Мони Нильсон «Лакрица и Привезение»

 Анна-Сара с Пером-Юнасом стояли у загородки в саду Анны-Сары и поглаживали Паракка, домашнего оленя. Лакрица шёл мимо.
— Можно мне тоже? — спросил он.
— Не-a, — ответила Анна-Сара, — у тебя мама чокнутая.
— А вот и нет!
— А вот и да! Танцевала голая, все видели
Тут Лакрица, совсем забыв, что мускулов у него нет, размахнулся и стукнул Анну-Сару так, что у неё кровь пошла из носу и несколько капель упали на снег. На лице у Анны-Сары застыло изумление, у Пера-Юнаса тоже, но больше всех — у Лакрицы. Значит, когда ему исполнилось семь лет, он всё-таки стал храбрым и обзавёлся крепкими мускулами! А он и не заметил.
Тут Анна-Сара сообразила, что ей больно, и начала реветь, а Пер-Юнас заорал:
— Ах, ты та-ак!..
И Лакрица решил дать дёру. Пер-Юнас помчался за Лакрицей по дороге, потом через олений загон. К счастью, мокрый снег мешал, и Пер-Юнас с каждым шагом проваливался всё глубже. Так что Лакрица удрал и спасся в лесу на высоком дереве.
Там он сидел, думая о маме Мии, карибских празднествах и о Бобе Марли, которого уже нет в живых. Иногда Лакрице казалось, что и мамы нет в живых, хотя она и звонила каждый вечер и желала ему спокойной ночи. В основном говорила она, у Лакрицы мало что находилось сказать. Мама рассказывала, как она работает в магазине «H & M». Время от времени она ходила в кино с какой-нибудь подругой. Когда она произносила слово «Стокгольм», голос у неё становился радостным.
А Лакрице было грустно думать о Стокгольме и маме Мии. И о Пере-Юнасе с Анной-Сарой тоже. Хорошо ещё, думал он, никто не видит, как он сидит на дереве и плачет. А то стали бы дразниться и обзывать его слюнтяем. Он вытер слёзы заледенелыми варежками. Вот только заледенелыми варежками плохо получалось держаться за ветки. Лакрица потерял равновесие и свалился вниз. Как астероид с неба.
Лакрица знал, что из-за астероида может воз-никнуть такая огромная дыра в Земле, что наводнение накроет всю Америку. Он это видел в одном фильме. Падая, он успел подумать, большую ли яму проделает семилетний мальчик, у которого наросло не слишком много мышц. Вероятно, не такую большую, чтобы вызвать наводнение.
В двух метрах от земли его куртка зацепилась за ветку, и он повис в воздухе. Шапка слетела и валялась в снегу под ним.
— Ты в своём уме или как? — послышался чей-то голос совсем рядом. — Что, жить надоело?
— Я не нарочно, — сказал Лакрица.
— Нарочно, не нарочно, — проворчал голос. — Зачем бы такое делать нарочно? Чтобы стать плоским, как блин? Хотя блин не так уж плох, особенно с вареньем из морошки.
Лакрица пытался разглядеть, чей там голос, но не так-то легко обернуться, когда висишь вниз головой, как летучая мышь, и боишься сделать яму в земле.
— Я Привезение, — сообщил голос после паузы.
— Привидение? — переспросил Лакрица.
— Ты, что ли, глухой? — строго спросил голос. — Я говорю, Привезение!

— А я Лакрица. Опять стало тихо.
— Ты из Стокгольма? — спросил Лакрица.
— Не знаю я никакого Стокгольма.
— Тогда откуда? Из Норвегии?
— Вот ещё. Я из Нитам-Нисяма.
— А-а-а… Они помолчали. Лакрица всё висел, как летучая
мышь, и чувствовал, что к голове приливает кровь. А это не особенно приятно.
— Ты мне не поможешь? — наконец спросил Ла-крица.
— А зачем? — спросило Привезение. — Ещё на-чнёшь обзываться.
— Я никогда не обзываюсь, — сказал Лакрица.
— Поклянись, — потребовало Привезение. — А то какой смысл?

Ул и т о ч н а я слизь
— Клянусь, — пробормотал Лакрица. Голова уже начинала болеть.
— Послушаем, — заметило Привезение.
— Я уже поклялся, — напомнил Лакрица.
— Не слышно было.
— Клянусь, чтоб мне провалиться! — как можно громче прокричал Лакрица. — Помоги же мне.
— Но я ещё не слышал, как ты ругаешься, — за-метило Привезение.
— Ругаться взаправду?
— Иначе какой смысл?
— К чёрту, — ругнулся Лакрица.
— Посильнее, — потребовало Привезение.
— ЗАДНИЦА! ДЕРЬМО! — заорал Лакрица, чув-ствуя, как снег сыплется с ветки и набивается под куртку.

— Ещё! — заливалось от смеха Привезение. Лакрица задумался.
— Хрен… — прошептал он.
— Никогда не слыхал, чтобы так ругались, — заметило Привезение. — Звучит как какой-нибудь… овощ. Хрен, редька. Ты уверен, что это ругательство?
— Во всяком случае, мне его запрещают говорить. А почему тебе так нравятся ругательства?
— Потому что их нельзя говорить, — ответило Привезение. — Tеперь мы вместе прокричим их, а потом я тебе помогу.
— ДЕРЬМО! ЗАДНИЦА! — выкрикивал Лакрица всё, на что был способен. — ХРЕН! УЛИТОЧНАЯ СЛИЗЬ!
Запретные слова летели к верхушкам деревьев, танцевали над оленьим загоном в деревне и уноси-лись далеко в горы — в сторону Норвегии и даже Финляндии.
— Ух ты! — воскликнуло Привезение. — Вот это ругательства. Теперь на тебя можно положиться. А на кого я могу положиться, тот мне нравится! Иначе какой смысл?
Тут вдруг меж деревьев послышалось тарахтение скутера и всё испортило. Это был снегоскутер придурка папаши Пера-Юнаса. На заднем сиденье устроились Пер-Юнас и Анна-Сара
— Вон он! — закричал Пер-Юнас.
Придурок папаша заглушил мотор, подошёл и уставился на Лакрицу. Лакрица попытался дружески улыбнуться. Но это непросто, когда висишь вниз головой, к которой прилила кровь.
— Псих не хуже своей матери, — заявил придурок папаша. — Сейчас я помою тебе рот с мылом.
— Нет уж, спасибо, оно противное на вкус.
Придурок папаша Пера-Юнаса снял Лакрицу с ветки. Когда кровь потекла в правильную сторону, голова у Лакрицы пошла кругом. Он наверняка свалился бы с ног, если бы придурок папаша не обхватил его изо всех сил, даже чересчур, так что больно стало.
Пер-Юнас и Анна-Сара прыснули со смеха.
— Мы можем прополоскать ему рот снежком! — возбуждённо крикнул Пер-Юнас.
— Ага! — завизжала Анна-Сара, выпрыгивая из скутера.
Она подбежала к Лакрице и нагнулась, чтобы зачерпнуть снега.
— Лакрица, — серьёзно начал придурок папаша, — ты разве не знаешь, что по деревьям лазать запрещено, когда рядом никого нет?
— Ага, — согласился Лакрица и услышал на ёлке у себя за спиной лёгкий шорох. И улыбнулся. — Но всё равно это так классно, сами знаете.
На папашином лице отразилось недоумение. Лакрица и сам не понимал, как это он осмелился перечить.
— Вот сейчас тебе будет совсем классно! — И придурок папаша схватил Лакрицу за ухо. — А ну проси прощения у Анны-Сары!
Никогда в жизни он не подумает просить прощения у Анны-Сары. Это ей нужно просить прощения у него и у мамы Мии.
— Ну? — потребовал придурок папаша.
Лакрица крепко сжал губы, а придурок папаша крепко зажал его ухо. Пер-Юнас и Анна-Сара хихикнули. Секунда шла за секундой, но никто не уступал. Вдруг в папашу-придурка попал снежок, прямо в физиономию. Следующий снежок угодил в шапку Пера-Юнаса, а секундой позже ещё один —в шею Анны-Сары.
Лакрица обернулся. На ветке сидел паренёк и размахивал голыми ступнями. Лакрица никогда его раньше не видел…