Мария Метлицкая «И шарик вернется…»

…Верка по-прежнему ждала. От телефона не отходила, от каждого звонка, телефонного или дверного, вздрагивала.

Дождалась. Какой-то мужик грубым, прокуренным и, как показалось Верке, приблатненным голосом, сообщил ей, что у Вовки неприятности.

— Большие, — важно добавил он и закашлялся.

Верка онемела. А когда пришла в себя, закричала в трубку:

— Чем можно ему помочь?

Незнакомец ответил, что пока ничем, и строго добавил:

— Жди вестей. Тебя найдут. Поможешь, если сможешь. — Он положил трубку.

Верка позвонила на телефонную станцию и стала умолять телефонистку, чтобы та проверила, откуда был звонок. Упрашивала долго, что-то врала про то, что ждет ребенка и звонили от пропавшего мужа. Телефонистка ответила, что звонок был из телефонного автомата, и посоветовала обратиться в милицию. Верка отрыдалась и позвонила отцу.

Гарри сказал, что разговор не телефонный и он заедет вечером. Вечером Верка рассказала ему, что Вовка уехал на прииски и пропал. Никаких вестей. Отец молча курил, потом наконец заговорил:

— Ну да. Поприличнее кавалера ты себе найти не могла. На тебя не хватило. — И добавил, что случиться с Вовкой могло все, что угодно — и кража добытого, и перевозка. Вообще, дела это темные, кухня страшная. Он сопляк, могли и подставить сколько угодно.

Верка рыдала  и просила отца навести справки. У него же на Петровке куча  своих людей.

Гарри кивнул:

— Хорошо. — И добавил: — Вляпалась ты. Лучший способ из этого выскочить — забыть этого придурка раз и навсегда.

Верка закричала в ответ, что она  не предательница, что она любит Вовку и будет любить всегда. А если  отец отказывается ей помочь, то она будет действовать сама. Без его помощи.

— А это уже  шантаж, — сказал Гарри и пошел в коридор одеваться.  В эту ночь он с дочерью не остался. Видимо, там, в другом месте, ему было слаще. Хлопнула входная дверь. Верка, не включая света, легла на диван. Никогда в жизни ей не было так одиноко и так жалко себя.

***

 

Ее жизнь превратилась в ад. Она почти не выходила из дома, почти ничего не ела — пила только очень сладкий и густой черный кофе, смотрела на телефон, как завороженная. Понимала, что начинает сходить с ума. Позвонила Гарри — хотя и была на него очень обижена, но понимала, что он может ей помочь, так что обиды и гордость пришлось засунуть подальше. Он приехал в тот же день. Увидел худющую и бледную до синевы дочь, вздохнул и сказал, что попытается что-нибудь выяснить.

— Любую информацию. Любую! — умоляла Верка, прижав руки к груди.

Отец внимательно посмотрел на нее, погладил по голове, проговорил:

— Жизнь себе ломаешь. Добровольно. И не хочешь внять здравому смыслу. Ну если он сядет? Отсидит. Вернется. Ты подумала, каким он оттуда вернется? И что ты с ним будешь делать?

Верка, обессиленная, села на стул и закрыла лицо руками. Шептала как заведенная:

— Ты только узнай. Узнай. А дальше — я сама.

— «Сама»… — покачал головой Гарри.

Через три дня он заехал. Сел на кухне и попросил Верку сварить кофе покрепче. Закурил. Долго молчал. Потом начал говорить. Вовку арестовали в Питере, на вокзале, с контрабандным шлихтовым песком. Взял все на себя, хотя, понятно, что отправили его курьером. Срок грозит приличный. Статья 162.7 — от трех до десяти. Суд — в течение месяца. Куда отправят — естественно, непонятно.

Верка сидела, как оглушенная. Потом тихо спросила:

— Ты можешь ему помочь?

— Как? — удивился Гарри.

— Как ты всем помогаешь. Как адвокат.

Гарри покачал головой:

— Не мой калибр. Да и из личных соображений ничего делать не буду. Чем на дольше он присядет, тем быстрее ты поймешь всю бесперспективность этой истории. И скорее возьмешься за ум. И — извини за грубость — не просрешь свою жизнь.

— Это твое окончательное решение? — тихо спросила Верка.

— И  более того — бесповоротное, — жестко ответил он.

Верка встала и пошла в свою комнату, плотно закрыла дверь и села на диван.

Гарри заглянул к ней:

— Я пошел?

— Иди, — спокойно ответила она.

— Ну вот и славно, — улыбнулся Гарри.  — Я всегда верил в трезвость твоего ума и рациональность. Поверь, ты от всего этого быстро отойдешь и заживешь той жизнью, которая тебе предназначена — по рождению и воспитанию. Ты ведь не захочешь пустить все коту под хвост.

— Конечно, папуль! Иди. И за меня не волнуйся. — Веркин голос по-прежнему звучал абсолютно спокойно.

Гарри подошел к дочери и чмокнул ее в макушку.

— Ты меня не разочаровала, — нежно сказал он и погладил ее по волосам.

— Конечно, пап. Разве я бы могла?

— Ну и умница!

Верка послала ему воздушный поцелуй.

Из прихожей Гарри крикнул:

— Спокойной ночи!

Верка не ответила. Хлопнула входная дверь. Она вышла в коридор закрыть дверь на цепочку. На комоде лежали деньги, оставленные отцом. Большие деньги.

«Компенсация, — про себя усмехнулась Верка. — Порадовать родную дочуру».

Что ж, деньги пригодятся. Даже очень. Она вытащила с антресолей чемодан, побросала туда вещи, набрала питерский номер Эммочки и сообщила ей, что приедет послезавтра утром. «Встречать не надо. Просто оставь ключи под ковриком перед комнатой».

Эммочка, мало чего понимая, конечно, сказала, что ждет Верку и что на работу пойдет попозже, чтобы встретить ее.

— Вот и славненько, — подытожила Верка.

Она умылась, внимательно и долго изучала свое отражение в зеркале в ванной, легла в кровать, укуталась поуютнее и довольно быстро и крепко — что было странно — уснула. Утром она деловито собралась, выпила кофе, выкинула из холодильника остатки засохшего сыра, перекрыла воду и газ, взяла чемодан и вышла из квартиры. На вокзале она стрельнула двушку и зашла в телефонный автомат.

Трубку взяла секретарь коллегии Анна Петровна.

Верка поздоровалась и попросила передать отцу, что уезжает в Ленинград к тетке.

Анна Петровна засуетилась, сказала, что Гарри куда-то вышел, но она пробежится по кабинетам и его сейчас же найдет.

 

— Спасибо, — остановила ее Верка. — Просто, если не трудно — передайте. — И повесила трубку.

В кассе она взяла билет и стала ждать поезда.

В голове была только одна мысль: «Поскорее в Питер, чтобы быть поближе к Вовке».

Об отце она старалась не думать. Что думать о предателе? Чтобы еще больше болело и без того надорванное сердце?  Бог ему судья. Только как он будет жить, зная, что не поддержал и предал самого дорогого и близкого человека? Впрочем, это его проблемы.

А у нее  своих проблем предостаточно. С ними бы разобраться.