Мария Метлицкая «Дневник свекрови»

Я человек доброжелательный, придираться по пустякам точно ни к кому не буду. Правда, подлости и предательства не прощу – здесь я тверда как скала.

Подруги у меня с детства и на всю жизнь, а приятелей – вообще море. С людьми схожусь быстро и легко. Правда, потребности в новых знакомствах с годами все меньше и меньше. Что поделаешь, наверное, душевная усталость. Такое тоже бывает. Все больше хочется побыть наедине с собой. Помолчать. Почитать книжку, подумать о вечном.

У меня своя спальня, личное пространство я заслужила. Как я хочу покоя и отдыха! Но… покой, как известно… Я предупреждаю домашних, плотно закрываю дверь в свою комнату – и меня дома нет. А еще на ручку двери вешаю табличку, вынесенную из заморского отеля «Просьба не беспокоить».

Но если честно, мои на табличку плюют. Каждые десять минут дверь в комнату открывается. Когда резко – это сын. Плавнее – муж. Он, видимо, лучше воспитан. Сын считает, что доступ ко мне для него открыт всегда. Что поделаешь, сама виновата – так приучила. И это правда – его я готова принять и выслушать всегда. Невзирая на головную боль, интересную книгу, телефонный разговор с подругой или нежно накрывающий меня теплой волной подступающий сон.

Сын просто уверен, что он – главный человек в моей жизни. И здесь он прав. Сама это ему всегда внушала.

Раньше гостей я любила. Дом наш, несмотря на тотальный дефицит всего и вся, был радушным и хлебосольным. Из «ничего» я накрывала обильные столы. Не гнушалась самым трудоемким – холодцами, пирогами, заливным. К чаю пекла «Наполеон». В двенадцать слоев. Мама дорогая! Вспомнить страшно. Неужели я все это делала?

Сейчас многое изменилось. Стоять по двое суток у «мартена» нет ни желания, ни сил. По-моему, в гости вообще люди ходить перестали. Проще встретиться в кафе. Деньги – те же. Зато удовольствие и свобода.

Но сегодня – не тот случай. Сегодня я должна, просто обязана, принять гостей дома. И стоять у плиты. И накрывать на стол. И общаться – даже если мне совсем неохота.

Потому что сегодня у меня необычные гости. Вернее, гости-то обычные (даже думаю, что чересчур). А вот ситуация отнюдь не рядовая.

Дело в том, что мой горячо обожаемый и единственный сын Данила собрался жениться.

В двадцать три года. Дурачок, конечно, но что поделаешь? Любовь, что называется, до гроба. Жить друг без друга не могут. Дышать не могут. Всю ночь слышу перестук эсэмэсок. Под перестук и засыпаю. К пяти утра.

У Данилы к двадцати трем годам уже довольно богатая и бурная личная жизнь – просто рано начал. Он горячо убеждает меня (и себя в том числе), что Нюся – его пара. По всем параметрам. По всем – это, конечно, очень важно. Потом, если честно, мне надоело не спать по ночам. Ждать его с гулянок. Так что в его ранней женитьбе есть, наверное, что-то положительное и для меня. Может, угомонится, с надеждой думаю я.

Да и к любви я отношусь с большим почтением. Не всем дано, между прочим.

Итак, они решили пожениться. Я предлагала горячо и, как мне кажется, убедительно, гражданский брак. Почему не попробовать для начала без материальных, так сказать, затрат?

Нюся на меня смертельно обиделась. Можно подумать, я ее оскорбила! В общем, моих вполне разумных доводов она не приняла. Дулась недели две. Отказывалась от ужина. У двери сухо прощалась. Я – и так и сяк. Честно говоря, испугалась. Портить отношения с невесткой на этой стадии рановато. Еще успею. Сын говорит, что Нюся – человек ранимый и чувствительный. Правда, мне так не кажется. Но это был первый урок, преподанный мне. Я его усвоила. Я, в общем-то, из понятливых. Поняла, что приспосабливаться буду я к невестке, а не она ко мне. Это дело, безусловно, усложняет. Но – как есть, так есть. Ради сына я и не на такое способна.

Свадьба так свадьба. Расходы, в конце концов, потянем и переживем. Ну, не поедем в этом году на море. На мое обожаемое море… Встречу с которым я жду весь холодный и тяжелый год. Которое дает мне силы как-то проползти год следующий.

Ладно, хватит капризничать. Хотя что может быть нелепей свадьбы в ресторане? Со всеми ее обязательными атрибутами. Непременно дурацкими и крайне затратными. А Нюсе, я поняла, именно все это и нужно. Белые скатерти с голубыми бантами. Придурок ведущий, трындящий, как попугай, заученными фразами. Платье в пол. Фата. Букет невесты. Белые голуби и черный лимузин.

Всем девочкам хочется этого? Неправда, не всем. Мне, например, никогда не хотелось. Я всегда считала, что это глупо и пошло. В мое время еще прикрепляли пупса на капот машины новобрачных. Сейчас не лучше – машину украшают как катафалк – искусственными цветами.

Данька, кстати, тоже всегда над этим посмеивался. Говорил, что у него так никогда не будет. Будет тихий семейный ужин в приличном, но не пафосном ресторане и свадебное путешествие в Венецию, например.

Но ночная кукушка, как известно, дневную перекукует. Я – дневная. На мое мнение все забили. Но что я поняла точно – Данька действительно влюблен. Как бы иначе он согласился на весь этот очевидный бред и пошлую белиберду?

И вот сегодня настал час «икс». К нам едут Нюсины родители. Для знакомства и обсуждения текущих и предстоящих вопросов и расходов. Знакомство с Факерами, одним словом.

Я вяло предложила встретиться в ресторане. Данька развопился и сказал, что мы обязаны сватов принять. Хорошо у этой Нюси получается компостировать моему сыну мозги. Снимаю шляпу. И кстати, вспоминаю анекдот: «Мать двадцать лет делает из сына человека, а его девушка способна за двадцать минут сделать из него идиота».

Маленькая такая, худенькая. В чем только душа держится…

И вот, пожалуйста.

Муж, к слову, Даньку поддержал. Предатель. Правда, в чем дело, я знаю – муж ненавидит рестораны. А дома у него всегда есть прекрасная возможность свалить. Под уважительным предлогом, конечно. Дескать, к завтрему надо сдать статью. И шмыг к себе. А я мучайся до конца и по полной программе. Разве это честно? Справедливо разве? Что поделаешь, у нас всегда и за все отдуваются тетки. В смысле – женщины. В смысле – слабый пол. Вот это я с иронией. С горькой, кстати. По поводу «слабого пола».

Со вчерашнего дня я стою у плиты. Сын предварительно очень придирчиво обсуждал меню. Как будто он женится на датской принцессе и мы принимаем королевскую чету.

А фамилия у наших свеженьких родственников так, между прочим, Ивасюки. Красивая фамилия. А главное – аристократическая. У меня почему-то возникают ассоциации с селедкой иваси – той, что из советского прошлого.

Я, конечно, не права. При чем тут фамилия? Я в девичестве Петракова. А в замужестве – Сергеева. Тоже не Нарышкины и не Понятовские. Но все же смешно – Ивасюки. Мой крайне остроумный муж предложил взять Даниле фамилию жены. Сын обиделся. Обычно он ржет вместе с нами. Мы сделали вывод, что ситуация тяжелая. И тяжело вздохнули – одновременно.

Данька накрывает на стол. Смотрит на просвет бокалы и рюмки.

– О-хо-хо, – вздыхаю я и задумчиво удаляюсь на кухню.

– Холодец застыл? – кричит из комнаты сын. – А заливное?

Я из вредности не отвечаю. Режу соленую семгу.

– Мам, ну оковалки просто! – возмущается он. – Режь элегантней! – приказывает мой мальчик.

– Пошел к черту! – огрызаюсь я. И угрожаю: – Лучше меня не заводи!

Угроза действует, и он, слава богу, смывается.

Слышу гул пылесоса.

Сынок взялся за пылесос?!

«Плохи наши дела», – думаю я.

Все гораздо серьезней, чем мы предполагали.

Ивасюки появляются минута в минуту. Ясное дело: глава семьи – подполковник. Я не успеваю докрасить второй глаз и снять передник. Данька бросает на меня испепеляющий взгляд. Выходит муж. Жмет руки и улыбается. Я точно знаю, о чем он мечтает. Чтобы вся эта канитель закончилась побыстрее. Я злобно на него смотрю и усмехаюсь, побыстрее получится вряд ли. Это я чувствую.

Муж предлагает гостям тапки. Новые, между прочим. Подполковник надевает свои. Жена вытаскивает их из пакета.

– Гигиеничней! – объясняет нам, бестолковым и плохо воспитанным.

Я злюсь, но, по сути, он прав. Ивасючка вытаскивает лаковые туфли. Крутится перед зеркалом. Орошает себя духами. Духи резкие, тяжелые. Меня начинает подташнивать. Нюся с Данькой скрываются в его комнате. Гости проходят в гостиную, она же – столовая. Оглядывают комнату.

– Зал у вас большой! – одобрительно кивает Ивасючка.

Кстати, представилась она как Зоя Ивановна. Я ответила:

– Лена.

– А по отчеству? – поинтересовалась она.

– Просто Лена, – жестко повторила я.

Ивасюк оказался Валерием Петровичем. Мой муж, кандидат исторических наук, профессор и заведующий кафедрой – просто Павел.

– Ну, я так не могу, – расстроилась Зоя Ивановна. – Мы же еще совсем не близко знакомы!

«Хотелось бы не ближе», – подумала я. Недобрая я. Не снисходительная. Нетерпимая. Все, что написала про себя выше, обман. Что плохого сделали мне эти люди? Да, не нашего поля ягода – это очевидно. Простоваты и провинциальны. А что, они виноваты? Всю жизнь – по гарнизонам. В Москве всего шесть лет. А напыщенные, так это от смущения. И что я привязалась к этим тапкам? Вместе с тапками, между прочим, Ивасючка принесла собственноручно испеченный сметанный торт. Говорит «Дон Кихот». Шутит, наверное. Или серьезно? Возможно, Дон Кихот и Санчо Панса для нее слились воедино. В один, так сказать, образ. Да и ерунда все это, ей-богу!

Кстати, эта Ивасючка довольно хорошенькая. Если бы не травленные соломенные волосы, собранные в «башню», заколотую тряпичным фиолетовым георгином, и очень перламутровая помада. И еще – сиреневые тени на веках. Ну что я к ней привязалась? Тоже мне, столичная цаца. У всех свои представления о прекрасном. Да, но этот костюм с обильным люрексом…

Сели на диван. Муж пытается завести светскую беседу. Я выскальзываю на кухню перекурить. Представляю, что скажут на свадьбе мои подруги. Змеи-интеллектуалки. Остроязычные и ироничные московские фифы.

Зоя Ивановна стучит в кухонный косяк.

– Тук-тук, к вам можно?

Видит меня с сигаретой. Глаза полны ужаса.

– Курите? – не верит она своим глазам.

Я вздыхаю и пожимаю плечами – дескать, грешна. Уж не судите строго. Будьте милосердны, наимилейшая Зоя Ивановна.

Она хихикает.

– Я тоже балуюсь. Иногда, – доверительно шепчет она. – Муж, разумеется, не в курсе. У нас полнейший патриархат и домострой, – тяжело вздыхает подполковница. – А у вас? – интересуется она.

Заметно, что этот вопрос ее сильно волнует.

Я пожимаю плечами.

– Нет, у нас партнерский брак. Все на паритетных началах.

– А-а, – разочарованно тянет она.

По-моему, я ее огорчила. Мы выносим тарелки с закуской в комнату. Я предлагаю сесть за стол, видя, что светская беседа у мужа не клеится.

Муж явно растерян, а подполковник вперился в телевизор. Там предвыборные дебаты. У подполковника набухли брыли. Сейчас что-то будет, с ужасом думаю я, понимая, что наши политические воззрения вряд ли совпадут.

Рассаживаемся за стол и зовем детей. Те выходят не сразу – довольно всклоченные и смущенные. Вижу, как подполковник смотрит на Даньку. Взгляд не обещает ничего хорошего.

Нюся похожа на отца. Выпуклые карие глаза, крупные зубы. Мелкая и тощая, скорее всего, в мать. Правда, сейчас Зоя Ивановна тело нагуляла. Видимо, с возрастом. Что, безусловно, меня радует.

Муж осведомляется, что будут пить гости.

– Беленькую, – бросает подполковник.

– Винца, – смущается его жена.

Он чуть сдвигает густые брови.

У мужа хватает ума не предлагать алкоголь Нюсе. Не слишком сообразительный в подобных вопросах он, видимо, нутром чует, что может вызвать гнев будущего родственника.

Когда Нюся у нас в гостях, она с удовольствием пьет пиво и красное вино. И не отказывается от мартини.

Я начинаю раскладывать по тарелкам закуску.

– Огурчики ваши? – с полным ртом осведомляется подполковник.

– Не-а, – окончательно роняю свой авторитет я. – Соседка угостила.

– А моя все сама, – гордо объявляет он. – По триста баллонов закрывает. Помидоры, огурцы, грибы, варенье, компоты.

Я с уважением и жалостью смотрю на бедную Ивасючку.

Она рдеет под, видимо, не частой, мужниной похвалой.

Балагур и острослов Данька молчит, как в воду опущенный.

Нюся тоже помалкивает. Добрейшая Зоя Ивановна нахваливает плоды моего труда. Подполковник важно кивает, соглашается. «Не мои» огурцы он, кажется, с трудом, но пережил. Восстановили мою репутацию холодец и пирог с капустой.

Видно, что подполковник не дурак поесть и выпить. Начинает потихоньку «плыть». Перехватываю тревожный взгляд его супруги.

– К делу! – объявляет Ивасюк и откидывается на стуле.

Мы подтягиваемся и выпрямляем спины.

– Свадьба в ресторане, – заявляет он тоном, не терпящим возражений.

Мы с мужем переглядываемся. Данька смотрит в тарелку.

– В Москве – дорого, – объясняет нам подполковник. – У моего друга, начальника части, жена – директор ресторана. В Новомосковске. Сделают все, как положено. Не обманут.

– А как гостей расселять? – Я, мягко говоря, обескуражена. – Ну, туда еще доедут. А обратно? Снимать гостиницу?

– Автобус, – поясняет Ивасюк. – Автобус от воинской части. Всех отвезут в Москву. До метро. А там все сами. Доберутся.

Я представляю своих друзей. Ресторан в Новомосковске. Лангет, оливье, селедка «под шубой». Старый «пазик» с рваными сиденьями. Нет. Нет! Не будет такого! Что, Ивасюк будет распоряжаться моей жизнью? И жизнью моего горячо обожаемого и единственного сына? Комфортом моих друзей и родственников?

– Нет! – почти выкрикиваю я. – Нам это не подходит!

У подполковника брови медленно ползут вверх, а Зоя Ивановна вжимает голову в плечи.

Данька и муж с испугом смотрят на меня.

– Значит, так, – жестко говорю я. – Свадьба будет в Москве. В приличном и недорогом ресторане. Сейчас таких навалом. Не на окраине. Чтобы всем было удобно добираться. Я люблю и уважаю своих близких. И себя, кстати, тоже.

Ни в какой Зажопинск мы не поедем.

– Решать надо коллегиально, – тихо вставляет мой мягкий и либеральный муж.

Подполковник растерян. Пожимает плечом. К отпору он, видимо, не привык. Придется привычки менять.

– Ну-у, – тянет он, – можно рассмотреть.

Зоя Ивановна с явным облегчением вздыхает. Я понимаю, что победила.

Данька приносит прайсы ресторанов и кафе. Долго спорим и обсуждаем меню. Подполковник поглядывает на меня с опаской и, по-моему, с уважением.

Обсуждаем десерт.

– А что такое тирамису? – осторожно спрашивает Зоя Ивановна.

Нюся кривит губки. Стесняется. Ей хорошо известно, что такое тирамису. Благодаря моему сыну, кстати.

Я терпеливо объясняю подполковнице все про итальянские десерты.

Она расстраивается и предлагает испечь три торта.

– Пожалуйста, – великодушно разрешаю я.

Дальше считаем число гостей с обеих сторон. Получается почти поровну. Ивасюк предлагает расходы нести пополам. Что заморачиваться, у кого сколько человек? Благородно. Не жлоб. Мое отношение к нему немного меняется. По крайней мере он способен к диалогу. Значит, не безнадежен. Обсуждаем Нюсино платье. Папаша невесты настаивает на фате. Матушка мечтает о платье в пол, пышном и белом, со стразами, кружевом и рюшами. Нюся капризничает и заявляет, что платье будет узкое, кремовое и «без всяких там цацок».

Я поддерживаю Нюсю и киваю.

Зоя Ивановна расстраивается до слез – кремовое? Узкое? Без фаты?

В общем, лишили человека светлой и заветной мечты.

Но Зоя Ивановна смиряется. Она, видимо, привыкла со всем мириться. Хорошая будет теща, думаю я. Не вредная. С тестем хуже. Он всем недоволен и опять накатывает беленькую. Горе заливает. Потом начинается рассказ про долгую и трудную службу. С ужасом узнаем, что он был вертухаем в лагере. Охранял политзаключенных. С гордостью говорит, что, будучи мальчишкой, видел самого Солженицына. Не просто видел – конвоировал.

Мы в шоке молчим. Я вспоминаю мамин рассказ, как ее родители принесли в дом «Архипелаг». Ей, девчонке, дали его прочитать. Потом искали место схрона. Она предложила своего плюшевого медведя Степаныча с кармашком и «молнией» на брюхе. Так и прожил «Гулаг» до самой перестройки в изрядно потрепанном и потертом Степаныче.

Потом подполковника потянуло на политику. Вот этого я боялась больше всего. Понимала, что наши взгляды разойдутся наверняка. Улыбаться, кивать и соглашаться в этих вопросах я точно не умею. У меня жесткая гражданская позиция. «Вот сейчас начнется», – подумала я. И никакой свадьбы не будет. А может, это и к лучшему? И родственников Ивасюков тоже не будет. Какие родственники? Скорее идеологические враги. Куда может занести подполковника, я, в принципе, довольно отчетливо представляю.

Оказалось, что Ивасюк не одобряет всех. Без исключения. И правых, и левых. Уже легче. Не такой уж он долдон. А я думала, что начнутся сопли по сталинским временам. Брежневские я бы еще пережила. Но сталинские – нет. Сталин – тиран и истребитель собственного народа. Главное, военной элиты. Молодец, Ивасюк! Пятерка! Брежнев – ничего плохого, в смысле – хорошего больше, чем плохого. Я не спорю. Доля истины в этом есть. Ну, не доля, а долька. Крошечная совсем.

Я почти расслабилась. Оказалось, зря. Начались наезды на Гайдара. Я мягко вступила в спор. По-моему, была достаточно убедительна. К концу моего жаркого спича Ивасюк сказал:

– Ну, не знаю, не знаю…

Про Чубайса я разговор не поддержала, побоялась, честно говоря.

Уже победа! Какой-то он неустойчивый, этот подполковник. Быстро соглашается. Или это я – убедительный и замечательный оратор?

Муж делает «большие глаза» и неодобрительно качает головой. Осуждает. Меня, разумеется. Да нет, он прав – собрались мы не для этого. Вечно меня тянет не туда! Ну, какая мне разница, за кого голосовали Ивасюки? Это их личное дело. Их, не мое.

Нам бы хорошо совпасть по другим вопросам – дети, внуки.

Муж потребовал чаю. Я со вздохом пошла на кухню. Зоя Ивановна взялась помогать. «Нормальная тетка», – подумала я. Нюся задницу от стула не отодрала. Данька нежно держал ее за руку.

За чаем подняли вопрос о проживании молодых. Я сказала, что удобнее жить у нас. И квартира больше, и институт рядом. Ивасюки вздохнули и согласились. Не отдавать же моего ребенка в казарму! Нюся, правда, немного скривила ротик.

Ивасюк с удовольствием выпил на дорожку лимонного ликера. Когда его супруга протянула свою рюмку, он грозно сверкнул очами, и Зоя Ивановна плавно опустилась на стул.

У двери прощались долго. Ивасюк покачивался и грозил мне пальцем:

– Все-таки Гайдар – нет!

Я пожала плечами.

– Вот здесь ты, мать, не права! – икнув, добавил Ивасюк.

Вот мы и перешли на «ты».

Зоя Ивановна жала руку моему мужу и Даньке. Потянулась ко мне – чмок в щеку. Я ее приобняла.

– В следующую субботу – у нас! – твердо заявил подполковник и опять почему-то погрозил мне пальцем.

Нюся с Данькой не могли разлепиться.

«Нет, все-таки любовь», – подумала я.

Значит, придется в следующую субботу…

Я вздохнула и отправилась мыть посуду. Сын пошел провожать гостей до такси.

Муж присел на кухонную табуретку и жалобно спросил:

– А можно как-нибудь избежать следующей субботы? Я этого не выдержу!

– Нет! – рявкнула я. – Выдержишь. Никуда не денешься. Ради единственного сына.

Муж тяжело вздохнул и поплелся в столовую за оставшейся грязной посудой.

Вернулся Данька. С замутненным взором.

«Не в себе, – подумала я. – Ребенок точно не в себе».

– Доволен?– довольно желчно поинтересовалась я.

Он кивнул.

– А спасибо где?

– Спасибо, мам! – сказал он как-то устало. У двери обернулся. – Хотя можно было обойтись без Гайдаров и Чубайсов, – язвительно и недовольно добавил он.

– Без Чубайсов обошлась. Скажи спасибо.

Он махнул рукой и пошел к себе.

Я наконец закончила уборку и присела на стул. Взяла сигарету и телефонную трубку. Знаю, что мама нервничает и ждет моего звонка.

Трубку она взяла после первого гудка.

– Ну?

– Могло быть и хуже, – вяло откликнулась я.

– Понятно, – вздохнула мама. – А подробности?

– Завтра, мамуль. Устала ужасно.

– Понятно, – повторила мама. – Я другого и не ожидала, – сказала она и повесила трубку. Обиделась.

Я включаю повторный набор.

– Не сердись, – прошу я.

– Вот странно, – кипятится мама, – а то ты не знаешь, что я весь вечер жду твоего звонка! Можно подумать, ты мне не дочь, а Данька не внук!

И я приступаю к подробностям. На сорок пять минут. Но маме кажется, что я что-то упускаю. Или опускаю. И она моим отчетом довольна не очень. Закончили. Я ползу в спальню. Залезаю под одеяло и блаженно вытягиваю ноги. Как я устала! И физически, и морально. Морально даже, наверное, больше.

Заходит муж.

– Может, обойдется? – жалобно спрашивает он.

– Не поняла вопроса, – вредничаю я. – Что именно?

– Все, – тоскливо вздыхает он. – Или хотя бы что-то.

– Вряд ли, – припечатываю я и отворачиваюсь к стенке.

А я-то надеялась, что в моем возрасте я уже имею право не приспосабливаться к чужим людям!

Ошибалась!

И я уговариваю себя заснуть.