером, свойственным семейным воспоминаниям. «Отцы», по мнению «детей», ведут себя за карточной игрой безупречно[4]. Там же, где игра становилась слишком расточительной, появлялся повод полюбоваться широтой натуры «отцов» (мелкая расчетливость приписывается поколению «детей»). Довольно часто в роли игроков изображаются патриархи семьи (бабушки и дедушки). Они не только раскладывают пасьянсы («женский» топос), но и дают выход своим страстям в азартных играх («мужской» топос).
Отсутствие карт в доме обговаривается мемуаристами особо, как свидетельство просвещенности родителей. Так, дочь адмирала Мордвинова в своих воспоминаниях подчеркивала, что карт в их доме не было (зато отец всячески поддерживал интерес молодежи к шахматам)[5]. Московский купец Харузин, человек начитанный и культурный, также отрицательно относился к картам, и этим досуг в доме Харузиных, по словам его дочери Веры, отличался от развлечений московских купцов, проводивших много времени за карточной игрой[6]. Крестьянский сын Георгий Жуков, будущий маршал, получил жестокий нагоняй за то, что, обучаясь в скорняжной мастерской у своего дяди, сел играть в карты[7]. К шахматным играм приучал своих детей Илья Николаевич Ульянов, отец вождя мирового пролетариата. Он был поклонником шахмат, но найти партнеров по игре в Симбирске, где Ульянов учительствовал, было сложно, так что приходилось играть с сослуживцами «в вист, по маленькой»[8]. Адмирал, купец, сапожник, учитель — люди разного социального положения, но в своей среде они выделяются отрицательным отношением к карточной игре, что высоко оценивается мемуаристами.
Дети, которые росли среди карточных игр, довольно рано приобщались к ним. В детской пьесе начала XIX века описывается, как брат с сестрой, подражая взрослым, достают для своих гостей набор развлечений из «картинок, лото и карт». О подражании старшим в их карточном досуге пишут и мемуаристы. Баронесса Крюденер, проповедовавшая в России мистическое христианство, еще в ранней юности пристрастилась к игре в вист. Это произошло потому, что во время игры девочка всегда находилась возле матери[9]. Недоросля Андрея Болотова приобщили к карточной игре в петербургском доме высокопоставленного покровителя (четырнадцатилетний провинциал был вынужден составлять компанию дамам)[10]. Иногда родители садились играть вместе с детьми в «невинные» виды карточных игр, самой распространенной из которых была игра «в дурака»[11] (уменьшительно-ласкательное название «дурачки» родилось из практик детских игр). Карточными «дурачками» тешились во всех слоях общества, вплоть до аристократических. Дочь всесильного министра финансов Витте вспоминала, как во время ее болезни отец развлекал девочку этой игрой.
Мемуаристы склонны были поэтизировать семейный досуг за картами. «Когда камин потухал, мы садились к столу. Иногда играли в карты, забавлялись мыльными пузырями, а иногда спускали бумажные кораблики в большой деревянной чашке, налитой водою». К этим невинным забавам добавлялись чтения басен Крылова и Измайлова. Иногда дети просили почитать апокалипсис, мистические образы которого их сильно возбуждали. Привлекала детей и завораживающая мистика пасьянсов, которые раскладывали старшие. Карточные игры служили почвой для сближения разных поколений семьи: дети научались играм от бабушек-дедушек и составляли им приятельскую компанию. В мемуарах такое сближение во время игры вспоминалось как счастливейший эпизод детства[12].
Писатели, в отличие от мемуаристов, отказывали карточному досугу в какой-либо поэзии, изображая игру детей в карты с родителями с мрачной иронией. Дочь, часто играющая с маменькой в карты, перенимает ее манеру сплетничать и злоязычничать — так формируется из прелестной девочки будущая «барыня», образец приземленной и недалекой женщины (рассказ И. Панаева «Барыня»)[13]. Остроумный барон Брамбеус (О. Сенковский), иронизируя по поводу повсеместного распространения карт, предложил использовать карты для измерения географических пространств и национальных ресурсов России (рассказ «Арифметика»). Абсурдная, на первый взгляд, идея имела под собой некоторое основание — детей обучали арифметике по игральным картам, бывшим в каждом доме. В книге «Малый счетчик», выпущенной издательством М.О. Вольфа в 1860 году, азы счета объясняются по изображениям карт, воспроизведенным на страницах обучающей книги.
В семьях, где заботились о воспитании и досуге детей, игры в карты обставлялись ограничениями. По воспоминаниям Натальи Грот, ей и брату Петру (будущему исследователю-географу Семенову-Тян-Шанскому) родители «не запрещали изредка в долгие зимние вечера и поиграть в карты со старшими или между собой в дурачки, мельники, свои козыри, короли и пр., только не позволяли делать эту забаву постоянной». Тот же набор карточных игр был в семье детей Ульяновых и их родственников. Будущий Ленин, помимо крокета и бильярда, играл в дурачки, короли, свои козыри. Несмотря на то, что эти игры трудно назвать умными, маленький Володя, по словам мемуариста, относился к ним «вдумчиво и серьезно. Он не любил легкие победы, а предпочитал борьбу». Пример Володи, нацеленного на борьбу, положительно влиял на его дурашливого двоюродного брата.
Вне домашнего контроля был досуг в большинстве учебных заведений, где, несмотря на наказания и штрафы, не прерывалась карточная игра[14]. Маленький гимназист, герой рассказа Н. Лухмановой «Вист», растет среди игр в карты (родители и друзья дома постоянно собираются за игрой в вист). Взрослые, формально соблюдая педагогические советы, не разрешают ему принять участие в игре, но мальчик, следя за ходом игры, хорошо выучил все правила (речь идет не о простых «дурачках», а о сложной карточной игре). «Я три года от карт глаз не отрываю — ведь каждый вечер играют — для меня теперь игра, что книга, как раскрыл карты, так я безошибочно знаю, сколько возьму — уж не ошибусь». Свои карточные познания мальчик применяет в гимназии, вдали от родительского контроля.
Вне родительских взоров были кухня и лакейская: там дети охотно играли в карты с прислугой или дворовыми людьми. В ход шли самые простые игры, в которых дети и прислуга играли на равных. По воспоминаниям Александра Герцена, дети «гораздо больше любят играть в карты и лото с горничными, чем с гостями. Гости играют для них из снисхождения, уступают им, дразнят их и оставляют игру, как вздумается; горничные играют обыкновенно столько же для себя, сколько для детей; от этого игра получает интерес». Аполлон Григорьев, вспоминая характерные детали московского детства 1830-х годов, упоминает совместную с прислугой карточную игру. «Вечер, то есть обычный вечер, повседневный вечер, проводим был мною на ковре в зале, где, окруженный дворовыми и пресыщенный своими игрушками, я находил, разумеется, более интереса в живых людях, меня окружавших, в их радостях и печалях… в играх с ними в карты, особенно в так называемые короли, а втихомолку и по носкам, причем я обижался, если мой барский нос щадили, когда он провинился <…>». Для Григорьева совместная игра детей и прислуги — пример патриархальной семейственности, царившей в барском доме дореформенной эпохи. Упоминание старинной карточной игры «в короли» неслучайно: согласно ее правилам, игроки попеременно становятся «королями» и «принцами», «солдатами» и «мужиками» (прозвание зависело от количества полученных в игре взяток, обладатель меньшего числа взяток объявлялся «мужиком» и тасовал карты)[15]. Битье картами по носу также уравнивало в игре господ и дворовых. Против подобной «уравниловки» детей и прислуги за карточной игрой существовали родительские запреты, но в традициях русского быта они, как правило, нарушались[16].
Азартным карточным играм противопоставлялись игры общеупотребительные. Для таких игр изготовлялись специальные колоды, исключающие возможность применения их в азартных играх. Самой популярной была игра «Черный Петер» («Der schwarze Peter»), имевшая много вариантов (было несколько русских разновидностей этой игры, в том числе «фофаны», где нельзя побить короля пик)[17]. Игроки пытаются избавиться от карты, не имеющей пары. Непарный герой отмечен черным цветом (трубочист, черный Петер). Напряжение в игре создается психологическим поединком между партнерами. Предлагая карты на выбор, игрок не должен выдать взглядом, от какой карты он желает избавиться. Марину Цветаеву этой игре научила в детстве гувернантка из Дерпта, и эта игра стала ее любимой. «Игра состояла в том, чтобы сбыть другому с рук пикового валета: Шварцего Петера… <…> Сначала, когда карт и играющих было много, никакой игры собственно не было, вся она сводилась к круговой манипуляции карточным веером — и Петером, но когда, в постепенности судьбы и случая, стол от играющих и играющие от Черного Петера — очищались, и оставалось — двое, — о, тогда игра только и начиналась, ибо тогда все дело было в лице, в степени твердокаменности его. Прежде всего, это была дисциплина дыхания, не дрогнув вынести каждое решение — и перерешение — то схватывающей, то спохватывающейся, и вновь промахивающейся, и вновь опоминающейся парт неровой руки». Ассоциации при этом отсылали не к детским книжкам, а к романтическим любовным романам, о чем остзейская гувернантка, разумеется, не догадывалась. «…игра в schwarze Peter была то же самое, что встреча с тайно и жарко любимым — на людях: чем холоднее, тем горячее, чем дальше — тем ближе, чем чуждее — тем моее, чем нестерпимее — тем блаженнее». И уж вовсе недетское сравнение уходящей карты с «авантюристкой, выходящей замуж» и отрекающейся ради выгоды от любовной страсти.
Не предвидя подобных толкований, взрослые опасались другого: азартного увлечения карточной игрой. Поэтому в изданиях, выпущенных просвещенными педагогами для детей, о картах старались не упоминать, как будто их нет вовсе. Только на закате карточного мифа (с 1860-х годов) стало возможным рассказывать о картах как предметах, имеющих давнюю историю в культуре. В «Журнале для детей», издаваемом педагогом М. Чистяковым, была опубликована статья «Игральные карты», посвященная истории карт. Завязкой служит описание игры ребенка в карточный домик. «Дитя смеется, а суровый старик с неудовольствием смотрит на карты и досадует, зачем такая бессмысленная игрушка попалась в руки его сыну. Напрасная досада! Карты сами по себе, конечно, не имеют много смысла, но из их истории можно почерпнуть много мыслей: карты могут помочь в изучении истории нравов народов; они нам необходимы, когда мы начнем следить за постепенным развитием печатанья и гравирования. В человеческом обществе нет вещицы, история которой не навела бы нас на что-нибудь занимательное».
И. Кондратьев, ратовавший за сохранение русских традиций, выделил в досуговом сборнике «Дома и на воздухе» целый раздел под названием «Семейные или народные игры в карты». «Под этим общим названием мы собрали карточные игры, употребляемые в домашнем быту, — игры, в которых безукоризненно могут участвовать взрослые и дети. Игры эти имеют свою несомненную пользу, приучая молодую голову соображать и „раскладывать умом”, как говорится, или „работать мозгами”, как говорят ученые мужи. Игроком управляет не интерес, а самолюбие. Опасаясь потерять себя во мнении взрослых, принимающих из любезности участие в его игре, он напрягает все свои умственные способности, чтобы разыграть игру хорошо, и если не выиграть ее (иногда это невозможно), то, по крайней мере, не заслужить упрека в небрежности или несообразительности.
Многие матери боятся давать детям карты в руки из опасения развить в них страсть к этому опасному развлечению. Это ошибочно, потому что карты такая же игра, как „лото”, „домино”, „гусек” и проч.». Издатель называет семейные карточные игры «драгоценным подспорьем для хозяйки дома», с помощью которого она может занять своих детей разного возраста. В раздел карточных игр составитель включил популярные акульку, дураки, свинку, короли. Прагматичный взгляд на карточную игру разделяли и многие родители. Не прибегая к запретам, они находили способы показать ребенку негативную сторону азартных игр «на денежку»[18].
Бытовая прагматика в отношении карточных игр сосуществовала с «карточным мифом», царившим на страницах художественных и нравственных изданий. Начало этого мифа относится к духовно-нравственной литературе XVIII века (ее потенциальными читателями были взрослые, дети и юношество). Авторы-моралисты связывали карточную игру с соблазнами взрослой жизни, грехом стяжательства и праздного времяпрепровождения. Увлечение картами с малолетства (даже если это невинные «дурачки») — знак будущей порочности героя, ставшего жертвой дурного воспитания в семье[19]. Безусловному осуждению карты подвергались в церковной и проповеднической литературе[20]. И хотя все сходились на том, что карты — это зло, воспитательные стратегии в отношении этого зла предлагались разные. Педагогическая система английского рационализма XVIII века готовила юного дворянина к полноценной жизни в обществе, воспитывала умение «искусно и предусмотрительно вести свои дела в этом свете». Поэтому Джон Локк с просветительской последовательностью готов был научить своего воспитанника правилам игры в карты. «Играть в карты и кости никому не следует, но так как все-таки приходится жить в свете, которого не переделаешь, к которому напротив того необходимо примениться, насколько то допускается благоразумием и добродетелью; так как игра сама по себе не запрещена и Бог не возбраняет человеку отдыха после трудов, так как наконец в больших обществах благодаря игре предупреждаются большею частью чрезмерные попойки, дурные речи и т.п. — то я нахожу, что лучше самому научить молодого человека игре, нежели предоставить это другим, лишь бы внушить ему при этом главное правило, чтобы он отнюдь не имел в виду выигрыш, но играл бы единственно для доставления удовольствия себе и другим». Взгляды европейских просветителей на карточную игру были отражены в журнале «Друг детей», который издавал в Москве Николай Ильин (по материалам немецкого периодического издания «Der Kinderfreund» Х.Ф. Вейсса и французского «L’ami des enfants» А. Беркена). Наблюдения знаменитых педагогов Вейсса и Беркена дополнены в журнале карточным опытом русского издателя-переводчика. Один из разделов журнала посвящен юным любителям игры в карты. От лица просвещенного русского дворянина даются педагогические советы, которыми могут руководствоваться родители малолетних картежников. Разумный отец позволяет своему четырнадцатилетнему сыну играть в карты, но только тогда, «когда игра бывает отдыхом от трудов, после продолжительных занятий и с тем, чтобы важный проигрыш не мог расстроить тебя, ни важный выигрыш не в состоянии был превратить это удовольствие в страсть. Играть так, как мы между собою играем: не желая много выиграть, а для одного препровождения времени, и тогда, как нечем другим лучшим и полезным заняться». Участие в карточной игре помогает юноше освоить этику поведения дворянина — человека, умеющего сдерживать свои страсти[21].
В то же время отец призывает сына различать игры азартные и коммерческие. Он осуждает юношу за азартную игру в откуп (выигрыш в ней зависит от случайного выпадения очков): «в этой игре щастье всем решит, вместо того в коммерческих играх, хоть я и не щастливо играю, но могу так расположить, что предупрежду себя от большого проигрыша и удержу щастье моих товарищей. Словом сказать, в азартных играх не требуется ни малейшего рассуждения, где не о чем рассуждать, то, по моему мнению, не достойно занятия умного человека». Коммерческие игры, требующие размышлений, относятся к играм достойным.
Подобные наставления просвещенных авторов призваны были подготовить юношей к вступлению в свет. Для девицы игра в карты менее прилична: «молодой девице ни мало нейдет заниматься картами, а должно предоставить сие упражнение почтенным вдовам и тяжелым дамам».
[1] Пик популярности лото как азартной игры приходится на 1840-е годы, когда в дворянских клубах были установлены специальные игровые автоматы. По свидетельству очевидца, за игру садилось одновременно до 200 человек, проводивших за столом по 8–9 часов подряд («Игра лото с описанием ее истории и приложением к ней математических вероятностей, таблицы выигрышей и проигрышей каждого номера в Московском Дворянском клубе за четыре месяца, ключа, по которому должно составлять для лото карты и нового способа играть в лото посредством обыкновенных карт», 1843).
[2] Картина типичного семейного досуга в городе (середина XIX века): «Вечерами, в кабинете или в диванной, а то в „угловой”, устраивалась для старших карточная игра, большею частию вист, а домашняя молодежь, к которой присоединялись часто приходившие в семейные дома запросто, „на огонек”, юные гости обоего пола, веселилась в зале и гостиной от души и тоже запросто, устраивая шарады (чаще по-французски) и другие игры, а иногда и танцуя под аккомпанемент кого-нибудь из своих» (Давыдов Н.В. Из прошлого. М.: Изд. т-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 69).
[3] По воспоминаниям графа В.А. Соллогуба, «день бабушки неизменно заканчивался игрою в карты. <…> Зимой играли в бостон, в вист, реверсы, ломбер, а впоследствии преферанс. Летом игра шла летняя, дачная, легкая: мушка, брелак, куда и нас допускали по пятачку за ставку, что нас сильно волновало» (Помещичья Россия по запискам современников / Сост. Н.Н. Русов. М.: Изд. т-ва «Образование», 1911. С. 115). Провинциальные дворяне играют в такие же карточные игры. «Вист, мушка, бильярд, шарады в действии, живые картины и танцы оканчивали день» (Бегичев Д.Н. Семейство Холмских, некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой русских дворян. 3-е изд. М., 1841. Кн. 2. С. 141).
[4] Описывая карточную игру родителя, мемуарист отмечал, что отец держался благородно. «На вечерах у Веревкина, Тихонравова и других учителей, кроме литературных занятий, чтения книг, рассуждений и т.п., велась живая беседа и о других предметах, пили чай, пунш, играли в карты, но умеренно и без тех, доходивших до безобразия излишеств, сопровождавшихся ссорами и драками, которым предавалось тогда чиновное симбирское общество» (Де-Пуле М. Отец и сын. Опыт культурно-биографической хроники. 1875. С. 508).
[5] «Он любил шахматную игру, по этой причине у нас на дачах и в городе всегда стояли в зале шахматные столики, сам он не садился за игру, но вся наша молодежь умела играть в шахматы, а он, ходя по зале, смотрел все с удовольствием и помогал обеим сторонам» (Воспоминания об адмирале графе Николае Семеновиче Мордвинове и семье его. Записки дочери его графини Н.Н. Мордвиновой. СПб.: в тип. Морского министерства, 1873. С. 66).
[6] «Петя научил нас новому для нас занятию: игре в карты. Он и Сережа с увлечением предавались игре; мы видели в ней одну скуку, но, уступая их желанию, играли. Но скоро папа как-то сказал нам, что он желал бы, чтобы мы никогда не играли в карты. Он высказал только свое желание, но мы исполнили его как завет. Мы не только отказались играть в карты с Боткиными, мужественно вынося убедительные уговоры Пети и Сережи, что это — не на деньги, что это — забава, как всякая другая, мы всю жизнь не брали в руки карт» (Харузина В. Прошлое. Воспоминания детских и отроческих лет. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 175).
[7] Хотя игра шла не на деньги, а на старые пуговицы (играли в «двадцать одно очко»), дядя надавал мальчику оплеух со словами «Ах, вот для чего тебе нужна грамота? Очки считать?» (Жукова М. Маршал Жуков — мой отец. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004. С. 37).
[8] Один из эпизодов шахматной игры вспоминался ее участниками как пророческий. Дети увидели через закрытое решеткой окно братьев Ульяновых сидящими в комнате за шахматной доской. «Одна девочка лет двенадцати подбежала к окну и крикнула: „Сидят как каторжники за решеткой”. Братья быстро обернулись к окну и серьезно посмотрели вслед убегающей проказнице» (Ульяновы Д.И. и М.И. О Ленине. Отрывки из воспоминаний. М., 1934. С. 36).
[9] «Я начала делать большие ставки и впоследствии у меня развилась страсть к крупной игре» (Баронесса Крюденер. Неизданные биографические тексты / Вступ. ст. Е.П. Гречаной. М.: ОГИ, 1998. С. 114).
[10] «…они приобщили меня даже к своим увеселениям, научили меня играть в тресет, и я должен был иногда делать компанию боярыням» (Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: В 3 т. М.; Л., 1931. Т. 1. С. 170). Впоследствии Болотов перевел немецкую книгу с описанием карточных игр, часть из которых (например, реверсис) стали очень популярны.
[11] Е. Водовозова вспоминала, как одна из дам, с дочерью которой девочка играла, приносила детям «карты для игры в „дурачки”». Сама же мемуаристка, показывая себя «книжницей», от такого досуга отказывалась («все эти игры скоро заменены были сказками, и я сделалась настоящей специалисткой в этой области») (Водовозова Е.Н. На заре жизни. СПб., 1911. С. 175).
[12] «Бабушка научила меня играть в карты, в „пьяницу” и в „мельника”, открыла во мне темперамент азартного игрока, и мы жарили с ней целыми днями в эти две игры». Итогом таких развлечений было дружеское сближение старого и малого. «Первый раз в моей жизни, в нашем доме, у меня появилась подруга, равная мне по интересам» (Луговская Т. Как знаю, как помню, как умею. Воспоминания, письма, дневники. М.: Аграф, 2001. С. 32).
[13] «Три часа в день назначается Палаше на уроки; остальное время она сидит с куклами, с приставленными к ней для забавы девчонками, или играет с маменькой в дурачки или в свои козыри. Палаша любит слушать, как маменька рассуждает с гостями о людских недостатках вообще и о недостатках своих приятельниц в особенности» (Панаев И.И. Барыня. Барышня. Два рассказа. СПб., 1888. С. 10).
[14] В «Очерках бурсы» Помяловского в качестве распространенной карточной игры упоминается игра в носки, в конце которой проигравшего бьют по носу колодой карт.
[15] «Старинная русская игра, родившаяся в девичьем тереме и много потешавшая молодых красавиц в веселые святочные вечера. В ней разжигается детское самолюбие молодых игроков, и каждый, по естественной человеческой природе слабости, стремится к минутной власти с ее призрачным блеском, счастьем и могуществом. При наивных обычаях и чистой нравственности времен теремов, минутный король пользовался правом приказывать, миловать и наказывать, и пока корона из золотой бумаги была на его голове, никто не мог ослушаться его приказаний. Это возбуждало забавные сцены между молодыми людьми, и строгие мамушки, отцы и матери не смели препятствовать нежным выражениям страсти, а иногда даже звонкому поцелую. И нынче еще дети, под руководством старых няней или забавниц-бабушек, играют в короли с мишурными атрибутами; но между нынешней молодежью игра эта сохранила только свое карточное достоинство и прогресс воспитания изгнал простодушные преимущества одной из занимательнейших карточных игр» (Дома и на воздухе. Детские игры и забавы / Сост. И.К. Кондратьев. М.: Изд. П.П. Щеглова, 1894. С. 211–212).
[16] В идеальном русском будущем, обрисованном в «Тарантасе» (1845) В.А. Соллогуба, в карточные игры играют только простолюдины: «У нас в карты одни только слуги играют, и то мы лишаем их места за такую гнусную потерю времени» (Соллогуб В.А. Повести и рассказы. М.; Л.: ГИХЛ, 1962. С. 298).
[17] Один из вариантов — «Игра кринолины» (1840-е). «Эта игра составлена из 32 карт. Вздавши их поровну играющим, игра начинается таким же образом, как в фофаны. Берут карту у соседа и подбирают ей пару, т.е. откидывают кавалера с дамой. Музыкант и кринолина-урод не имеют пары. У кого же они останутся, то они отдают фанты. Музыкант играет танец, а кринолина-урод выбирает кавалера или даму и танцует» (из правил игры).
[18] С. Капица вспоминал, как в шестилетнем возрасте (его детство проходило в Англии) он увлекся карточной игрой в рамми (надо собрать серию карт одной масти или все карты одного значения). Партнером Сережи был его ровесник Дик. Видя, что карточная игра увлекает мальчиков до страсти, матери предложили сыновьям сыграть с ними на деньги. В этой игре дети проиграли все свои сбережения. «Только сорок лет спустя мать рассказала мне, что они тогда бессовестно жульничали, чтобы таким образом отучить нас от пагубной страсти». «Своеобразная педагогика» дала свои результаты — интереса к азартным играм у будущего советского ученого никогда не было (Капица С. Мои воспоминания. М.: Рос. полит. энциклопедия, 2008. С. 26).
[19] «Евгению исполнилось шесть лет. Он выучился уже сам собою изрядно резвиться, недурно играть в дурачки и жмурки со своими подчиненными» (Измайлов А. Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества. СПб.: в тип. Вильковского, 1799. С. 9). Герой, представленный в детстве как «картежник», обречен пасть жертвой порока.
[20] Церковные служители и духовные пастыри в один голос осуждали игру в карты: «карты недостойны христианина, даже вредны ему» (Священник Кременский. Игра в карты. М.: Изд. отдела распространения духовно-нравственных книг, 1900. С. 12).
[21] Идеалы цивилизованного поведения, которым следуют участники азартных игр, сохраняют свою привлекательность до настоящего времени: «Принимать поражение как случайную неудачу, а победу — без упоения и тщеславия — такая дистантность, предельная сдержанность по отношению к собственному действию есть закон игры. Рассматривать реальность как игру, отвоевывать все новые территории для этих благородных манер, оттесняя мелочную скупость, алчность и ненависть — это и есть процесс цивилизации» (Кайуа Р. Указ. соч. С. 40–41).
